Ночь эльфов - Жан-Луи Фетжен

– Если хочешь, чтобы он заговорил, лучше отпусти его. Он уже весь посинел – слишком сильно даже для эльфа…

Утер заколебался, но потом все же встал, освобождая Мерлина.

– Это не эльф, – проворчал он.

Он посмотрел на приятеля, который, согнувшись, стоял у двери, потом перевел взгляд на Мерлина и не смог сдержать гримасы отвращения от одного его вида. После этого он вернулся к очагу и, отпихнув Брана, положил себе в миску щедрую порцию ароматного дымящегося варева, зачерпнув ложкой с самого дна.

– У тебя еще есть шанс, – сказал он, обращаясь к Ульфину. – Я вижу, мессир Бран уже позаботился о себе.

Гном, придерживая свою миску, отодвинулся, освобождая место для Ульфина. Тот сел рядом с Утером, с любопытством глядя на Мерлина, который корчился на земле, задыхаясь и отплевываясь.

– Ты прав, это не эльф… – сказал он. Потом вытащил из котелка большой кусок мяса на кости и принялся старательно обгладывать ее.

– …и, однако, на нем плащ друида.

– Он полукровка, – сказал Утер. – Наполовину эльф, наполовину человек – а на самом деле не эльф, не человек. Ублюдок, который целыми днями тащился за мной и королевой Ллиэн, а потом бросил нас как раз в тот момент, когда был в самом деле нужен!

– Не тебе говорить об ублюдках, – сказал Мерлин, поморщившись. – Это не слишком-то вежливо по отношению к твоей дочери.

Он чуть не подпрыгнул, когда Утер изо всех сил швырнул в него свою миску, которая, пролетев мимо, разбилась о деревянную стену. Даже Бран удивленно поднял голову, на минуту оторвавшись от еды.

Утер поднялся так резко, что ударился головой о низкий потолок, и это еще больше усилило его гнев. Он одной рукой схватил Мерлина за воротник; плаща и, глядя на него сверкающими от ненависти глазами, занес над его головой кулак, чтобы заставить замолчать навсегда.

– Подожди! – пискнул тот.

Он скосил глаза в ту сторону, где сидели Ульфин и гном, и тихо добавил:

– Подожди, пока они заснут.

Утер опустил руку. В этой убогой хижине было слишком темно, чтобы ясно увидеть лицо Мерлина, но в этот момент ему показалось, что он видит перед собой подростка – мальчика двенадцати-тринадцати лет, не больше. Одинокого испуганного ребенка, брошенного всеми… Его охватил стыд.

– В чем дело? – насмешливо спросил за его спиной Бран.

– Все в порядке, – проворчал Утер. – Спи!

– Еще чего! Мне совсем не хочется спать!

Утер разъяренно обернулся к нему, но тут вмешался Ульфин.

– Я тоже не хочу спать, – сказал он, поднимаясь и полностью загораживая собой слабый свет очага. – Мне страшно хочется пить, а здесь нечем утолить жажду! Поблизости был ручей, нужно пойти наполнить наши мехи.

Он толкнул локтем Брана:

– Пошли!

Гном открыл было рот, чтобы возразить, но сумрачный вид Утера остановил его.

– Надо же, как мы все ошибались, – тихо сказал Ульфин, проходя мимо своего товарища по оружию. – Мы-то думали, что ты любовник королевы Игрейны, а теперь оказывается, что у тебя дочь от эльфийки!

И еще раньше, чем Утер смог что-то ответить, он, посмеиваясь, вышел из хижины и посмотрел на усыпанное звездами небо.

– Что смешного? – спросил Бран, выходя следом за ним.

– Так, ничего… Туман поднимается.

Принц-гном нахмурился и почесал бороду.

– Ну и что? Нашел чему смеяться!

Даже в лесу ночь была душной. Ллиэн спала лишь урывками, в горле у нее пересохло, в животе по-прежнему ощущалась жгучая боль, а иногда она чувствовала, как между бедер начинает струиться кровь. Каждый раз, когда боль немного стихала и ей удавалось заснуть, ее будил плач Рианнон. Не прошло и двух дней, как она измучилась до такой степени, что засыпала одновременно с дочерью, сразу после кормления.

Но на этот раз ее разбудила тишина.

Тишина и невыразимый ужас – ей показалось, будто она пробудилась на дне глубокого колодца, словно ее поглотило черное, вязкое небытие, в то время как ее дочь где-то далеко заходилась плачем и звала ее… Дрожа с головы до ног, несмотря на то, что рассвет принес с собой лишь легкую прохладу, Ллиэн схватила плащ и набросила его на себя еще раньше, чем окончательно проснулась – растерянная, с колотящимся сердцем.

Тишина. Не слышно ни слабого прерывистого дыхания, ни бессознательных коротких всхлипов, ни суетливой возни, которые могли бы указывать на присутствие Рианнон.

Ллиэн так резко вскочила на ноги, что у нее закружилась голова. Она пошатнулась и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Одного-единственного взгляда, брошенного на колыбельку, хватило, чтобы она тут же поняла причину своей внезапной тревоги: Рианнон там не было.

Она выбежала из шалаша, и первые солнечные лучи на мгновение ослепили ее. Затем, не размышляя, бросилась вперед, словно знала, куда бежать. Босиком, лишь в одном наброшенном плаще, который взлетал и опадал у нее за плечами во время бега, с развевающимися волосами и исцарапанной ветками кожей королева эльфов сейчас напоминала одну из тех развратных и пагубных суккуб, которых описывали монахи в своих бреднях. Она бежала, плача, иногда падая, потом снова поднимаясь и продолжая бег, шатаясь как пьяная от боли, горя и усталости, – до тех пор пока уже не смогла подняться и не в силах была больше плакать. Тогда она закрыла глаза и воззвала к Богине.

Над лесом поднимался туман, отчего тепло раннего утра сменялось влажной сыростью. Блориан шел быстрыми шагами, обливаясь потом, несмотря на пронизывающий холод, исходивший от высоких зарослей папоротников. К груди он прижимал крошечное закутанное тельце Рианнон.

Он еще ускорил шаг, почти побежал, чтобы вырваться из пелены тумана. Лес вокруг него словно исчез – как будто боги стерли его из этого мира. Деревья, кусты и поросшие мхом камни окутало слабое белое мерцание, вновь оживляя ужас, испытанный прошлой ночью, и над этим небытием простерлась влажная тишина. Казалось, что все звери в лесу замерли, все ветки перестали раскачиваться на ветру – словно все живое затаило дыхание. Все эльфы боялись тумана, но Блориан к тому же чувствовал давящую тяжесть сомнений и испытывал жестокое ощущение того, что он не понят всем этим лесом, отвергнут, осужден, проклят.

Даже младенец, которого он нес на руках, молчал и пристально смотрел на него, не обращая внимания на холод и толчки от его быстрой ходьбы. Блориан в смятении остановился и тоже начал рассматривать девочку. У нее были зеленые глаза матери и темные волосы. Но от нее исходила какая-то пагубная сила, от которой у него сдавливало сердце, какое-то ощущение опасности, смутной угрозы, которое он не мог объяснить. Она не шевелилась, даже не дрожала, несмотря на холод, сковавший лес, и по-прежнему не отрывала от него глаз. Эльф вздрогнул, но попытался погасить свой страх.