Соблазн быть счастливым - Лоренцо Мароне

я бы не увидел руку того типа за рулем внедорожника на бедре моей дочери. Но моя жена умерла и тем самым сняла с себя всю ответственность за детей. И это я еще считался эгоистом!

Я поднимаюсь, хватаю себе еще один бокал просекко и подхожу к одной из картин, представляющей что-то вроде фотографии, подправленной на компьютере: на фоне американского флага красуется Супермен с буквой S на груди и… в облегающей мини-юбке!

– Что вы об этом думаете? Вам нравится?

Я оборачиваюсь. Рядом со мной стоит мужчина лет около сорока: на нем пиджак из бежевого бархата, в руке – бокал красного вина. На голове у него красуется цилиндр.

– Ну, можно сказать, что это забавно.

Он улыбается.

– Да, я тоже так думаю.

Я поворачиваюсь к картине, надеясь таким образом избавиться от него, но спустя какое-то время этот тип снова ко мне обращается:

– Вы ведь отец Данте, верно?

Брр, нет ничего хуже общительного человека. Что уж такого привлекательного в знакомстве с новыми людьми? Все равно все мы более или менее одинаковы: ходячая куча недостатков, которая на своем пути встречает другие такие же кучи.

– Ну да.

– Данте часто о вас говорит.

– Даже так?

– Именно так, – утвердительно кивает он.

Он рад, что завладел моим вниманием. Бедняжка и не представляет, что на самом деле все мое внимание приковано к женщине у него за спиной – пышной даме с огромной грудью, напоминающей грудь Россаны. Если бы я был помоложе, возможно, мне стоило бы попытаться понять причины такой моей зацикленности и, пожалуй, почитать Фрейда, но я – старик, я могу чихать на эти причины и пялиться на титьки, не забивая себе голову ерундой. В любом случае, я должен избавиться от этого псевдохудожника-всезнайки. Я допиваю последний глоток просекко и протягиваю бокал моему собеседнику: он смотрит на меня с удивлением.

– Вы не подержите? Мне надо в туалет.

Он одаряет меня несколько обескураженной улыбкой и берет бокал. В туалете я захожу в кабинку, сморкаюсь, смотрюсь в зеркало, от души пукаю, затем спускаю воду в унитазе и открываю дверь. В предбаннике ждет своей очереди та самая пышная дама с огромной грудью, которая устремляет на меня суровый взгляд. Возможно, до нее донесся громкий звук из кабинки. Дама просит позволения пройти, стремясь удалиться в кабинку, но я пытаюсь помешать ей, чтобы дать хоть немного рассеяться зловонию от выпущенных моим кишечником газов. Пышнотелая незнакомка смотрит на меня, теряя терпение, пока я продолжаю улыбаться ей как слабоумный.

– Так вы дадите мне пройти?

– Конечно, конечно, – отвечаю я, посторонившись.

В любом случае, этот небольшой конфуз послужил для достижения моей цели: и правда, когда я возвращаюсь в зал, оказывается, что человека в цилиндре поглотила толпа. Воспользовавшись этим, я присоединяюсь к Данте, который что-то рассказывает группке из четырех человек, внимательно его слушающих. Время от времени он поворачивается к картине у себя за спиной, указывая на ту или иную деталь. Он явно не такой, как все, тут уже ничего не попишешь. Я не понимаю – почему, если тебе нравятся мужские члены, ты непременно должен двигаться и махать руками как придурочный? Женщины же так себя не ведут. Не может быть, чтобы те, кто его слушает, этого не замечали. Возможно, они привыкли и не обращают внимания. Зато мне кажется, что эта манера прогрессирует у него день ото дня.

Так или иначе, я уже говорил, что роль отца не для меня. С годами я стал слишком прямолинейным – с самим собой и с другими. Если мой сын не такой, как все, то я так и говорю, хотя вообще я думаю, что он правильно делает, что ведет себя как ему вздумается. Вот только мне бы хотелось, чтобы у него было мужество признаться мне в этом. Что такого страшного, он считает, я могу ему сказать? Какое мне может быть дело до того, с кем он ложится в постель? О боже, все-таки немного мурашек и бежит по спине, если я представляю себе эту сцену…

Данте замечает меня и манит меня рукой, чтобы я подошел, и он представил меня своим гостям. Я пожимаю руки, не слушая имен: все равно я забуду их через пару секунд. Когда мы наконец остаемся одни, он не может удержаться от классического вопроса:

– Ну что, тебе нравится?

Оглядевшись по сторонам, я отвечаю:

– Да, очень красиво.

– Я думал, что эти картины покажутся слишком необычными на твой вкус.

– Что ж, значит, ты плохо меня знаешь. Мне нравится все необычное. А вот обыкновенные вещи как раз наводят на меня скуку. – Кажется, Данте нравится мой ответ. – Лучше вот что, я хотел тебя спросить: ты знаешь, кто та синьора в синем?

– Какая?

– Ну та, с огромным бюстом. – Я тычу пальцем в ее направлении.

Он с кошачьим проворством хватает меня за руку.

– Что ты творишь, ты с ума сошел? Это жена одного из коллекционеров, моих лучших клиентов!

Я стараюсь не обращать внимания на внезапные по-женски истеричные нотки, появившиеся в его голосе, и замечаю:

– Ну что ж, полагаю, что лучший экземпляр его коллекции представлен в плоти и крови.

У Данте вырывается сдержанный смешок, но, по правде говоря, я понимаю, что в душе он не рад моему поведению. Если бы на его месте была Звева, я бы точно получил нагоняй!

– Не волнуйся, – тут же добавляю я, – это была шутка.

Вообще-то это неправда, но я не хочу заставлять его смущаться из-за меня. Скорее даже я бы хотел, чтобы это он – хоть раз в жизни – заставил смутиться меня самого. Но я понимаю, что это задача не из простых.

– Пойдем. – Он берет меня под руку, – я хочу познакомить тебя с художником, это мой большой друг.

Он увлекает меня в другой конец зала и подводит к человеку в бежевом пиджаке и цилиндре. Я во все глаза гляжу на этого типа, потом на моего сына. Наконец спрашиваю:

– Это он – художник?

Данте с гордостью кивает и представляет мне Лео Перотти – того общительного человека, от которого я сбежал под ерундовым предлогом; у него все тот же безмятежный и уверенный взгляд, будто отпечатавшийся на лице. Если бы нужно было всего лишь уметь рисовать, чтобы быть так довольным своей жизнью, то я тут же бы записался на курсы живописи – но, увы, боюсь, что некоторым людям встреча с прекрасным во взрослом возрасте не поможет забыть всю грязь, что они видели с детства.

Перотти пожимает мне руку:

– К счастью, вы не сказали мне, что картина ужасна!

– Это да, – киваю я, – но не волнуйтесь: если бы я так думал, то я бы вам сказал.

– А, в этом я даже не сомневаюсь! Мой отец, скажем прямо, за словом