Невиновных нет - Григорий Глазов

- Впечатляет!.. И что вы намерены с этим делать, тетя Женя?

- Чтоб решить этот вопрос, я и пригласила тебя.

- Задачка! - покачал головой Желтовский.

Несколько минут оба молчали: она - ожидая его решения, он прикидывая возможные варианты с учетом того, что знал и чем занимался в связи с Фитой, примеривался, как, когда втиснуть это в почти разложенный им пасьянс. Женщина, сидевшая напротив, об этих его прикидках и не догадывалась.

- Сделаем так, - наконец произнес Желтовский. - Я сниму несколько ксерокопий. Для себя и для вас. Оригинал и ксерокопию дома не держите.

- А куда я их дену?

- Ладно, я найду, куда упрятать.

- Ты полагаешь...

- Полагаю, ежели учесть, кто и на каком уровне проворачивал это.

- Что дальше?

- Когда ксерокопии будут у меня, одну вы должны исхитриться, тут уж все будет зависеть от вас, положить пред самые очи Фиты. Ну, не буквально вы, но обязательно лично ему в запечатанном конверте, чтоб никто, кроме Фиты, не имел возможности увидеть эти ксерокопии. Изыщите такую возможность? Вы же плохо себя чувствуете.

- Изыщу. Чувствую себя очень плохо, но не помираю.

- Когда вы убедитесь, что бумаги эти у него, тотчас дайте мне знать. Затем действовать буду я, а вы немедленно уйдете в тень.

- Что значит в тень?

- Уехать в какую-нибудь Краснобрюховку.

- В какую Краснобрюховку?

- В Синебрюховку! Мало ли на Руси Тьмутараканей. Я заточу вас, например, в какой-нибудь хороший санаторий!

- Хорошо... А что будешь делать дальше?

- Ждать.

- Чего?

- Пока Фита от неведения не дойдет до кондиции.

- А потом?

- Потом будет весело... Итак, договорились, - он встал, попрощался и вышел... Последующие десять дней он почти через день бывал у Скорино, привозил продукты, лекарства.

Поездка в Южную Корею сложилась удачно, Перфильев вернулся с выгодным контрактом, знал, задержки с поставками не будет, значит, следовало поторопиться с приобретением двух-трех старых домов, чтобы снести их или, если возможно, капитально восстановить и начать строить цех, и салоны по приему заказов от населения на изготовление очков и стекол самых разных конфигураций, ходовых и дефицитных диоптрий. Нужен был немедленно Ушкуев, с которым договорился встретиться еще до отлета в Сеул.

Филипп Матвеевич Ушкуев был дока в своем деле: он прошел, пожалуй, все этапы революции и эволюции коммунальной системы, и, наконец, медленно, но верно достиг того места, выше которого и не стремился, исповедуя справедливую теорию, что если полезешь выше уровня своей компетенции можешь сломать шею. Но не только это удерживало Ушкуева попробовать протолкаться куда-нибудь повыше, - место, которое занимал ныне, было необычайно прибыльным, и как человек тертый жизнью, он усвоил: от добра добра не ищут. А ведал Ушкуев "Горремстроем", а, значит старыми домами-развалюхами, которые подлежали капремонту. Но ремонтировать их Филипп Матвеевич не торопился, ссылаясь на отсутствие стройматериалов. Он "доводил" их до кондиции - чем сильнее они разваливались и ветшали, тем ниже становилась их балансовая стоимость, тем проще было дешевле передать здания на баланс коммерческим структурам, СП и всяким людишкам, жаждавшим купить не эти дома, а землю под ними, уплатив Ушкуеву приличную мзду. Конкуренция тут была большая. Побеждали богатые...

Все это Перфильев знал, поскольку уже имел дело с Ушкуевым. Потому нынче снова запросто позвонил ему:

- Филипп Матвеевич, добрый день. Это Перфильев. Как и уговорились, собираюсь к вам. Когда удобно?.. Хорошо, значит после обеда... Да, я приглядел три объекта... И после обеда Перфильев уже сидел в кабинете Ушкуева. Обсудили все подробности, уговорились встретиться через неделю...

Теперь Желтовский многое понял. Ларчик, в котором лежали отрывочные факты: пребывание Фиты в Париже, в Бурже, иранец, фирмы "Улыбка" и "Лесной шатер", умолчание Фиты, когда узрел среди прочих фотографий себя с иранцем, - открылся теперь этот ларчик ключиком в виде бумаг Скорино. Не знал он только, кто такой рыжеволосый тип и какова его роль. Вечером, все скомпоновав, он написал небольшую корреспонденцию для одной из частных газет в Париже, чтобы опубликовать ее через Поля Берара, но как всегда анонимно. В редакционном комментарии должен быть крючок для читателей: мол, в ближайшее время мы сообщим новые подробности этого дела.

Денег Желтовский не пожалел и отправил трехстраничную корреспонденцию из дому факсом на факс Поля Берара.

Желтовский не знал, что теперь почти все его передвижения контролировались - с момента выезда с дачи до возвращения вечером - за ним следовала машина: либо "москвич-пирожок", либо бежевый потрепанный "жигуленок". После этого ежедневно составлялся график его маршрутов и остановок.

И если бы сейчас, сидя в комнате у Евгении Францевны Скорино, он подошел к окну-эркеру и выглянул, то увидел бы среди прочих, припаркованных почти на тротуаре машин, бежевый "жигуленок"...

- Я сделала все, что ты рекомендовал, - сказала Евгения Францевна Скорино.

- Каково эхо? - спросил Желтовский.

- Звонила его секретарша, сказала, что Фита срочно хочет со мной встретиться.

- Значит прочитал, засуетился, - комментировал Желтовский.

Он не сказал ей, что звонил Фите вчера и спросил, не сохранилась ли у него копия докладной в правительство, - и назвал, чья это докладная двухлетней давности. Фита тут же отрезал: "...Я копий не храню... Я ушел из того ведомства." Фита не удивился, не спросил, о чем докладная, какого черта она нужна Желтовскому, хотя знал, о чем речь, ведь среди прочих бумаг получил от Скорино и копию этой докладной. - Он теперь сидит в позе роденовского "Мыслителя", - сказал Желтовский, - думать ему есть о чем, он ведь не знает ваших дальнейших намерений: захотите ли передать это в отечественную прессу или будете шантажировать, требуя деньги за бумаги. Он сейчас мечется. Что вы ответили на его предложение о встрече?

- Я сказала, что встречусь с ним через месяц после возвращения из Таганрога. Якобы еду туда к приятельнице.

- Хорошо. Приготовьте все, что нужно не для Таганрога, а для проживания под Москвой. Завтра за вами заедет мой приятель и отвезет в хороший ведомственный санаторий.

- Далеко?

- Километров сто двадцать.

- Ты матери говорил о наших делах?

- Нет.

- Ну и правильно. Она раскудахталась бы...

Они прогуливались не спеша, от Верхней Масловки через Петровский парк до автобусной остановки и обратно. Было сумрачное сырое предвечерье, пошел дождь со снегом, время - час пик. Народ спешил, кто к метро "Динамо", кто из него, кто к остановке, откуда шли автобусы по пяти маршрутам.

Они мирно беседовали - Филипп Матвеевич Ушкуев и худощавый, с болезненным серым лицом язвенника Евсей Николаевич Батров, глава фирмы "Улыбка".

- Вам, вероятно, скоро позвонит Фита. Так что будьте готовы, - сказал со значением Батров, открывая зонтик.

- Могут возникнуть некоторые осложнения, - ответил Ушкуев.

- Какие?

- Еще один человек хочет. Мне трудно ему отказать, тем более, что мы уже уговорились. А подряд две сделки проворачивать не хотелось бы.

- Кто таков?

- Некий Перфильев. Глава фирмы "Стиль-керамика".

Батров никак не выразил своего интереса, только и сказал категорично-приказным голосом:

- Отложите встречу с ним на время. На неопределенное.

- Но есть обстоятельства, по которым я не могу это сделать.

- Мы что, меньше вам платим?.. Какие еще тут обстоятельства?! Делайте, как я говорю.

- Но...

- Будем считать, что мы обо всем договорились... Всего доброго... Нет, нет, провожать меня не надо, - и Батров через парк зашагал к Верхней Масловке, в угловом молочном магазине купил кефир, сладкий сырок и двинулся к трамвайной остановке, чтобы сесть на двадцать седьмой...

А Ушкуев плелся к метро в тяжких раздумьях: он не знал, то ли Батров ходит под Фитой, то ли Фита под ним, но это дела не меняло; оба были для Ушкуева страшны, хотя и не представлял себе, чем именно, однако интуитивно ощущал всем нутром, что обязан повиноваться. Но и Перфильев, за которым стоял Лебяхин, тоже не из детского сада, в особенности Лебяхин, однажды напомнивший Ушкуеву, на какое ведомство в молодости тот охотно трудился. Да, было над чем поразмыслить Филиппу Матвеевичу Ушкуеву: куда ни кинь клин, тем более, что у страха фантазия богатая...

- С Ушкуевым сорвалось, отказался, заявил, что сейчас не может, произнес Перфильев, выжидательно посмотрев на Лебяхина.

- Вот как?! С чего бы такая строптивость?

- Если уж _в_а_с_ позволил себе ослушаться, значит кто-то крепко ухватил его за сонную артерию.

- Похоже... Так что, еще раз поговорить с ним?

- Нет. Только увязнем. Я попробую решить это дело через мэрию.

- А хотелось бы знать, кто же это на Ушкуева такой аркан накинул.

- Ладно, черт с ним, - махнул рукой Перфильев...

И все же Лебяхин на следующий день поехал к Ушкуеву. Тот сидел за столом в своем кабинете. Лебяхин стоял спиной к окну, свет из окна обтекал его, обрисовывая только контуры фигуры, почти не попадая на лицо, это нервировало Ушкуева, потому что не видел он выражения лица Лебяхина.