Зверобои залива Мелвилла - Петер Фрейхен

Лодку вытащили на берег; вид у нее был плачевный, но я не мог не подивиться, как здорово они ее починили.

Она сослужила свою службу, несмотря на то, что могла держаться на воде не более нескольких минут. Во время дрейфа в море Баффина люди находились в постоянной готовности; лед раскалывался, заставляя китобоев перебираться с одной льдины на другую, и лодка была их единственным спасением. Теперь Билл Раса согласился со мной, что их лодка больше не понадобится. Поэтому мы ее перерубили, использовав одну половину на дрова, и вскоре уже сидели у пылающего костра. Все пятеро подобрались поближе к огню, а эскимосы помогали мне готовить еду.

Прежде всего мы налили в котелок пресную воду, которую привезли с собой, и пришельцы буквально ожили, хлебнув горячей воды. Я выпотрошил птиц, но еще до того, как закипела вода, Митсек принес целое ведерко яиц с одного из наших продовольственных складов на этом острове. Сварились они скоро, и гости медленно чистили их, как будто не очень хотели есть или не слишком любили яйца. Но стоило им начать, как в них пробудился голод. Китобои уничтожали одно яйцо за другим, и я уже начал опасаться, как бы они не объелись. Известно ведь, что после долгого голодания нельзя наедаться, это может вызвать боли, а иногда даже опасно для жизни. Но старый Меквусак, который немало поголодал на своем веку, заверил нас, что ничего плохого не случится, если есть одни только яйца. Если им дать моржовое мясо или другую тяжелую пищу, тогда дело другое, это действительно опасно, но от яиц ничего не случится. И в самом деле, все моряки хорошо перенесли обильную трапезу. Кроме того, они фактически и не голодали: во время дрейфа им посчастливилось поймать двух тюленей и, расходуя мясо по-хозяйски, они избежали голодной смерти.

Правда, оказалось, что тепло костра значило для них больше, чем еда. У них было такое ощущение, будто они никогда не смогут согреться. Китобои все время мерзли, так как пока находились в море Баффина, лил дождь, и с того дня, когда они ушли с "Хортикулы" им ни разу не удалось просушить одежду. Нет ничего удивительного, что люди выбились из сил!

Когда они наелись до отвала и разлеглись вокруг костра, то порешили передать свою судьбу в мои руки; я должен был нести ответственность за их будущее, а они обещали поступать так, как я посчитаю нужным. Конечно, подобное доверие приятно, но мне было бы еще приятнее, если бы я знал, что мне с ними делать. В Туле мы не имели припасов, да и мяса у нас не так много. Нас было восемь семей, а теперь добавлялось пятеро мужчин, с которыми эскимосы не могли объясняться и которые в их нынешнем состоянии не способны прокормиться охотой. Следовательно, мне надо обеспечить их пищей, а это могло оказаться не таким легким делом.

Сейчас я решил не думать об этих заботах. Мы радовались тому, что пришли на помощь китобоям и, конечно, попытаемся вернуть их на судно; если это не выйдет, они будут вынуждены остаться у нас, пока мы не сумеем переправить их на юг на санях. Теперь мы дали им возможность отдохнуть и отоспаться, и я не стал больше расспрашивать об их приключениях. Я заметил, что их рассказы не совсем совпадают в подробностях. Одни вообще умалчивали о некоторых вещах, а другие каждый раз говорили по-разному, как всегда бывает, когда люди, оказавшись в таком плачевном и опасном положении, как следует еще не понимают, что же произошло на самом деле. Все пятеро знали, что им придется давать показания в суде, когда они, наконец, вернутся домой; тогда-то им придется договориться о едином объяснении, на котором каждый из них сможет настаивать — с одной стороны для того, чтобы никого не выставлять в плохом свете, и, с другой — чтобы родственников погибших не подвергать лишней пытке рассказами о страшных подробностях.

Я послал несколько эскимосов за лодкой и двумя моржами, которых мы убили. Когда они пристали к берегу, выяснилось, что остался лишь один морж, а именно тот, которого мы освежевали и положили в лодку. Другого унесло, так как лед перетер веревку, которая тянула его за лодкой. Правда, к нему были привязаны два пузыря, так что мы могли подобрать его позже. Самик все еще лежал на дне лодки между окровавленными кусками мяса. Нельзя сказать, что больному было очень удобно.

Эскимосы большие мастера почти из ничего устраивать укрытия от ветра. Они взяли оставшуюся половину лодки китобоев, которая не пошла на дрова, перевернули ее и перед открытой стороной построили каменную стену, сделав ее несколько шире лодки. Получился такой большой лагерь, что все наши гости могли лежать, вытянувшись во весь рост, в сухом месте и в затишье. Остальные придвинулись поближе к костру, пытаясь согреться. Хотя стояло лето, но мы находились далеко на севере, и как только начинал дуть отвратительный зюйд-вест, он всегда приносил с собой дождь; становилось нестерпимо холодно — это самое ужасное в арктическом климате. До сих пор погода нам благоприятствовала, и теперь мы расплачивались за это.

Сильный ветер, переходящий в шторм, вновь нагнал льды. Не успели мы оглянуться, как все море у острова Саундерса, насколько хватал глаз, покрылось льдами. Льдины разламывались, громоздились, создавая торосы, и ничего хорошего впереди не ожидалось. Не было никакой возможности добраться до Туле пока не разойдутся льды, и нам пришлось отказаться от надежды найти второго моржа. Все наше внимание сосредоточилось на спасении лодки, так как льды могли разнести ее в щепы. Мы употребили все усилия, чтобы вытащить лодку из опасной зоны. Наконец, нам это удалось, и ее можно было использовать для расширения и улучшения нашего укрытия. Лодку поставили набок, напротив разбитой лодки китобоев и пристроили с обеих сторон стены из камня и торфа, соединившие обе лодки. Мачту пристроили в виде конька и поверх всего натянули парус. Чтобы сильный ветер не сорвал его, парус укрепили камнями и большими кусками нашего моржа.

На постройку дома ушло немало времени, но это всегда приятная работа. В Гренландии часто случается, что нужно тратить много часов на постройку места, где можно поспать и отдохнуть всего один или два часа; но радость от сознания, что создаешь себе укрытие от ветра, зачастую дороже самого отдыха.

Увдлуриак развел еще один костер у самой "двери" в дом, и вскоре тепло и дым, заполнив наше убежище, создали подобие уюта. Большинству из нас пришлось, правда, высунуть ноги наружу, под дождь, но наши камики и штаны из медвежьей шкуры воду не пропускали. Рубахи и свитера находились в помещении и скоро высохли, так что нам было сухо и удивительно приятно.

Все время кипели два котелка; они были слишком малы, чтобы все могли насытиться за один раз. Как только котелок освобождался, его сейчас же наполняли опять и ставили на огонь; вскоре мы уничтожили все, что было съедобного в морже. Некоторые спали, а другие следили за кострами. Я не помню, сколько раз сменяли котелки на огне; в конце концов меня начало клонить ко сну, я смежил глаза, но сразу же проснулся от страшного воя Пабло.

Бедный португалец кричал от ужасной боли. Он уснул, лежа на спине у самого костра. Сильный жар растопил смолу, которой были промазаны щели лодки, смола стекла ему на лицо и попала в глаза. Это все равно, что налить на голову кипящей воды; несчастный не мог даже открыть глаз. Мы старались помочь ему, и в суматохе кто-то наступил на ногу Самику. Моя тщательно наложенная повязка была сорвана, и бедняга взвыл от боли, когда коленкой надавили на его сломанную ногу.

Теперь наш друг американец показал, на что он способен. Он наелся, выспался и его истерзанные нервы успокоились. Его звали Рокуэлл Симон, и он взялся теперь за двух пациентов. Необходимо тщательно и осторожно удалить смолу из глаз Пабло, если мы хотим, чтобы он сохранил зрение, сказал он. К счастью, растопленное моржовое сало идеально растворяет смолу. Симон налил теплого жира на глаза Пабло, а после промыл их теплой водой, затем вновь налил жир. Так продолжалось несколько раз. Когда Пабло, наконец, мог видеть, Симон попросил меня продолжать смывать смолу, а сам занялся ногой Самика. Пабло громко вскрикивал каждый раз, как я притрагивался к нему, и я был рад, когда Билл Раса взял на себя дальнейшее врачевание.

Как первому штурману Биллу Раса приходилось иметь дело с больными на судне, и он знал, как с ними обращаться. Он проклинал, ругал и всячески поносил несчастного португальца, приказывая ему заткнуть глотку и прекратить скулеж.

— Черт возьми, мне дела нет до твоих глаз! — орал он. — Но, может быть, понадобишься и ты, когда мы станем выбираться с этого проклятого острова. Если бы мы были уверены, что сможем обойтись без тебя, то будь покоен [так], я бы не постеснялся бросить тебя здесь, и ты остался бы слепым на всю жизнь. Мне-то что до этого?

Пабло привык повиноваться штурману, и именно это спасло ему зрение. Он прекратил вой и, пока Билл его лечил, не издал ни звука. Вскоре португалец уже смог открыть оба глаза. Долгое время веки у него были красные и припухшие, но зрение не пострадало. Пока Раса возился с Пабло, Симон занялся Самиком. Он снял остатки моей повязки, хотя раньше и говорил, что она сделана неплохо, и, взяв щепку от старой лодки, наложил ему шину, под нее Рокуэлл пустил мою шерстяную фуфайку и, наконец, обмотал все это несколькими кусками паруса и тюленьей шкуры; с этого времени нога Самика начала прекрасно заживать.