Страж фараона - Михаил Ахманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, мой друг, мы вовсе не боги. Я обращаюсь с числами быстрей, чем ты, потому что меня научили несложным правилам. Поверь, это совсем просто!
Глаза Инени блеснули жадным интересом.
– Расскажешь, как?
– Расскажу. Но позже, а сейчас мне бы хотелось узнать... – Семен помолчал, соображая, как бы получше сформулировать мысль, – поведай мне вот о чем. Мой брат пустился в далекое странствие по воле казначея Нехси, терпел жару и холод, повстречал разбойников и чуть не погиб... Но над тобой ведь Нехси не начальник? А там, на корабле, два дорожных сундука, твой и Сенмутов... Почему?
Жрец смутился. Кажется, вопрос о цели плавания застал его врасплох, что показалось Семену странным. Разве постыдно любопытство, жажда увидеть чужие края, узнать, какие земли лежат за нильскими порогами? Конечно, нет! К тому же Инени сам признавался, что любопытен.
– Я мог бы назвать тебе сотню причин, – медленно произнес жрец, – но друзьям не лгут. А истину я не могу поведать, ибо губы мои и язык запечатаны клятвой перед престолом владыки Амо-на, да и тебе лучше не знать лишнего. Ты ведь сам сказал: кто много знает, долго не живет!
У берега плеснули волны, с реки повеяло прохладой, и Семен, кивнув, завернулся в плащ. Потом лег на циновку, вытянул ноги и пробормотал:
– Правильная мысль. Но знающий мало живет еще меньше.
Глава 5
ОСТРОВ НЕБ
Друг мой, Явившийся из Тьмы, обладал познаниями и умениями в самых различных областях, и это меня поражало: ведь воин, каменотес или писец учится мастерству годами и редко меняет свое ремесло. Но Страж был иным. Камень покорялся ему с той же легкостью, как папирус или боевой топор; он мог ковать оружие, лить стекло и складывать числа, а о плоти человеческой знал больше, чем все целители Обеих Земель. К тому же он умел управлять людьми и воинами столь хитроумно, что знавшим его это искусство казалось чудом...
Тайная летопись жреца ИнениПир во дворце Рамери, хранителя Южных Врат и царского сына Куша, был обильным и долгим. Огромные подносы с говядиной и газельими окороками сменялись птицей – утками, гусями, журавлями; к ним подавали лепешки, бобы и овощи, затем тащили рыбу, жареную и отварную, под острым пряным соусом, и снова мясо – печеную на вертеле баранину, телячье рагу, каких-то крохотных птичек, которых полагалось есть с костями, жаркое из черепах, пернатую и четвероногую дичь. В перерывах столичные гости могли освежиться фруктами, гранатами и виноградом, инжиром и финиками, а под конец настала очередь сладких блюд – пирожных, пирогов и пирожков с орехами, медом и фруктовой начинкой. Все это изобилие запивалось десятью сортами вин – вином зеленым и алым, рубиновым и черным, розовым и золотистым; был и местный коктейль – напиток уам, который готовили из смеси белого и красного вина с добавкой мелко нарезанных фруктов.
Кроме почетных гостей, пророка Инени и Сенмута с братом, в пиршественном зале было еще человек двадцать: придворные и высшие чиновники, управитель дома Рамери, начальник его охот, хмурый воин – командир гарнизона, сборщик податей, распорядитель амбаров и житниц, старший над рудниками и каменоломнями, три жреца из святилища Хнума. Гости, сидя у невысоких столиков, ели чинно, пили умеренно, если не считать хмурого воина и толстяка, смотрителя каменоломен; ни пьяных выкриков, ни возбужденной жестикуляции. Сам наместник Рамери, осанистый сорокалетний мужчина в большом парике, при ожерельях и золотых браслетах, расположился на сиденье с подлокотниками в форме львиных лап. Позади застыли два мускулистых темнокожих маджая – телохранители. Зрачки у владыки Южных Врат были как пара стальных шурупов, однако на властном лице играла благожелательная улыбка. Ему, похоже, нравились чудесные истории, а Сенмут был превосходным рассказчиком, искусно переплетавшим слова со звоном чаш и переменами блюд. Сенмут говорил о странствиях в крепость за третьим порогом, о брате Сенмене, бежавшем из плена, о битве с нехеси и молоте, дробившем черепа, о происшествии в Шабахи и о целительном искусстве Инени.
Речи его скользили мимо сознания Семена.
Это пиршество с бесконечной чередою вин и яств, этот просторный, убранный коврами и цветами зал, толпы слуг, пышные одеяния придворных, украшения и парики – все это было таким экзотическим, таким потрясающим зрелищем! Семену казалось, что он погрузился в яркие сны или попал на съемки исторического фильма, где не жалеют средств на реквизит; однако с минуты на минуту декорации будут убраны, со столов исчезнут чаши, миски и кувшины, актеры и статисты сбросят допотопную одежду и, натянув привычное, отправятся пить кофе и курить. Но минута все длилась и длилась, будто убеждая, что перед ним не мираж и не подделка, а настоящая реальность.
Быт коменданта Сарасса, крепости на южной границе, в которой они ночевали, был много скромнее. Но, очевидно, саррасского коменданта и хаке-хесепа Рамери разделяло множество ступеней или даже лестничных пролетов – столько, скольким положено быть меж скромным камендантом и наместником обширного и изобильного края. Каждому – свое! – как говорили в Риме. Одному – домик под тростниковой крышей, пара циновок и глиняный кувшин, другому – этот дворец и зал с колоннами и сводом, украшенным вязью золотых спиралей, с мягкими коврами, изящными резными сиденьями и ложами, столами из черного дерева и тонкой фаянсовой посудой.
Зал открывался на широкую галерею с лестницей, спускавшейся в парк. Там извивались в зарослях мощеные дорожки, журчали воды, росли неведомых пород деревья и кустарники, а за прохладными прудами высился павильон с приподнятой на деревянных столбах кровлей. Столбы из дерева аш, из дорогого привозного кедра, изображали связки папируса. В Та-Кем папирус символизировал Юг, а лотос – Север, и лишь во дворце фараона, владыки Обеих Земель, считалось уместным объединение обоих символов.
За галереей и парком, дремавшим в лучах послеполуденного солнца, лежал город Неб. Тянулись вверх пилоны храма Птаха, сверкали стены, облицованные розовым гранитом, белели сложенные из известняка дома зажиточных и знатных, грудились на окраинах хижины, сновали у пристаней лодки и плоты...
За рекой, у подножия утесов, подступавших с востока и запада, зеленели пальмовые рощи, и свежий северный ветер играл среди стройных стволов и перистых крон. Ближе к островам – а тут их, кроме Неба, было еще два или три – Нил, сузившись и разделившись на несколько потоков, таранил гранитный горный щит, рассекал его и изливался в плодородную широкую долину. Она тянулась к морю километров на шестьсот, после чего, став похожей на раскрытый веер, переходила в земли Дельты, орошенные семью речными рукавами и бессчетным множеством протоков.
“Вроде метлы с искривленной ручкой и редкими прутьями”, – думал Семен, разглядывая реку, город и причалы.
К одному из них неторопливо подгребал корабль с бушпритом, задранным вверх и изогнутым, как рыбий хвост, у другого покачивалась их барка, приплывшая в Неб минувшим днем, когда над западной пустыней уже садилось солнце.
– Велик Амон! – провозгласил Рамери, повернувшись к Сенмуту и поднимая чашу. – Ты, семер, проделал долгий путь ради бредней глупца Туати – да поразит его Сохмет! – и не нашел искомого. Но боги знают, как и куда направить человека... Брат твой с тобой, а это значит, что благосклонны к тебе Амон и Хнум: не мертвым камнем одарили, а жизнью родича.
– Это верно, мой господин, – отозвался Сенмут, с улыбкой глядя на Семена.
– О камне не беспокойся, – сказал хаке-хесеп. – К чему искать за третьим порогом то, что есть у первого? Розовый камень ломают в Севене и грузят сейчас на корабли, вместе с медью из Бухена. С ними ты поплывешь в Уасет, так что почтенный Нехси будет доволен.
– И это верно. – Сенмут склонил голову. – Хвала Амону и тебе, сиятельный! Я привезу в Уасет и медь, и камень, и брата.
– Я его помню, – промолвил старший над рудниками, заглатывая пирожок с изюмом. – Помню! Десять разливов назад, проплывая мимо Неба, Сенмен был гостем в моем доме. – Ухватив второй пирожок, он ткнул им в сторону Семена: – Ты изменился, ваятель, и, как сказал мне твой брат, многое тобой забыто по причине болезней и горестей...
А помнишь ли вино, которое мы пили? И девушку-ливийку, с которой развлекался ночью?
Семен подмигнул тучному начальнику рудников:
– Вино было сладким, а девушка – еще слаще. Светлокожая, с тонким станом, да?
Ошибиться было трудно – все ливийцы были светлокожими и гибкими.
– Он не болен, он здоров! – Домоправитель звонко хлопнул себя по ляжке. – Если мужчина помнит о вине и девушках, он – здоров! К тому же этот человек не выглядит больным, хоть пережил немало горестей... Нет, не выглядит! Он – как крепостная стена, как гора из меди! Пусть я останусь без погребения, если лгу!
– Ты не лжешь, – заметил бритоголовый старец, первый из пророков Хнума. – Лгали сыновья гиен, жалкие трусы, сбежавшие от кушитов! Те, что бросили господина в беде, сказав, что он погиб! Между прочим, твои солдаты, Пауах! – Жрец покосился на хмурого военачальника, который командовал гарнизоном Южных Врат.