Алиенист - Калеб Карр

Девочка не ответила, но хихикнула снова. Однако мать не сдавалась.

– Но… – начала она, хотя Крайцлер уже взял ее под руку и повлек за собой через вестибюль к выходу:

– Ну все, миссис Райк, будет. Если вы чего-то не понимаете, это не значит, что его не существует. Отведите ее к доктору Осборну! И учтите, я обязательно свяжусь с ним и проверю, как вы следуете моим указаниям. Упаси вас боже их нарушить. Гнев мой будет ужасен.

Он закрыл за матерью и маленькой Бертой парадные двери и вернулся в холл, где был незамедлительно осажден оставшимися там семьями. Крикнув, что в собеседованиях объявляется короткий перерыв, Крайцлер поспешно ретировался в кабинет и запер за собой дверь.

– Главная сложность, – пробормотал он, возвращаясь к столу и приводя в порядок бумаги, – убедить всех этих родителей, что необходимо более трепетно относиться к психическому здоровью своих отпрысков, ибо все больше их полагает, будто мелкие беды чад выдают некое подспудное заболевание. Ну что ж… – Он запер стол на ключ и повернулся ко мне. – Итак, друг мой, пришло время спуститься вниз. Полагаю, нас там уже ждут люди Рузвельта. Я заранее предупредил Сайруса, чтобы он сразу проводил их через боковую дверь.

– То есть вы собираетесь устроить им собеседование здесь? – спросил я, когда мы прошли через смотровую, ускользнув через черный ход от шумного внимания семейств в вестибюле, и оказались в Институтском дворике.

– Честно говоря, я не собирался проводить с ними никаких собеседований, – ответил Крайцлер, поглубже вдохнув морозный воздух. – Куда разумнее предоставить это детям Абрахама Цвейга. А я проверю результаты. Но помните, Мур, – ни слова о нашем деле, пока я не сочту этих людей подходящими для участия в следствии.

Пока мы были в Институте, погода переменилась – пошел легкий снежок, что явно пришлось по душе нескольким юным подопечным Крайцлера, одетым в простую серо-синюю форму, сводившую к минимуму неизбежные в иных обстоятельствах Разногласия, возникающие между детьми, принадлежащими к Разным общественным классам. «Студенты» носились по дворику, ловя пролетающие снежинки. Заметив Крайцлера. каждый счел своим долгом подбежать и радостно, однако почтительно приветствовать своего доктора. Ласло улыбался в ответ и расспрашивал их об успехах в школе и отношениях с учителями. Несколько ребят посмелее тут же принялись откровенно делиться мыслями касательно внешнего вида некоторых учителей, а также испускаемых ими ароматов, за что были немедленно удостоены замечания, впрочем, не слишком строгого. Покинув дворик и оказавшись в мрачных пределах первого этажа, я еще какое-то время слышал их радостные крики, эхом отдававшиеся в стенах, и думал о том, насколько близки недавно были многие из них к тому, чтобы разделить участь Джорджио Санторелли. Разум мой все чаще обращался к предстоявшему нам делу.

Темный и сырой коридор вел к операционной, очень длинному помещению, в отличие от коридора – сухому и теплому, благодаря газовому камину, шипевшему в углу. Стены были оштукатурены и выбелены, вдоль каждой тянулись ряды белых шкафчиков, за стеклянными дверцами которых блистали ужасного вида инструменты. Над ними располагались белые полочки с целой коллекцией устрашающих экспонатов: правдоподобно раскрашенных гипсовых слепков человеческих и обезьяньих голов с частично вскрытыми черепными коробками, выставлявшими на всеобщее обозрение положение мозга. Многие лица были искажены в предсмертной агонии. Модели эти делили пространство с настоящими мозгами, некогда принадлежавшими разнообразным существам, а ныне погруженными в стеклянные сосуды с формальдегидом. Все свободные стены были покрыты схемами строения нервных систем человека и животных. В центре комнаты высились два стальных операционных стола, снабженных специальными стоками – они шли от середины ложа к ногам так, чтобы любая жидкость свободно устремлялась в емкости на полу. На каждом столе различались грубые очертания человеческих тел, затянутых стерильными простынями. От них отчетливо веяло разложением и землей.

Рядом стояли двое мужчин в шерстяных костюмах-тройках. У того, что был повыше ростом, костюм был скромен, но в модную клетку, у второго, пониже, – просто черный, без изысков. Лиц я толком не разглядел – электрические лампы над столами, висевшие между нами, светили безжалостно.

– Джентльмены, – произнес Ласло, направляясь прямо к ним, – я доктор Крайцлер. Надеюсь, не заставил вас долго ждать.

– Что вы, доктор, – ответил высокий, пожимая протянутую руку. Наклонившись, он шагнул в свет и я смог разглядеть его лицо, отличавшееся довольно красивыми семитскими чертами: ярко выраженный нос, твердый взгляд карих глаз и шапка курчавых волос. У того, что пониже, глазки оказались маленькими, а потное лицо мясистым, к тому же он начинал лысеть. На взгляд, обоим было лет по тридцать.

– Я – сержант Маркус Айзексон, – сказал высокий, – а этой мой брат, Люциус.

Низкий протянул руку и произнес с нажимом:

– Детектив-сержант Люциус Айзексон, доктор. – И затем чуть слышно, в сторону: – Не делай так больше. Ты же обещал.

Маркус закатил глаза и, попытавшись непринужденно нам улыбнуться, так же вполголоса бросил в сторону:

– Ну и что? Что я такого сделал?

– Не надо всем представлять меня своим братом, – настойчиво прошипел Люциус.

– Джентльмены, – сказал Крайцлер, слегка сбитый с толку этой комической перебранкой. – Позвольте представить вам моего друга, Джона Скайлера Мура. – Я пожал руки обоим братьям, после чего Крайцлер продолжил: – Уполномоченный Рузвельт крайне лестно отзывался о ваших талантах и предположил, что, возможно, вы сможете оказать некоторую помощь и моих… изысканиях, скажем так. Поскольку вы фактически работаете на стыке двух профессий, каждая из которых так или иначе затрагивает предмет моих исследований…

– Понимаю, – сказал Маркус, – криминалистика и судебная медицина.

– … То прежде всего, позвольте поинтересоваться… – продолжил Крайцлер, но тут Маркус внезапно его перебил:

– Если вы насчет имен, доктор, то тут во всем виноваты наши родители. По приезде в Америку их так волновало, чтобы дети в школе не пали жертвой антиеврейских настроений…

– Нам еще повезло, – влез Люциус. – Нашу сестру вообще назвали Корделией.

– Понимаете, – продолжал Маркус, – они учили английский по пьесам Шекспира. Я родился, когда они только начали с «Юлия Цезаря». Годом позже они его еще не дочитали, и тут на свет появился мой брат. А вот сестра задержалась на два года, им удалось продвинуться, и она угадала под «Короля Лира»…

– Я не сомневаюсь, джентльмены, что все это крайне любопытно и познавательно, – слегка ошарашенно сказал Крайцлер поднимая бровь и награждая братьев своим характерным хищным взглядом, – но вообще-то я лишь собирался поинтересоваться, что привело вас к нынешним профессиям и каким образом вы оказались на полицейской службе?

Люциус тяжело вздохнул и, закатив глаза, все так же театрально пробормотал:

– Никому нет дела до наших имен, Маркус. Я тебя предупреждал.

Маркус при этих словах почему-то заметно побагровел и решительно обратился к Крайцлеру с нарочитой серьезностью человека, в ходе собеседования вдруг осознавшего, что первое знакомство с нанимателем складывается совсем не так, как следовало бы:

– Извините нас, доктор, но и тут дело в наших родителях. Я понимаю, возможно, это не слишком интересная тема, однако мать очень хотела, чтобы я стал юристом, а мой брат… детектив-сержант – врачом. Но из этого ничего не вышло. В детстве мы зачитывались романами Уилки Коллинза, так что уже к колледжу твердо решили стать детективами.

– Поначалу нам очень пригодились навыки в медицине и в юриспруденции, – перехватил инициативу Люциус, – но затем так вышло, что мы устроились к Пинкертону[12]. Это произошло как раз перед тем, как комиссар Рузвельт пришел в Управление, и у нас появился шанс официально устроиться в полицию. Я полагаю, вы должны быть наслышаны о его принципах подбора кадров – они несколько… необычны.

Я понял, о чем он, и позже взял на себя труд объяснить это Ласло. Теодор не только подверг деятельность всех служащих Управления, в первую очередь – офицеров и детективов, тщательной проверке, что вынудило многих от греха подальше уйти в отставку, но и принялся нанимать на работу необычных сотрудников, рассчитывая таким образом потеснить с постов клику Томаса Бёрнса и таких участковых, как «Весельчак». Уильяме и «Большой Билл» Девери. Особые надежды Теодор возлагал в этом на евреев, принимая их на службу в первую очередь – он считал их людьми исключительной честности и отваги, именуя, дословно, «маккавейскими воинами правосудия». Братья Айзексоны наглядно отражали результаты трудов Теодора, хотя и воинами их – по крайней мере, при первой встрече – язык назвать не поворачивался.