В то далёкое лето. Повести, рассказы - Левон Восканович Адян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Это фото было сделано в день выпускного вечера. Из райцентра приехал фотограф, грузный, бесконечно культурный и добрый человек, звали его Самсон. К стене школы прикрепил какое-то полотно, на фоне этого полотна два выпускных класса сфотографировались вместе. Счастливым был этот день, обильное солнце, ветерок играл в верхушках деревьев, переворачивая листья.
А потом, начался вечер. Вручая аттестаты зрелости, директор школы, Арамаис Осипович, каждому выпускнику находил сердечное слово пожелания счастливого пути, из чего стало ясным, что знает каждого из них, если не очень хорошо, то и не хуже, чем их родители… Это приятно удивило всех, потому что, директор, обычно, редко заходил в классы, кроме девятого, где он преподает историю и, настолько редко он разговаривал с учениками, что все были уверены в том, что в лицо он, почти, никого из учеников не знает и не имеет представления о том, кто, как учится и куда собирается в дальнейшем идти, в институт, техникум, или решил остаться в колхозе? И вдруг выясняется, что директор все эти годы внимательно наблюдвл за каждым из них и, исключительно, все знает про всех. При кажущейся внешней инфантильности, этот человек имел цепкий взгляд. Тем не менее, в отношении одного выпускника он, все-таки, ошибся. Этим выпускником был Карен. Протягивая ему аттестат зрелости, директор свойственным ему негромким голосом сказал:
— Поздравляю тебя, Карен. Все эти десять лет ты шел в рядах отличников. Честно говоря, мне казалось, что обязательно получишь медаль. И, тем не менее, я рад твоим достижениям. Я знаю, что давно мечтаешь поступить в Академию имени Тимирязева. Я желаю тебе успеха. Уверен, что имя нашей школы ты там не уронишь. Обещаешь?
Карен колебался несколько секунд, не зная, как ответить на прямо поставленный вопрос. Можно, конечно, сказать — да, вроде, обещаю, ведь никто, ни к чему его не обязывает. Обдумав одно мгновение, сказал:
— Нет, не обещаю.
— Как это, не обещаю? — лицо директора напряглось, — не хочешь поступать в ВУЗ?
— В данный момент, наверное, не получится.
В просторном спортзале, где происходило вручение аттестатов зрелости, воцарилось напряженное молчание. Несколько десятков пар глаз смотрели, то на директора, то на Карена. О том, что Карен не едет учиться, никто не знал, даже Анаит. А до этого все были уверены в том, что, если кто-то и поедет учиться, то Карен обязательно будет первым из них, потому что, иметь все шансы на успех и не поступать в институт…
— А что ты намерен делать? — спросил директор, и заметив, что Карен продолжает сомневаться, добавил: — Хорошо, сам знаешь.
Выпусной вечер, в общей сложности, прошел хорошо. Много пели, танцевали под патефон, учителя, строго наблюдая, сидели за длинным столом и пили слабое домашнее мускатное вино, потом все сразу вдруг напали на горячий шипящий шашлык с мангала. Мангалы стояли на школьном дворе, где командовали Мушег из 10 «Б» класса и завхоз Ашот, который, согласно общему мнению, хорошо готовил шашлык. Председатель колхоза, Мрав, чей сын также был выпускником, выписал двух ягнят, и сейчас аромат от свежей ягнятины распростанялся вокруг. Завершив застолье, отодвинули в сторону столы и стулья, и снова начались песни и танцы. Мушег несколько раз шел танцевать, казалось для того, чтобы пригласить Анаит. Однако, с самого начала вечера настроение Карена сразу передалось ей, и, как бы она ни старалась, не могла заставить себя танцевать, хотя все выпускники и учителя настаивали на этом. Мушег отлично танцевал, а из девушек только Анаит не уступала ему в танце. Сначала Мушег не обиделся, получив отказ, во второй раз обиделся, но скрыл обиду, в третий раз не смог скрыть обиду. Не прерывая танец, он подошел к Анаит и что-то ей шепнул, вероятно, что-то обидное, потому что Анаит сразу покраснела, глаза ее наполнились слезами, и она быстро выбежала в коридор. Карен вышел за ней:
— Что он тебе сказал?
— Глупости, — Анаит заставила себя улыбнуться, — глупый он, не стоит обращать внимания.
— Но он чем-то тебя обидел, — упрямо настаивал Карен.
— Говорит, любовь — любовью, а замуж выйдешь за меня. Наверное, домашнее вино на него плохо действует, — она снова попыталась улыбнуться, и испуганно посмотрела на Карена, у которго лицо мгновенно стало свирепым. Это насторожило Анаит. Она. схватила Карена за руку:
— Не стоит из-за пустяка драться. Только этого сейчас мне не хватало, — потом быстро пришла в себя и добавила: — Прости, я хотела тебе сказать… Ведь это сейчас нам не нужно… Неужели сейчас этому время? — и, не получив ответа, она поменяла тему: — Ты пойдешь встречать рассвет?
Наконец, Карен, будто, очнулся, лицо его стало добрее, и улыбаясь, он сказал:
— Пойду, наверное, но…
— Но, что? — спросила Анаит.
— Все это — встреча рассвета, розовое будущее, придуманное для детей, мне кажется бессмысленной забавой. А тебе?
— Не знаю, я об этом не думала. Просто, красивая школьная традиция. А мы не дряхлые старики. Не правда ли?
— Конечно, правда, но…
— Не нужны эти «но», просто, думай о хороших вещах и больше доверяй мне. Это моя единственная просьба к тебе, не считая, что у меня есть еще одна просьба, скорей, это не просьба, а заветное желание моего сердца. Я бы хотела, чтобы ты всегда был рядом со мной, чтобы был моим.
— Я твой навсегда, но…
— И снова «но»?
— Нет, мое слово о доверии. Почему тебе кажется, что я тебе не доверяю?
— Во всяком случае, ты до сих пор не посчитал нужным рассказать мне о том, что тебя мучает. Я понимаю, что эта горечь, каким-то образом, связана со мной. Я делаю тысячу и одно предположение, одно ужаснее другого, а ты, как черепаха в своем панцире, замкнулся сам в себе и молчишь… Даже не хочешь говорить, почему ты так внезапно решил ехать в Казахстан… Оо, Господи… снова пришел, — Анаит посмотрела на Мушега, стоящего в дверях зала.
— Шепчетесь, да? — добродушно смеясь, произнес Мушег. Видно было, что он, действительно, немного пьян. — Можно присоединиться к вам?
— Можно, — глядя на него исподлобья, недовольно произнес Карен. Мушег, легонько покачиваясь, подошел, прислонился к широкому подоконнику, скрестил руки на груди, воинственно вызывающая его поза не соответствовала его бесконечно веселому настроению:
— А
