Тёмное время суток - Олег Лёвин

На мгновение эти мысли мелькнули в голове Коновалова и он посчитал нужным сформулировать на них ответ, который и изложил следователю:

— Мне кажется, там у них всем верховодит дядя Лёша. И Обществом и Союзом. Спелись они как-то.

Теперь эта информация стала неожиданностью для Квятко, она даже остановилась и, присвистнув, выдохнула: «Вот как». И они пошли дальше. Подошли к дому Бобкова. Красное «пежо» также стоял на месте, как и раньше. На стук в дверь никто не ответил, Коновалов пошел посмотреть в боковое окно и стукнуть в него, чтобы, возможно, услышали, если где-то хозяева в дальней комнате были. Но дверь отворилась и на пороге стояла полноватая, румяная, улыбчивая женщина в голубом сарафане. У нее были русые волосы до плеч, серые глаза и какие-то теплые, мягкие черты лица. Увидев гостей, она еще раз широко улыбнулась, и пригласила их в дом, в зал, обставленный просто, но со вкусом. Повсюду висели вергизские вышивки, а стенка, со стеклянными дверцами была забита книгами. Она пригласила сесть за круглый стол, который стоял посредине зала. Квятко представилась и женщина, услышав ее фамилию, опять улыбнулась и спросила:

— Вы украинка?

Вопрос несколько озадачил следователя, но она ответила:

— Нет. Я в детском доме выросла, на Буковине.

Они сели за стол, вдоль стены стояли стулья со стальными ножками. Ровно пять стульев. Сама Кобякова села на крайний справа, положила руки на колени и приготовилась внимательно слушать.

— Это ваша машина около дома? — Спросила Юлия Борисовна

— Вы уже спрашивали об этом моего мужа. Но машина моя, личная.

«Как-то этот вопрос звучал неправильно» — подумала Квятко — «Надо не об этом спросить»:

— Я хочу найти человека, который пытается убить вашего племянника. Или, может и не один это человек.

— А почему вы думаете, что его хотят убить? Может быть, его просто попугать хотят? И вообще, за что его убивать.

— Ну как же, ведь он, пожалуй, единственный из всех, кто в этом городе противодействует и вашей организации и организации вашего мужа.

— Это, пожалуй, не совсем справедливо. — Вмешался Коновалов в разговор или допрос. — Я просто высказываю свои мысли. И не настаиваю на их истинности. Так думаю, так чувствую, так верю, наконец.

Юлия Борисовна с удивлением посмотрела на Петра — она ожидала от него поддержки, что он подыграет ей, но не такой постыдной оппозиции.

— Однако, Петруша, ты активно досаждаешь нам. — Неожиданно поддержала следователя Кобякова. Коновалов смешался, потупился и примолк, а тётка стала злой, лицо ее исказилось на мгновение, но потом приобрело снова благостное выражение.

— Зачем ты страницы в соцсетях взламываешь наших сторонников?

— С чего ты взяла, тётя? Я толком в компьютерах то не разбираюсь. — Пытался защищаться Петр

Но тут откуда-то из дальних комнат дома вышел молодой человек лет двадцати двух, в черном костюме и сюртуке. Он был очень худ и у него как-то выделялись особенно скулы, а также черные глаза, которые поблескивали каким-то безумием. Он остановился в проходе, сложил руки на груди и гневно обличил Коновалова:

— Ты, братец, людей смущаешь своим неверием и материализмом, таким грубым и отвратительным, что даже противно становится.

На немое вопрошание Квятко, обращенное в сторону Кобяковой, та сообразила и ответила:

— Это мой сын, Игорь Кобяков-Бобков, соответственно двоюродный брат Петра.

Коновалов молчал. Игоря в отличие от Володи Кобякова он почти не знал, тот уже относился к младшему поколению Кобяковых и он с ним не особо общался. Однако его выступление ему не понравилось и показалось странным, поэтому он возмутился:

— Что значит смущаю? Что вы малые дети? Вот вы тетя Люба, в Обществе, чем занимаетесь?

— Мы собираем. — Непонимающе заморгала глазами Кобякова, и тут же уточнила — фольклор собираем вергизов, язык их учим, обычаи, историю, культуру.

— А для чего? — Продолжал допрашивать Коновалов.

— Чтобы чувствовать себя народом. Чтобы понять свою сущность, осознать себя.

— Ну а к племеннику вашему это имеет, какое отношение? — Спросила Юлия Борисовна, пытаясь, как ей казалось, вернуть разговор в нужное для следствия русло.

— Никакого. Вы почему-то связываете все эти покушения на него с нашим Обществом, а это не так. Каждый имеет право на свое мнение.

— А вот и нет.

Эта реплика донеслась из коридора, и она принадлежала Алексею Кобякову, который через мгновение вошел в зал, держа в правой руке миску с зелеными яблоками.

— Вот яблочки из моего сада, угощайтесь. — Сказал он и поставил миску на стол.

— Дядя, нет у тебя никакого сада. — Мрачно заметил Коновалов.

— Это неважно, племянник. — Не растерялся Кобяков. — Но я не об этом. Мнение может иметь большое влияние на других, на тех, кто его не имеет, и повлиять на них ни в ту сторону, которую нам надо.

Кобяков как будто о чем-то проговорился, сестра на него строго посмотрела и перебила:

— Подожди Алексей. Ты сейчас наговоришь лишнего. Надо просто сказать: у нас и у нашего Общества нет никаких претензий к Петру Коновалову и поэтому ваши подозрения, госпожа следователь, совершенно не обоснованы. Ведь я вас правильно поняла?

Квятко такая решимость Кобяковой почему-то насторожила, она, конечно, никак не показала это, чтобы даже Кобяков совершенно не догадался, но в коридоре опять был слышен шум, хлопнула дверь и зычно крикнули:

— Семья, я дома!

В зал вошел Бобков, в руках он держал коробку с тортом. Глава Союза улыбался, казалось, он был чрезвычайно рад, что увидел всех в сборе, он и сказал всем об этом торжественно:

— Вот как хорошо! Все в сборе. Прям по-семейному. Давайте чай пить.

Он поставил торт на стол, открыв картонную коробку. Любовь Кобяков пошла на кухню ставить чайник. Игорь стоял, сложив руки на груди, насупившись и взирая на всех свысока. Дядя Алексей достал из серванта чайные чашки с блюдечками и расставил напротив каждого из участников чаепития. Квятко и Коновалов молчали, спокойно наблюдали за всеми.

Уже через минуту кроме торта на столе появились и другие сладости, а также чашки, ложки и горячий чайник с заваркой, семейка Кобяковых уселась с