Предание Темных - Доуз Кейси

Но Аслан лишь невозмутимо жмет плечами:

– Неудивительно. Его оторвали от семьи и увезли на несколько лет в страну завоевателей и врагов его родины.

Лале смотрит в спину мрачного юноши и решает, что единственное, чего ей хочется – так это никогда с ним не пересекаться наедине.

Оставшееся время урока проходит еще более сумбурно, чем его первая часть. Уже никому не до чего нет дела, и лишь Лале делает последние штрихи своей картины. После знакомства с новым пленным, она сильно удивилась, обернувшись к собственному полотну.

За мыслями о Хасане она и не заметила, как все свои мучения и размышления вылила красками на полотно. Пока что портрет шехзаде был лишь наброском – черты лица, губы, нос и рот были различимы и в них уже угадывался симпатичный сероглазый юноша, но над остальным надо было работать.

Лале решила втихомолку забрать рисунок себе, но Димитрис подкрался к ней так незаметно, что она не успела вовремя спрятать свое творение.

–О.. – только и вырывается у него прежде, чем растерянная Лале закрывает портрет ладонями.

– Лале-хатун.. – он переходит на едва уловимый шепот, склонившись к ней так же, как парой минут назад Аслан – вы.. вы пишете человека? Это.. шехзаде Хасан?

Димитрис с тревогой оборачивается и, убедившись, что никто из учеников не обратил на это внимания, нервным движением накрывает незаконченный портрет тканью.

– Ходжам Димитрис, я не хотела..

Голос Лале звучит беспокойно и повинно:

– Правда.. я сама не заметила, как он оказался на бумаге.. я думала о нем, а когда увидела.. будто не я его рисовала, а он вырвался на полотно при помощи моей руки самостоятельно..

Лале ожидает сурового наущения и даже наказания, но Димитрис, еще раз оглядевшись, на ее вещее изумление едва заметно улыбается и говорит одними губами:

– Это признак настоящего художника. Именно так пишутся великие произведения.

Однако, тут же поникает:

– Но вы знаете законы вашей страны.. и наказания за их нарушение.

Однако, мимолетная теплая улыбка Димитриса заставляет Лале догадаться:

– Вы тоже писали людей?

– Давно, у себя на родине. Но там нет запрета на изображение людей. А этот же рисунок я должен уничтожить ради спасения вашей жизни.

Только что было страх и растерянность, сменяются в душе Лале бурлящими отчаянием и решимостью. Одна мысль о том, что учитель уничтожит этот портрет заставляет ее перехватить руки Димитриса прежде, чем тот уйдет с ее рисунком.

Учитель изумленно оборачивается, и Лале тут же покорно делает шаг назад. Однако, ее боевой настрой никуда не девается, и больше с настойчивостью и требовательностью, чем с покорностью, она просит:

– Пожалуйста, ходжам Димитрис, оставьте его мне. Я буду очень осторожна, никто не узнает.

Все еще видя неуверенность и скепсис на лице учителя, Лале с вызовом бросает:

– Ну заберете вы этот набросок, а я сделаю другой! Что тогда?

Кажется, этот аргумент заставляет учителя задуматься. С некоторой опаской еще раз глянув по сторонам, он нехотя отдает Лале рисунок:

– Только пожалуйста, найдите место, где НИКТО не будет вас видеть.

Облегченный вздох вырывается у Лале и она говорит прежде, чем успевает прикусить язык:

– Обещаю, ходжам Димитрис, у меня есть такое место.

* * *

Лале пробирается к тайному месту лишь одной ей известными тропами. По определенным причинам этот милый летний домик уже давно оказался покинут и сюда не забредали даже случайно. Кусты и деревья будто бы нарочно отгородили его от остального пространства, будто бы изгоя, и скрыли от людских глаз.

Лале это было только на руку. Она любила скрываться здесь, когда хотелось побыть подальше от людских глаз, языков и внимания. Здесь она рисовала.. и здесь она теперь собирается спрятать портрет Хасана, над которым будет работать.

Глянув на время, Лале облегченно вздыхает – она успеет до их прихода. Вообще-то, за все эти годы она ни разу и никого не приводила сюда. Даже Аслан не знает о ее тайном убежище, хотя он-то ее лучший друг и знает многое о ней даже из того, чего она сама не знает. Например, как она морщит носик, если злится, или как хмурится, когда пытается не рассмеяться.

Но в этот раз Лале все-таки открыла двум людям местонахождение своего тайного места. Она просто не могла иначе – и к тому же решила, что эти двое точно не будут болтать об этом с остальными. Это в их же интересах – а что заставляет доверять друг другу больше, чем один общий секрет, который не должен всплыть наружу?

У Лале это ее тайное место, а у Сафие и Дамета – их неравные отношения, для которых место встреч теперь хотя бы будет безопаснее роскошного сада, где то и дело кто-то да появляется.

Девушка быстро юркает внутрь домика и прячет там свое полотно, аккуратно свернутое. Когда она выбегает обратно во дворик, через кусты уже неуверенно пробирается Дамет. А следом за ним, опасливо оглядываясь из-за его плеча, точно мышка, опасающаяся попасть в ловушку, следует Сафие.

– Вот место, о котором я вам говорила. Домом много лет уже никто не пользуется, но внутри очень даже уютно.

Сафие озабоченно глядит на строение, будто бы на какую-то невидаль, выросшую из-под земли на ее глазах:

– Но я слышала..

– Ну да – закатывает глаза Лале – эти россказни, будто его хозяйка водилась с нечистью и погибла страшной смертью. Ерунда, да и только. Сколько я здесь бываю – всегда тихо и мирно. А дурная репутация этого дома вам только на руку – лезть никто не будет.

Сафие заинтересованно склоняет голову:

– А вы что здесь делаете, Лале-хатун?

Лале не знает наверняка, о чем именно подумала Сафие, но скорее всего о том, что девушка здесь тоже встречается с каким-то возлюбленным, с кем по положению ей быть не положено. Или что-то в этом роде..

Однако то, чем здесь занимается иногда Лале – на деле гораздо опаснее и запретнее, чем встречи Сафие и Дамета. Потому она лишь мнет пальцы и рассеянно бормочет:

– Ну.. так, прячусь, когда мне все надоедают. Ладно, мне пора, а вы проходите.

Лале никуда не торопится, но опасается, что количество вопросов могут ее разоблачить. Хорошо, когда есть один общий секрет. Но если бы Сафие узнала о ее изображении портрета, то это уже получилось бы два секрета на один и кто знает, удержала бы болтливая дочь главного визиря язык за зубами.

Все-таки, изображения человеческого лика в Османской империи карается смертью, независимо от того, насколько ты близкая родственница самому султану.

Уже выйдя из сада, Лале издалека замечает на террасе перед дворцом какую-то возню. Она бы не обратила на это внимание, если бы не заметила маленький знакомый силуэт, что жалобно скулил и упирался.

Гончая Хасана.

Двое бостанджи грубо тащат ее на поводке, совершенно не обращая внимания на сопротивление и отчаянный скулеж собаки.

Собака Хасана! Последнее, что осталось от шехзаде. Чтобы бостанджи не собирались с ней делать – это явно что-то не очень хорошее, раз они шибко не церемонятся.

Лале, подобрав полы платья, тут же бросается вперед, но расстояние между ними слишком велико. Однако, бостанджи все равно останавливаются –потому что кое-кто оказывается к ним ближе, чем Лале. Кое-кто, кто тоже бросается на выручку животному.

К большому удивлению девушку, к мужчинам подбегает новенький:

–Не умеете обращаться с животными – не беритесь! Куда вы ее тащите? – его губы раздраженно искривляются, когда он перегораживает им дальнейшую дорогу.

Его глаза вновь мерещатся Лале темно-синими.

– А ты кто такой, малец? – фыркает один из бостанджи – иди отсюда, не мешай старшим!

Он отмахивается от Влада, но тот и не думает уходить с пути:

– Я не мешаю, а хочу помочь.

Не дав возразить, Влад опускается на корточки и начинает гладить собаку. Ее испуганные глаза смотрят на него с надеждой. Немного помедлив, она вдруг тявкает и охотно сама ластится под его руку.

Лале изумленно вскидывает брови.