Аламут - Джудит Тарр

Тибо был напряжен, как пес, попавший в новую свору, и оттого держался высокомерно. Айдан заметил определенное разделение среди молодежи, как и среди старших придворных: высокие и светловолосые держались вместе с высокими и светловолосыми, а томные темноволосые и низкорослые юноши в шелках — с себе подобными.

Пуллани навряд ли были неверными. Большинство были детьми сирийцев или армян — христиане по обоим линиям. Тибо был иным. Его кровь действительно была сарацинской, и все знали об этом. Его мать это не затрагивало. Но в тихих уголках подальше от взрослых, во внутренних двориках меж апельсиновых и мандариновых деревьев, он становился для сверстников легкой жертвой.

Айдан положил руку на его плечо, сказав что-то — неважно, что, — и слегка улыбнулся. Пусть теперь попробуют тронуть его. Какое удовольствие будет поучить их вежливости.

Тибо соображал быстро: он понял, что собирался сделать Айдан. Он нахмурился.

— Нет, мой господин. Не надо. Это нечестно.

— А они поступают честно?

— Они ниже вас. Посмотрите вокруг, вы отыщете себе лучшего противника, вроде тех рыцарей в Акре.

Это было правдой, и мальчик хотел летать на собственных крыльях. Айдан знал, что такое соколиная охота: он быстро притянул его поближе, потом отпустил.

Имена и лица проносились мимо сознания. Позже, когда они понадобятся Айдану, он сможет отчетливо вспомнить их. Сегодня он был тенью леди Маргарет. Так он и был принят. Его имя и титул были провозглашены, когда он входил, громким голосом глашатая; по внешности его было видно, что он был родственником покойному лорду. Для придворных это было разочарованием, ибо исчез повод для скандальных слухов; но хуже всего было то, что он был принцем королевской крови и — как необычно! — принцем без армии. "Он мог бы, по крайней мере, — долетело чье-то бормотание, — прибыть в сопровождении одного-двух воинов."

Так же, почти дословно, выразился и Тибо. Айдан улыбнулся и огляделся. Мальчик свободно бродил по залу, и уже нашел одного или двух, или трех сверстников, которые отказались от мысли спустить с него его сарацинскую шкуру. Обстановка в зале слегка изменилась. Маргарет, казалось, увлеченно обсуждала рукодельное искусство с компанией дам, все они были уже в годах и не особо интересовались красивой "тенью" леди Маргарет.

Айдан не особо огорчился этим. На то он и защищался чарами.

Он прислонился к стене, завешенной ковром, который сверкал, как луг драгоценных цветов, и стал наблюдать за течением придворной жизни.

Он приметил, что здесь было немало женщин как просто милых, так и более чем милых. Таковы же были и их спутники: большинство из них были юными и следовавшие моде на шелка и томность. А еще, сказал его нос, моде на надушенные локоны. Хна была предметом увлечения темноволосых мужчин благородного сословия; светловолосые, видимо, помогали природе, дабы носить на голове чистое золото.

В Райане Айдан считался щеголем, но духи — это было чересчур для него. Локоны… Он отбросил с глаз вьющуюся и от природы черную прядь, и пригладил свою молодую бородку. Увы, слишком молодую, и ужасно немодную.

Взгляд его встретился с другим — со взглядом черных глаз, в которых явно утонуло немало воздыхателей. Леди эта заслуживала его внимания: она была молода, стройна и высока, и весьма красива. И, суды по выражению прелестных полных губ, очень раздосадована. Что-то в ней заставило его вспомнить Джоанну.

Джоанне не пошло бы это золотое платье, которое так красило эту леди, но такой покрой пошел бы и ей. Айдан улыбнулся, подумав об этом. Леди улыбнулась в ответ.

Это было глупо. Айдан пожал плечами под плащом. Что есть мудрость здесь, при дворе? Он слегка поклонился. Леди повела глазами туда-сюда. Теперь, когда досада ушла с ее лица, она была так красива, что захватывало дух.

И к тому же беззастенчива. Ее губы вытянулись, изображая поцелуй. Палец согнулся в непристойном жесте. Если никто еще не заметил, что и между кем происходит, то скоро заметит.

Айдан отошел от стены, прошелся без видимой цели, следя за жертвой краем глаза. Она понимала, что он делает, и забавлялась этим. Этот променад давал ей возможность разглядеть его.

Элегантный человек в облачении архидиакона подсказал Айдану ее имя:

— Сибилла. Принцесса Сибилла. Сестра короля. — У этого человека был на удивление острый глаз и проворный язык. — Бедное дитя, у нее была нелегкая жизнь, ведь ее брат так тяжко болен, и у него не может быть наследников, так что все надежды на продолжение династии возлагаются на нее. Она должна выйти замуж, и как можно более удачно, во имя королевства. Но первый мужчина, избранный для нее, оказался глупцом и распутником, и опозорил ее так, что смыть этот позор удастся нескоро. Ныне посланники во Франции и других странах Запада подыскивают другого, достойного, если будет на то соизволение Господа, стать нашим королем.

— Но ваш король жив, — сказал Айдан.

— Надолго ли? — Глаза архидиакона, глубокие и спокойные, затуманились печалью. — Он болен проказой с девяти лет. К юности это только ухудшилось. Если он и доживет до зрелых лет, то вряд ли долго проживет после этого. И нашему королевству нужен король, который смог бы незамедлительно унаследовать ему. Это должен быть сильный властитель, иначе королевство падет.

— Оно хрупко, ваше государство.

Архидиакон кивнул:

— Оно балансирует на лезвии меча. Весь ислам ждет, готовясь к прыжку. Саладин поклялся оттеснить нас к морю, загнать нас в наши логовища на Западе и стереть нас с лица земли. Стоит ему только уладить разногласие со своим собственным племенем, стоит нашей короне ослабнуть — и мы на себе убедимся, как он умеет держать слово.

Айдан глубоко вздохнул. Он был сладок, этот дух опасности, этот острый укол страха. Он улыбнулся.

— Я считаю, что ему придется подождать некоторое время. Клинок, который вы выковали, не так уж слаб.

— По Божией воле, — отозвался архидиакон. — Я прибыл из Тира, который устоял даже перед Александром. Наш король не намного слабее, чем был он. Может быть, он и проживет настолько долго.

— Вы хорошо знаете его, — промолвил Айдан.

Архидиакон пожал плечами.

— Я был его наставником. Я первым узнал, что он болен, и чем. Видите ли, он играл с мальчиками своего возраста… и вы знаете, как они играют. Они устраивали друг другу испытания. Однажды они испытывали на храбрость, щипая друг друга, чтобы посмотреть, кто первым не выдержит и закричит от боли. Наш Балдуин протянул руку, и они щипали ее, пока не показалась кровь, а он не только не издал ни звука, но и не вздрогнул. Я думал, что это была необыкновенная выдержка, истинно королевская. Но, — вздохнул архидиакон, и глаза его наполнились слезами, хотя он, должно быть, рассказывал эту историю уже тысячи раз за прошедшие годы, — он сказал, что это была вовсе не храбрость. "Я ничего не почувствовал, — сказал он, совершенно ничего не подозревая, — На самом деле, ничего." И он и вправду ничего не чувствовал. Его рука была абсолютно нечувствительна к любым видам боли, которые я осмелился применить… Конечно, я знал. Мы все знали. Мы пытались объявить это неправдой. Мы созвали всех докторов к востоку от моря. Мы подвергали его мучениям, чтобы вернуть ему здоровье. Все было бесполезно. Бог сделал его тем, что он есть; Бог не имел намерения дать ему уйти.