Мармион. Повесть о битве при Флоддене - Вальтер Скотт

Тебе, чьи долгие старанья

Прекрасных, редких книг собранье

Свели в гостеприимный дом?

Ты мог бы разные истории

Найти, открыв старинный том.

Ты не похож на тех, которые

Скрывают знанье под замком,

Как Франчемонт: ведь книги им —И не себе и не другим.

Для них старинный фолиант —

Как для сороки бриллиант!

И сколько им веков ни дать —

И трех им букв не угадать!

А ты богатства книжных полок

Как сердце открываешь всем,

Кто радостью познанья полон.

Среди легенд, гравюр, поэм

Ты — как король в стране своей, Ты рад им больше всех гостей.

Но слышишь? Барабан зовет:

Прощай, день Флоддена грядет.

Служенье книгам продолжай,

Будь счастлив и здоров, прощай!

ПЕСНЬ ШЕСТАЯ

БИТВА

1

Пока предвестьем грозных дней

Был самый воздух напоен,

А в замке, в комнате своей,

Беснуясь, думал Мармион

О том, что Дуглас охладел,

О том, что сам он не у дел,

Хоть и заране чует бой,

Как иноходец боевой,

И что теперь едва ли он

Герольдом будет извещен,

Когда покинуть Танталлон, —

Клара де Клер с графиней строгой

Дни посвящала только Богу.

Миледи Ангус, без конца

Молясь за сыновей своих,

Жила среди священных книг,

Не отводя от них лица.

Сей быт старинно-феодальный,

Отменно чопорный, печальный

Для Клары был не тяжелей,

Чем монастырское житье.

Тем более, что враг ее

Не докучал, и вовсе ей

Казалось сносным все как-будто, Но одиночества минуты

Бывали ей всего милей.

А замок, слитый с кручей скал, Над гранью бездны нависал,

И в бурю злобный белый вал

О стены гребень разбивал,

И брызги с ветром пополам,

Свистя, взлетали здесь и там.

В квадратной башне у ворот,

Где над бойницами кривыми

Из камня вырезанный щит —

Герб рода Дугласов висит,

(На темном поле три звезды

И сердце алое над ними),

Есть лесенка. Она ведет

На стены, где из грубых плит

Зубцов неровные ряды

Глядят на бешенство воды.

То вдруг стена сбегает вниз,

То узкий создает карниз,

То вдруг площадку открывает,

То изгибается дугой,

То лесенкой соединяет

Больверки с башней угловой.

Застыл недвижный строй зубцов, Издалека они видны

Над ревом вспененных валов,

Над белым бешенством волны,

Где рушится прибоя вал

На острия гранитных скал.

А там, где грозный Танталлон

Стеной на сушу обращен,

Там башни мощные стоят

И неприступный палисад,

И смелых воинов заслон.

3

Здесь меж зубцов в уединенье

Бродила Клара грустной тенью, И, не мешая размышленью,

Метались чайки над волной,

И медленно вдоль стен скользя, И к морю опустив глаза,

Глядела Клара на прибой.

Казалось, каждая скала

О Витби памятью была…

Ну что ж, ты навсегда сняла

Монашеский наряд,

Бенедиктинский капюшон.

Был Дугласом вопрос решен:

«Клара де Клер, — он ей сказал, —Да кто ж послушницу видал

Вне стен монастыря?»

И вновь на лоб спадают ей

Две пряди солнечных кудрей,

И плащ с каймою золотой

Играет мягкою волной,

И лишь один предмет святой

Остался у неё —

На тонкой цепке крест висит,

В кресте большой рубин блестит, Да на Евангелье горит

Жемчужное шитьё…

Наверно, страшно стало б нам

В рассвете бледном и пустом

Смотреть, как бродит по стенам

Тот призрак, с книгой и крестом, С прекрасным, горестным лицом…

Фитц-Юстас (от безделья он

Стрелял и чаек, и ворон)

Нередко видел, как она

Шла вдоль зубцов, грустна, бледна, Потом божился юный паж,

Что вот — покинула Моргана

Страницы рыцарских романов,

Что красоты такой туманной,

Волшебной и безмерно странной

Не знает мир обычный наш.

4

Однажды Клара в час прилива

Шла вдоль зубцов неторопливо: Увидя парус над волной,

Тотчас подумала: «Домой

Поплыли сестры, в мирный храм

Пресветлой Хильды. Сколько там

Молитв горячих к небесам

Возносится, и сколько раз

На чистый набожный экстаз

Давало небо отклик свой,

Когда явление Святой

Глазам монахинь представало!

А я — ни разу не видала.

Быть может, недостойна я?

Иль так грешна душа моя?

Иль весь огонь моих тревог

Лишь с тем, кто первый их зажег?

И все-таки всегда могла

За добрые твои дела

Я добротой, мать-аббатисса,

И послушаньем расплатиться.

И вот теперь… Позор и стыд: Тиран судьбу мою вершит!

Нет, Мармион, не так-то просто!

Для произвола есть предел!

Мой предок, Рыжий герцог Глостер, Де Клер отважный! Он умел

Возненавидеть произвол!

Да, это был могучий ствол!

Хоть можешь ты сломать побег, Но не согнешь его вовек!

5

Что это? Панцырь тут лежит,

Шлем, латы, поножи и щит.

Как странно, Боже мой!

Нагрудник, кажется, пробит,

Кровь на пластинах говорит,

Что и доспех не защитит,

Когда удар копья пронзит

Металл неверный твой!

Вот так же Вильтон… О, в тот раз

Ни щит, ни истины алмаз,

Ни панцырь рыцаря не спас

От раны роковой!»

И стало ей еще грустней.

И вдруг — де Вильтон перед ней!

Как призрак, дико смотрит он, И радостен, и удивлен.

Не ждите, леди и джентльмены, Подробностей счастливой сцены: Земной художник не готов

К тому, чтоб радугу писать,

Меняющийся бег цветов

Не в силах кисти передать!

И краскам неба не дано

Перенестись на полотно!

Я выразить не в состояньи

Сменяющихся чувств каскад:

Грусть, удивленье, состраданье, Сомненья, страх и колебанья,

Надежду, счастье, упованье,

И страсть, и боль, и рай, и ад…

Так цвет перекрывает цвет,

Так меж собой оттенки бьются, Пока в единстве не сольются,

Чтобы создать любви портрет.

Был сбивчив рыцаря рассказ,

И прерывался он не раз

Вопросом, вздохами, ответом…

Иль излияньем нежных слов…

Но если пропустить всё это —

То вкратце был рассказ таков.

6

ИСТОРИЯ ДЕ ВИЛЬТОНА

Уж я почти не помню дня,

Когда мой враг сразил меня

На том ристалище… Итак,

Я не запомнил, кто и как

Меня унес… И вот в сарае

Очнулся я — и понимаю,

Что старый Остин подобрал

Меня… Ты знаешь, мой вассал, Который нам еще тогда,

Чуть ли не в детские года

Сказал, что помнить мы должны: Мы — друг для друга созданы!

И вот покинут всеми я.

Исчезли слуги и друзья:

С изменником не по дороге!

И только он, старик убогий,

Один ухаживал за мной,

Пока израненный, больной

Лежал я у него.

Его забот мне не забыть!

Когда восстановилась нить

Сознанья моего —

Ну как словами передать? —

Хотел повязки я сорвать,

Выть, землю грызть, вскочить, бежать, Услышав только имя Клары!

Но час за часом — Остин старый

Смог успокоить разум мой…

И вот, покинув брег родной,

Одет, как бедный пилигрим,

Бродяжничал я вместе с ним.

И только что не побирался…

Так среди нищих и бродяг

Мы жили — сам не знаю, как…

За мой рассудок опасался

Он и меня разубеждал,

Когда я мрачно замышлял

Безумие кровавой мести…

Мы долго странствовали вместе, Но заболел он как-то раз,

И тут, почуя смертный час,

Он только об одном просил:

Что если мне взмахнуть мечом

Случится над моим врагом,

Чтоб ради памяти о нем

Я Мармиона пощадил.

7

И вот один, как новый Каин,

Безвестен, нищ и неприкаян,

Я брел, доверившись судьбе,

В Шотландию, монах убогий,

И всюду слышал по дороге

Немало слухов о себе:

Что умер я тогда от раны,

Что я погиб в земле поганых,

Никто меня не узнавал

В широком францисканском платье —Ведь сам себя не мог узнать я

Теперь, когда и плащ я снял,

И эти космы расчесал!

Нечаянно случилось так,

Что повстречался мне мой враг, Короче, я проводником

Неделю состоял при нем.

Лишь Богу подобает мщенье.

Но, вспоминая боль обид,

Я не способен на смиренье,

Когда она в крови горит!

От памяти мне не уйти!

И вот в харчевне по пути

Он уловил мой взгляд,

Что он подумал — я не знал,

Но я в тот миг в душе собрал

Всё, чем ужасен ад!

8

Случайно я одну примету

Напомнил, и в ответ на это

Трактирщик сказку рассказал,

И сельской сказкой возбужденный, Лорд Мармион, вооруженный,

К твердыне пиктов поскакал.

А я доспехи и коня

Тайком у спящих взял…

За призрак принял он меня.

Мы сшиблись, копьями звеня,

И он в болото пал!

Тут я взмахнул мечом — и он

Мое лицо узнал:

Ведь я же снял свой капюшон

И шлем на мне блистал!

Я мщенью дал себя увлечь,

Готов был на три дюйма меч

Вонзиться в грудь его,

Но тут я вспомнил старика —

И дрогнула моя рука,

И я злодея своего

Оставил одного!

Мой добрый Остин! В трудный час