Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел. 1861 год - Петр Валуев

1 декабря. Утром доклад. Государь был, видимо, озабочен. Потом заседание Департаментов Царства Польского и законов в Государственном совете при участии Велопольского. Перед обедом был у меня гр. Панин и говорил без умолка 3/4 часа весьма бессвязные речи. Вечером были Гагамейстер и братья Шуваловы.

2 декабря. В 12 час. у государя с кн. Долгоруковым, гр. Строгановым, кн. Горчаковым, гр. Путятиным, Мейендорфом, Милютиным, кн. Суворовым и вел. кн. Михаилом Николаевичем для совещания по университетскому делу. Решено закрыть С.-Петербургский университет на тех основаниях, которые мною были предложены еще 25 сентября. Потом в Комитете финансов.

Обедал с женою у лорда Нэпира. Grand diner in fiocchi[166]. После обеда совещание у меня по университетскому делу. Гр. Строганов, кн. Долгоруков, Мейендорф, Путятин. Потом доклад Земского отдела до 1 часа пополуночи.

3 декабря. У обедни. Были у меня гр. Толстой. (Министерство народного просвещения) для редакции объявления о закрытии Университета, Эттинген и ген. Чевкин для объяснений по делам Главного комитета. Толстой ненавидит Головкина и рассказывает про него и про Оболенского черные были. Путятин решительно выходит. Кн. Долгоруков еще вчера говорил мне об этом. Не знают, кем его заменить. Называют опять Головкина и бар. Николаи. После обеда за работой до 11 час. вечера. Наконец у Гернгроса до 12-ти.

4 декабря. В Государственном совете. Сибирский комитет{37}. Визиты. Работа.

5 декабря. В Министерстве. Вечером работа.

6 декабря. Утром па малом выходе во дворце. Вечером там же. Полудетский танцевальный вечер. Большею частью в числе собеседников императрицы с Мейендорфом и Мальцовою. Ничего особенно замечательного. Государь говорил о выходе Путятина, назначении на его место Головнина, а самого Путятина на место гр. Толстого, об. – прокурора Святейшего синода.

7 декабря. Совет министров. Опять разные безрезультатные толки об университетском деле. Кн. Горчаков и гр. Панин, движимые чувствами отеческой любви, не желают распущения Университета, а только временного его закрытия. Государь был жесток с Паниным и объявил, что он настаивает на том, чтобы Университет был при наступлении вакаций распущен, т. е. закрыт окончательно, впредь до преобразования. Гр. Путятин на сей раз был того же мнения. Выходя, гр. Блудов сказал мне: «Вы все много толковали о различии двух слов: закрытие и распущение. Вы забыли третье слово: упразднение, т. е. упразднение Министерства народного просвещения».

Из дворца поехал к Бажанову, а оттуда к митрополиту приглашать их на мои воскресные вечера. Подписал сего доклад о manages mixtes[167] и других вопросах, касающихся отношений иноверных церквей к православной.

8 декабря. Доклад у государя. Заезжал к вел. кн. Константину Николаевичу, который приехал сегодня утром. Не застал его. Вечером за работой. Потом совещание с редакторами будущего журнала. Никитенко чрезвычайно плох.

9 декабря. Утром у вел. кн. Константина Николаевича. Разговор общий о современных делах и особый, с моей стороны, доклад по делу о преобразованиях по духовной части. Вел. князь говорил, что нам надлежит дружно поддерживать государя, что нас немного, он, Милютин да я, что на других рассчитывать нельзя и т. п. Потом был у меня Чевкин часа два по делам финансовым, крепко убеждая меня не говорить о credits supplementaires[168], потому что ими будут злоупотреблять, и о возможности новых ассигнационных выпусков, потому что ими будут злоупотреблять еще более. После Чевкина был Панин. Он явно считает себя обиженным. Говорил о государе, как прежде никогда об нем не отзывался. При этом случае признался мне, что он рекомендовал меня государю на настоящую мою должность. Говорил много о дворянских выборах, но никакого положительного и ясного плана не обнаружил. Вечером был у кн. Кочубей. Le plus beau bal que j'ai vu de longtemps[169]. Государь, который был на бале, сказал мне, что с большим любопытством прочитал записку об отношениях иноверных церквей к православной и разделяет мое мнение, но что он хочет посоветоваться и с духовными лицами. То же самое видно и из его резолюций на записке, которую он мне сегодня возвратил.

10 декабря. Утром у обедни. Был у Муравьева. Прием холодный, провожанье теплое. Вечером мой первый «raout». Raout manque[170] потому что музыкальный вечер у и. и. величеств и бал у гр. Кушелевой у меня отняли многих посетителей. Протоиерей Рождественский был один из приглашенных мною духовных.

11 декабря. Утром Государственный совет. Гр. Панин сказал мастерскую речь по уголовному делу о крестьянине, обвиняемом в изнасиловании. Потом соединенное присутствие Департамента экономии и Главного комитета. Потом заседание Главного комитета. Приглашен к обеду у государя, но не мог быть, потому что приглашение дошло ко мне слишком поздно. Вечером за работой. Жена представлялась вел. кн. Елене Павловне. Она была с нею чрезвычайно любезна, равно как и вел. кн. Ольга Федоровна, у которой она была 7-го числа.

12 декабря. Утром у вел. кн. Константина Николаевича. Он не вполне согласен на направление дела о нашем духовенстве предположенным мною путем. Он сомневается в своевременности дела и в удобстве оглашения его таким громким способом.

Был в Комитете министров. Обедал у вел. кн. Елены Павловны. Вечером за работой.

13 декабря. Утром в Комитете финансов. Обедал у гр. Нессельроде. Вечером на бале у гр. Панина.

14 декабря. На нынешний день назначена была разными лицами панихида в Казанском соборе по 5-ти декабристам, коих имена и медальоны украшают заглавный лист «Полярной звезды». Об этом получено сведение кн. Долгоруковым и кн. Суворовым. Последний говорит, что он успел убедить профессоров Сухомлинова и Костомарова и студента Гена в «несвоевременности» этой демонстрации, что они всю ночь провели в разъездах по своим «знакомым» и что вследствие их увещаний демонстрация не состоялась. Сегодня же утром исполнен на Сытном рынке приговор над Михайловым. Ночью он вывезен из Петербурга.

Совет министров. Читая обзор действий Министерства государственных имуществ, хотя в нем указаны были немаловажные результаты, государь не сказал М.Н. Муравьеву ни одного любезного слова, а Бутков не без свойственного ему нахальства тотчас заявил желание завладеть бумагой, ясно обнаруживая намерение впоследствии поверить ее содержание. По Министерству внутренних дел обсуживался вопрос о сообщении или несообщении чрезвычайному собранию с. – петербургского дворянства (в январе) вопросов, передаваемых нами по высочайшему повелению на обсуждение губернских очередных собраний. Решили не сообщать. При сем даже постановили ограничить срок съезда и ген. Чевкин выразил опасение, что собрание будет склонно к тому, чтобы остаться en permanence[171].

15 декабря. Утром доклад. Вопрос о духовенстве отложен по моей просьбе до января. Лучше дать притупиться первому признаку противодействия. Кроме того, мне теперь некогда.

Был в общественном присутствии Департамента экономии и законов. Государственный совет по делу о преобразовании городского управления в С.-Петербурге и Москве. Обедал у вел. кн. Константина Николаевича. Вечером за работой.

16 декабря. Утром в Министерстве. Потом в Комитете финансов. 4 часа работы, а дела на 1/2 часа. Вечером за работой дома.

17 декабря. Утром у обедни. Обедали на полуофициальном обеде, данном здешними остзейцами кн. Суворову. И трогательно, и смешно, и похвально, и жалко. Старик гр. Пален (П.П.), старик гр. Нессельроде были на обеде. Кн. Суворов плакал, как женщина или ребенок. Мейендорф (casse noisette[172]) сказал речь, начинавшуюся в тоне пастора и кончавшуюся в тоне студента-бурша: Dank dir, lieber Bruder[173] и пр. Гр. Нессельроде провозгласил тост в честь государя по-немецки. Обед и помещение по части исполнительной довольно плохи.

Вечером мой второй «raout». Лучше прежнего. Были представители всех духовенств, от каждого по два{38}.

18 декабря. В Государственном совете. После Совета заседание соединенного присутствия Департамента экономии и Главного комитета. Оба самые беспутные и беспорядочные. Почти все члены говорили, в особенности в соединенном присутствии, столь странные речи, что я молчал, желая избегнуть без прямой к тому необходимости резких опровержений в отношении к Панину, Муравьеву, Бахтину, Анненкову, Блудову и кн. Гагарину. Вел. кн. Константин Николаевич также вышел из границ приличия, сказав кн. Гагарину, что особое мнение, им предвещенное, надлежит изложить в выражениях более приличных или менее неприличных, чем поданная им записка по вопросу о переводе части банкового долга на крестьянские земли. Одним словом, если так должны идти дела, то им идти вперед невозможно.