Богатые — такие разные. Том 2 - Сьюзан Ховач
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было приятно узнать, что, по меньшей мере, один из мальчиков оказался на этот раз достаточно сообразительным. Я похлопал его по спине и подлил ему виски. Под конец они поинтересовались, что я намерен предпринять дальше.
— Ну, если О'Рейли король пампасов, — сухо сказал я, — полагаю, что ему самое время приехать в Америку с государственным визитом.
И уже на следующий день заставил себя позвонить Сильвии Ван Зэйл.
Шел май 1928 года, и Нью-Йорк на всех парах несся через короткую весну к очередному знойному лету, сулившему новый финансовый бум. Люди перестали обсуждать перелет Линдберга в Париж, и основной темой для разговоров снова стала Уолл-стрит. В Америке теперь была единственная известная всем улица, начинавшаяся через дорогу от церкви Троицы и в блеске своего великолепия спускавшаяся мимо банка Моргана к пересечению Уиллоу и Уолл-стрит. Лента биржевого телетайпа сверкала все новыми и новыми колонками цифр, складывавшимися в единое колоссальное сообщение о неограниченных богатствах. Попросив установить такой же аппарат у нас на кухне в доме на Лонг-Айленде, мы получили его на следующий же день. Теперь телетайпы были буквально везде: в клубах, гостиницах, ресторанах — даже на борту межконтинентальных лайнеров, потому что Уолл-стрит была землей обетованной и молоко с медом текли в рот каждому, у кого был хоть один свободный доллар.
Мой шофер, отвозивший нас с клиентом в жилой район города, пытался опустить внутреннее стекло, отделявшее его от пассажиров, чтобы своими длинными ушами уловить из разговора самые высокие курсовые цены. Даже горничные ухитрялись разбираться в гипнотизировавших символах рынков, игравших на повышение. За официальными обедами и на чаепитиях, посвященных первому выходу в свет, в шикарных клубах и самых дешевых забегаловках люди вполголоса говорили о богах, делавших возможными любые финансовые чудеса. Величественные добросердечные инвестиционные банкиры выпускали одну за другой партии ценных бумаг, от которых у публики текли слюнки, как и от акций с наиболее высоким курсом, питавших величайшую спекулятивную машину всех времен.
Мы были знамениты. Следуя примеру Пола, я пытался поддерживать близкие отношения с прессой, но, в конце концов, интервью пришлось прекратить. У меня просто не было на них времени. Журналисты вместо меня интервьюировали Кэролайн и фотографировали наш лонг-айлейндский дом. Фотографии новой яхты Чарли Блэра красовались на первых полосах бульварных газет, а голливудский профиль Льюиса с монотонной регулярностью появлялся в газетах каждый раз, когда он приезжал в Вашингтон на встречу с министром финансов. Мартин был приглашен для чтения лекций в Колумбийский университет. Клэя интервьюировали для радио. Традиционное старое нью-йоркское общество Уорда Макалистера, в конце концов, слилось с «Кафе Сосайети», отданным на откуп хроникеру Моури Полу, и янки-аристократы сравнялись по популярности с начинающими кинозвездами. Но когда я ехал в своем белоснежном «роллс-ройсе» на встречу с Сильвией, я размышлял над тем, что подумала бы наша слепая публика, если бы знала, что к аристократическим шеям горстки ее героев тянутся нити заговора и человекоубийства.
Пол оставил дом на Пятой авеню Корнелиусу, но Сильвия получила дома в штате Мэн и во Флориде. И тут же их продала. Единственное, чего она хотела, это спокойной жизни, и, совершив последнее паломничество в Бар Харбор и в Палм-Бич, словно прощаясь с памятными местами, она приобрела особняк на Пятьдесят четвертой улице, между Мэдисон и Парк-авеню. Она не захотела поселиться на Пятой авеню — Пол, несомненно, знал об этом, составляя свое завещание. Только после того, как я по приглашению Сильвии побывал в ее новом доме, я понял, как, должно быть, ей не нравилось величие тех домов, которые она разделяла с Полом. Ее небольшой аристократический особняк был прост и уютен. Там не было антиков и вообще ничего, что напоминало бы ей Пятую авеню. Небольшую, примыкавшую к кухне гостиную украшали прекрасные книги, например, романы Эдит Вортон, пара акварелей, изображавших Сан-Франциско, и небольшая фотография Пола, каким-то странным образом доминировавшая над всеми деталями обстановки. Я пристально разглядывал ее, пока дворецкий докладывал о моем приходе, и обнаружил, что, в какой бы конец комнаты я ни двинулся, Пол с фотографии смотрел прямо на меня. Однажды в Европе Пол затащил меня в картинную галерею, и я видел там картины, производившие такой эффект.
Когда в комнату вошла Сильвия и я увидел, что у нее подстрижены волосы, у меня перехватило дыхание. Это был первый увиденный мною признак того, что она начала оправляться от своей потери. Пол никогда не позволял ей коротко стричься.
Она покраснела, как школьница.
— Я, наверное, выгляжу ужасно? — несколько нервозно спросила она. — Я подстриглась только вчера.
— Вы выглядите чудесно! — возразил я, и это была совершенная правда.
Новый стиль делал ее на много лет моложе. Никто не мог бы подумать, что ей уже далеко за сорок, и к горлу моему внезапно подкатил комок. Она выглядела как женщина, либо имевшая любовника, либо со дня на день поджидавшая его приезда… из Аргентины.
— Сильвия, — начал я, когда горничная принесла кофе, — вы, наверное, удивились моей просьбе встретиться в эти рабочие часы.
Она мгновенно напряглась.
— Помнится, вы сказали мне, что у вас очень важное дело. — Она кончила разливать кофе и осторожно отставила кофейник. — Что-нибудь по поводу Брюса? — испуганно спросила она. — Что это в конце концов было — самоубийство? — Я промолчал. Она, наконец, поняла, что я заключил соглашение с Элизабет, и продолжила: — Дайана Слейд была права?
— И да, и нет. Оказалось, что Грэг Да Коста был просто случайным свидетелем. Но совершенно ясно, что к этому причастен некто другой.
Она порывисто встала, направилась к камину и вдруг остановилась, словно забыв, зачем пошла. Я видел, как она вертела обручальное кольцо на своем пальце.
— Не знаю, кто бы это мог быть, — сказала она, не глядя на меня, — но, может быть… Я снова и снова говорю себе об этом…
— Он вам пишет, Сильвия?
— Я получила письмо две недели назад. Он поздравил меня с днем рождения. Это было первое письмо от него после похорон Пола. Я было подумала… Она снова умолкла.
— Что он забыл вас?
— Что он уже не ждал ответа. — Сильвия разгладила юбку на коленях. Она была очень привлекательна с этой короткой стрижкой… — Он долго молчал, — продолжала она. — И меня это не огорчало. Я даже была рада. И больше не хотела ничего о нем слышать. Но когда он прислал это письмо… Он писал, что ничего не изменилось и ничего не изменится. У него появились какие-то деньги, и он купил это ранчо в Аргентине — даже прислал мне несколько его фотографий… Писал, что хочет приехать в Нью-Йорк повидать меня, но только если я сама уже оправилась от случившегося и готова к встрече… — закончила она упавшим голосом.