Численник - Ольга Кучкина

Случай Набокова

Янтарь желтеет на асфальте,темнеют сферы площадей,октябрь в Москве, октябрь в Фиальте,сезон падения дождей.Что сердце жгло, в висок стучало —припомним это ремесло, —законом времени умчалои пылью ветром разнесло.Невозвратимая Россия,в неверных сменах октябрей,ты под нормальную косилався, от холопов до царей.И чахли те, кто уезжали,и гибли, кто не уезжал,скрипели ржавые скрижали,башмак эпохи сильно жал.Один Набоков, странный гений,вдали отчизны не зачах,пред ней вставая на колениво снах ночных, а не в речах.За бабочками и словамиохотник страстный, прочих клял,о, отвяжись, я умоляю,он образ милый умолял.Летят прозрачные машины,янтарный лист примят стеклом,блестят зонты, носы и спиныу прошлой жизни за углом.Прощай, немыслимый Набоков,природный баловень себя,певец порогов и пороков,надменный счетчик бытия.Как прошлогодний снег в Фиальте,заплаканный апрель в Москве,так фиолетов цвет фиалки,в пыли взошедшей по весне.

«Из дыма и света…»

Из дыма и светаи канатов прочнее сталисостоит любовь —во сне мне прошептали.Мне приснилось это,пока все еще спали,и кто-то ударилменя в глаз, а не в бровь.С зажмуренным глазом,ожидая рассвета,цепляла на крючки этосоединение слов:из дыма и света,из дыма и света…Что из дыма и света?Из дыма и света —это и весь улов.

«Пение в доме, где нету рояля…»

Наташе

Пение в доме, где нету рояля,солнечных пятен и смеха дрожанье,лица, как будто со старой эмали,и всех троих меж собой обожанье.Где оно? Вот оно, только что было,минет неделя, другая, полгода…я запишу, пока не позабыла,всякая может случиться погода.Снегом засыплет, верст намотает,сменится век веком в дерзком начале.Многое в дымке, конечно, истает.Но эти лица со старой эмали…

«Моя последняя любовь…»

Моя последняя любовьсияет мне из каждой щели,тьмы отступают еле-елеи свет обрушиться готов.В таинственный нестрашный часдуша звучит, как мандолина,и нотный лист пред ней предлинный,и Бог играет про запас,и тайной музыкою сферокутав праздничное ложе,уносит нас туда, о Боже,где ни греха, ни свар, ни скверн.Но крик, но боль, но аз воздам!..Мир злом наполнен, как проказой.И взглядом девочки безглазойкак будто бритвой по глазам.

Ураган в Москве

Газеты носились по улицам,полотнища с тросов рвались,сотрудникам и сотрудницамне улыбалась жизнь.Что было за годы нажито,летело в тартарары,деревья падали заживо,омертвели дворы.Небо темнело густо,надвигался ливень стеной,и было под сердцем пусто,словно перед войной.Возле консерваториипублика впала в шквал.Ветер с ветром историивсячески совпадал.

В метро

От барышень и кавалеров,от сильных милиционеров,от слабых пенсионеровдо чиновников разных размеров,от надушенных дам полусвета,от Одиллии и до Одеттырайонного, типа, балета,от жестоких цыган-попрошаек,от влетевших мальчишеских шаек,от впорхнувших девических стаек,живописно расписанных маек,свитеров, пиджаков, кардиганов,от тихонь и от хулиганов,простодушных и хитрованов,академиков и профанов,от бездельников и работяг,от подельников и доходягпахнет потом.И это она, дорогая до боли страна.

«Мой круг, мой друг, мой брат, мой ад…»

Мой круг, мой друг, мой брат, мой ад —твой ад и круг. И крут маршрут.Наш смутен век и горек яд.О человек, тебя сожрут!

«Вороны тропу переходят, как жирные куры…»

Вороны тропу переходят, как жирные куры,небрежно и важно, как группа товарищей в шляпах,небрежности с важностью вид придают синекуры,ни голод не мучит когда и ни падали запах.Сменилась эпоха, и сытость под знаком вопроса,летят пух и перья, вальяжные прежде фигурына падаль бросаются с жадностью, словно на просо,и – в шляпах – ведут себя точно, как глупые куры.

«Июль, жара да пляска комаров…»

Июль, жара да пляска комаров —в который раз цепляющие знакитеченья жизни. Дальний лай собакии дымный след отечества костров.

Шестидесятник

Как это написать и как пересказать —печаль и торжество,ничтожество и пошлость,Вы были муравей и были стрекоза,канава и престолпредоставляли площадь.Один и одиноксреди тупой толпы,с ненужной бородой,приклеенной к исходу,что мог и что не мог,исполнил и запил,природой и нуждойприкованный к народу.Один, как Божий перст,указанный перстом,большою суетойубитый из рогатки,скобленый палимпсест,читаемый с трудом,тисненый, золотой,сплошные опечатки.

Последний выход

Я хотела тот день провести, как другие,разделить это общее горе со всеми,и удары лопатой о камень глухиесочленились с ударами сердца. По теме.Эта тема – прощанье. Сейчас и навеки.Отлетела душа от ненужного тела.О, какие мы слабые, человеки,и какая в нем сила играла и пела!На просвет всенародный, на ощупь прозрачный,всем и каждому свойский, до дна всеми спитый,русский, близкий, геройский, отпетый, барачный,одинокий как перст, как священник убитый.Деревянная сцена, и он в деревянном,на высокой, нет выше, единственной сцене,переполненный зал, и – с безмолвным рыданьемлюд, готовый из кресел упасть на колени.Стрелок времени неотменима погоня,завиваются вечности черные ленты,утопая в цветах, он поплыл на ладонях —и внезапно обрушились аплодисменты.

Так же бурей оваций прощались с Феллини…

«Было наличье его на земле…»

Было наличье его на землевесомо и грубо представлено,жил, пил, любил, умирал на войне,объявленной и необъявленной.Был неврастеником, деспотом был,дни близким, как мог, укорачивал.Все сделал стихами. Не сделал – забыл.Что вспомнил – переиначивал.Контакты с эпохой, с нищим, с женойфиксировал полупомешанно.Кого-то просил: ну еще по одной —по строке, по рюмке, по женщине.Он в славу вошел, скандалист и брюзга,товарищ своим товарищам.А когда его загрызла тоска,бритвой себя распорол по швам…Помолитесь за него.

«Я мальчик Даль, ненадолго, на взгляд…»

Я мальчик Даль, ненадолго, на взглядв зеркальный сумрак посредине ночи,когда воображение морочити память разливает сладкий яд.В дали по Далю бьет прицельный дождьи снегопад лицо слезами мажет,и ни один свидетель не расскажет,как заходил случайный этот гость.На кухне, в полумраке и смеясь,пыталась отпоить горячим супом,послушно ел, сбегала боль по скулам,артист, ребенок, пьяница и князь.Любовь переливалась через край,ее хлебали ложкой осторожно,тогда казалось, все еще возможно,шептал, хмельной: дружок, не отбирай…Я не придумала и доли, пустяка.Происходившее на площади Восстаньявсе так и было, и смешная тайнапокрыла выходку смешного чудака.То были пробы, пробы без конца,развоплощений смесь и воплощений.Он умер вдруг. Несчастный русский гений,с свинцом на сердце, сборной из свинца.Внезапный взгляд сто тысяч лет спустя,внезапный морок в зеркале старинном,я мальчик Даль, и в обмороке длинномдышать не смею, резвое дитя.Хотите роль попробовать на зуб —я мальчик Даль, я это вам устрою,о бедной Лизе думаю с тоскою,хлебаю, обжигаясь, тот же суп.

«Бедный факел. Рыбачкина дочка…»

Елене Майоровой

Бедный факел. Рыбачкина дочка.Божья радость. Актриса наотмашь.Белый ангел. Петля от крючочка.А крючок или пламя – не помнишь.Как сгорают в любви и в искусстве,так сгорела красавица Ленка.Божий дар. Ломтик славы надкусанный.Голенастая, в пепле, коленка.

«Этим флейтовым, колокольчиковым…»

Елене Камбуровой

Этим флейтовым, колокольчиковым,фиолетовым, нежно игольчатым,родниковым, прозрачным, чистейшим,мальчиковым и августейшим,цирковым, пролетарским, бритвенным,роковым, гусарским, молитвенным,золотым, молодым, оплаченным,проливным, площадным, потраченным,мотовским, подземельным, стильным,колдовским, запредельным, сильным,птичьим, дуриковым, окаянным,покаянным и океанным,этим голосом иссушает,создает, воздает и прощает.Низким виолончельным…высоким венчальным…

«Вчера пополудни подруга-поэтка…»