Раненный зверь (ЛП) - Джорджия Ле Карр

Она отрицательно качает головой.

— Ну что ж, это серьезно?

— Нет. Без шансов. Он ничего не хочет, кроме секса.

— Что?—она морщится и у нее на лбу появляются морщины.

— Да. У него такие стены внутри, словно бункер для атомной бомбардировки. Мне кажется, у него в жизни произошла какая-то страшная трагедия. Когда мы первый раз встретились, я застала его страдающим, я не должна была этого видеть, но он был совершенно измученным. Я никогда не видела таких страданий.

— Он не похож на еще одного гребанного неудачника, как тот псих Майкл.

— Он не неудачник. У него просто произошла какая-то трагедия, вот и все.

— Похоже ты влюбляешься в этого парня, не так ли?

— Я не собираюсь в него влюбляться.

— Ты не собираешься? Да, ты уже на полпути к этому.

— Нет, — твердо настаиваю я.

Она вздыхает.

— Секс хоть хороший?

— Фан-бл*дь-тастический, — говорю я с большой улыбкой на лице.

12.

Дом

Она открывает дверь и у меня глаза расширяются от восхищения.

Я дал указания своей секретарше:

— Красное платье с разрезом на спине.

— Сколько вы готовы потратить? — спросила она.

— Купи что-нибудь эффектное, чтобы я с удовольствием мог ее вывести куда-нибудь, — говорю я совершенно без задней мысли. До сих пор!

Сказать эффектное— преуменьшение. Она выглядит просто нереально!

Невинная, немного скрытая улыбка едва отражается у нее на лице, и вдруг, словно время поменялось — прошлое стало настоящим. Словно я знал ее всегда. Что-то захватывает меня внутри, и я хватаю за руку налогового инспектора и рывком тяну к себе. Она падает в мои объятия, восхитительно прижимаясь своим телом, белокурые кудряшки подпрыгивают, и я чувствую еле уловимый запах парфюма.

Наши тела соприкасаются от груди до бедер, я запускаю пальцы в ее шелковистые волосы и опускаюсь на ее рот. Она раскрывает губы, на вкус шоколад. Я граблю, помечаю, утверждаю. Моя. Она моя. Кровь приливает к моему члену. Я хочу зайти в ее квартиру, толкнуть к стене и засунуть свой жесткий, изголодавшийся член в нее, как в тот первый раз.

Я отстраняюсь, в ярости от того, что чуть не потерял контроль.

Она ошеломленно моргает, тяжело дыша, напряженно выпрямляется.

— Что случилось? — шепчет она.

Я говорю первое, что приходит в голову.

— Вкус шоколада.

— И это... плохо?

— Элла... – начинаю я, но тут же замолкаю. Я не могу ей ничего обещать, не могу ничего ей дать. У меня ничего нет для сладкой Эллы. Просто эти сумасшедшие моменты, тоже уйдут и не будет ничего. Я отрицательно качаю головой. — Мы опаздываем. Пойдем.

Она пятится от меня, смотрит растеряно и обижено.

— Куда мы пойдем? — она пытается не показать своих чувств.

— Мой приятель Джастин устраивает вечеринку,— голос звучит отстраненно. Я ненавижу, когда так звучит мой голос, но уже ничего нельзя поделать.

Она кивает.

— Было бы прекрасно.

— Ты прекрасна.

— Спасибо, — грустно отвечает она.

Я веду себя чертовски отстойно, да я знаю.

Я не позволяю этому странному«эпизоду» испортить мне вечер. Я всегда знала, что что-то не так, но я также знаю, что это не наша вина. Я просто буду наслаждаться данным моментом, а пусть будущее позаботится о себе само.

Когда мы прибываем, вечеринка уже в самом разгаре. Дом паркуется, и мы направляемся в сторону дома. Он не держит меня за руку и никак не проявляет своих чувств ко мне, просто идет рядом, но каждому становится ясно, что я с ним.

Из сада доносится запах барбекю, а гостиная Джастина превращена в гигантскую дискотеку с цветомузыкой, мигающей разноцветными огнями.Мы заходим в комнату диджей включает«Почувствуй этот момент» в исполнении Питбуля и Кристины Агилеры, как будто они поют специально для меня.

«Проси денег и получи совет», — читает реп Питбуль.

Я поворачиваюсь к Дому.

— Мне нравится Питбуль.

— Да?

— Да. Ты танцуешь?— спрашиваю я.

Он смотрит на меня сверху-вниз и вдруг улыбается.

— Почему бы нет?

Он тянет меня на середину танцпола, и, оказывается этот мужчина умеет танцевать под быструю музыку. Я смотрю в его сексуальные глаза и в этот момент чувствую себя самой счастливой девушкой в мире. Я смеюсь, поскольку очень счастлива. Ах, если бы только этот момент мог длиться и длиться...

У Джастина рубашка расстегнула почти до пупа, на груди висит толстая золотая цепь с медальоном, и на пальцах имеется пара крутых золотых колец, но выглядит он классно. Он вопросительно поглядывает на меня, приподняв брови.

— Почему я до этого не додумался? —спрашивает он. —Хочешь снизить свои налоговые выплаты? Получив сексуального налогового инспектора в свою подружку!

Я просто улыбаюсь. Это тонкий лед, на котором он пытается заставить меня прокатиться.

— Так, какую скидку ты ему готова предоставить?

Я пожимаю плечами.

— Никакую.

— Почему нет?

— Она ненавидит налоговых мошенников, — сухо добавляет Дом.

— Не шутишь? Почему?

Я небрежно пожимаю плечами.

— Не знаю. Думаю, это началось, когда я был еще ребенком. Некоторые женщины в нашем районе продавали косметику Avon в свободное время, но никогда не декларировали свои доходы и имели лишние деньги, могли себя баловать, покупая милые вещички, а мои родители всегда платили налоги, но у нас никогда не было денег на такие вещи.

— Может тебе следовало стать распространителем Avon?— спрашивает Джастин, хмуро посмеиваясь.

Я отчаянно пытаюсь вспомнить аргументы, оправдывающие мой выбор профессии, но не могу вспомнить ничего, шутка Джастина не далека от истины.Я отшлифовывала в себе оправдание своей профессии годами отрицания. Мои представления о налогах практически сформировались за счет обиды и ревности. Я завидовала, потому что матери моих друзей могли позволить себе покупать более качественные вещи, а моя мама не могла.

Сейчас, когда я вспоминаю и думаю об этом, я готова сказать: «Удачи вам с этим». По крайней мере, они скрывали не миллионы. Они всего лишь пытались сделать так, чтобы их семьи жили получше. Если правительство может себе позволить потратить триллион на поддержку банков, маленькие суммы, с которых не платят налоги, скорее всего, никак не отразятся на бюджете страны.

Неожиданно Дом приходит мне на помощь, обняв меня за талию.

— Элла не смогла бы быть распространителем Avon, потому что она воплощает в жизнь служение людям, с чувством собственного достоинства, как жертвы.