Прощай, принцесса - Хуан Мадрид

Официант удалился, и Матос поднял свой стакан:

— Выпьем, Тони. За нас!

Я последовал его примеру и сделал глоток. Матос продолжал разглагольствовать:

— Пять лет, Тони, пять лет я проработал государственным адвокатом. Мало кто из представителей моей профессии обладает таким богатым опытом. Я успел вдоль и поперек изучить все комиссариаты и тюрьмы. Шутка ли — пять лет.

Я молча слушал его, потягивая свой джин-тоник.

Он понизил голос:

— Вот поэтому я и специализируюсь теперь на уголовном праве, понимаешь?

— Ты совсем не изменился, Матос.

Он усмехнулся:

— И то верно. Хотя я уже далеко не тот мальчик на побегушках, я давно повзрослел, Тони. Стал более — как бы это сказать… более реалистично и трезво относиться к жизни, наверное.

— Когда мы познакомились, ты уже отслужил свои пять лет в государственной конторе и работал в мадридском епископате.

— Да, в самом деле мы познакомились позже, я вечно путаюсь в датах. Слушай, а что стало с твоим симпатичным приятелем… такой был похотливый тип… как же его… Нико Сепульведа, нет?!

— Нико, да… он был моей правой рукой в «Ночном патруле». Он сейчас в Майами, занимается частной охраной и другими подобными вещами.

— Вы ведь были близкими друзьями, правда?

— Ну да, мы действительно дружили.

— Мы тогда здорово пошлялись по разным барам Мадрида — помнишь, «Жемчужина» на улице Постас, «Голубой Дунай», «Гадитана» в переулке Кадис… Вот это были заведения, жаль, что сейчас их позакрывали. Я ждал, пока закончится дежурство «Ночного патруля», и мы вместе шли выпивать. Помнишь «Золотые пузырьки», этот бар с девочками? Благодаря вам я узнал про такие заведения, которые… я хочу сказать, в которые ни за что бы не попал просто так. Ты помнишь? А «Бодегас Ривас» на улице Ла-Пальма, а «Бар Хосе» на Акуэрдо?.. Черт возьми, Тони, какие были времена! А помнишь вашего друга — типа, которого вы кликали Юмбо? Вроде как он был отставным полицейским, да? Вечно носил форменную пилотку и, сколько я его знал, целыми днями сидел пьяный в том баре, в «Жемчужине».

— Он не был полицейским, Матос. Бывший информатор, с которым мы подружились в итоге. Он умер несколько лет назад, то есть его убили. Слушай, Матос, а в чем вообще дело? У нас сегодня вечер воспоминаний?

— Эх, Тони… Что с тобой, приятель? Мы сидим тут, пьем джин-тоник, ловим кайф. Вечно тебе надо все испортить, а?! Нам ведь всегда было хорошо вместе.

— Хватит болтать, скажи мне честно, что за тип этот Мануэль Эстрачан и какого черта он тут ошивался? Только не валяй дурака, Матос, уж я-то тебя знаю.

Адвокат сразу напрягся. Потом поднес к губам стакан и задумчиво сделал долгий глоток.

— Ладно, буду откровенен с тобой, Тони. Эстрачан служит в Сарсуэле,[9] в отделе безопасности.

— Он что — начальник канцелярии безопасности Королевского дома?

— Ну, начальник не начальник, этого я не знаю, но работает он в Сарсуэле. Что наводит на некоторые мысли, так? Доволен? Иногда ты меня просто зажимаешь в угол, честное слово, Тони.

— Не отрицаю этого. Я невыносим — готов признать, но меня оправдывает то, что в сущности я всего лишь усталый, скучный старик. И я не готов выносить что угодно и от кого угодно. В противном случае я бы сейчас работал в полиции и имел бы все основания претендовать на то, чтобы стать комиссаром. Но тогда ты бы уж точно мне не позвонил и мы бы с тобой не сидели сейчас здесь. Я доступно объясняю?

Матос взял с соседнего стула папку из черной кожи и, открыв ее, начал копаться в бумагах.

— Матос, ты знаком с материалами дела?

— Наизусть их знаю, Тони. А почему ты спрашиваешь?

— Это полное дерьмо. У них есть лишь дневник девчонки и сходство орудия убийства с пистолетом подозреваемого.

Адвокат уже почти с головой зарылся в папку, выуживая оттуда какие-то документы. Услышав последние слова, он поднял глаза и удивленно на меня посмотрел:

— Конечно, именно поэтому мы и выиграем дело! Знаешь, сколько пистолетов Макарова гуляет по Испании? Около четырехсот. И больше двух миллионов по всему миру. Это оружие производили еще в Советском Союзе, но оно оказалось очень надежным. Такой пистолет прослужит тебе всю жизнь. — Он потряс передо мной двумя скрепленными листами формата ин-фолио.[10] — Это дневник Лидии, Тони. Давай, взгляни. Мне очень интересно твое мнение.

Это были увеличенные фотокопии страничек ежедневника, исписанных с одной стороны черными чернилами аккуратным почерком с остроконечными буквами. Первая запись была сделана, судя по проставленной дате, пять лет назад.

— Лидия — дочь Элены Ортуньо. У тебя была с ней интрижка лет пять назад, когда ты ушел из полиции и нанялся в заведение Марухи. Помнишь ее?

— Да, я помню Элену. А эта Лидия очень похожа на свою мать, но ее я никогда не видел. И мать никогда не рассказывала мне о девчонке. Что за чушь там написана, Матос?

— Почитай сам, Тони.

Я пробежал строчки глазами:

23 февраля 1995 года

Сейчас утро. Вчера был день моего рождения, мне стукнуло ни много ни мало двадцать два года, я настоящая старуха. Мать забыла меня поздравить. Она опять явилась вчера ночью домой пьяная с этим негодяем, с которым сейчас встречается. Это мрачный и мерзкий тип, Антонио Карпинтеро, она называет его Тони. Она скорее всего подцепила его в какой-нибудь навозной куче, в одном из баров, где вечно тусуется, или в игорном притоне. Я слышала, как они ввалились в дом примерно в пять утра. Должно быть, этот подлец приволок ее на закорках, во всяком случае они сильно шумели, открывая дверь, и разбудили меня. Я хотела было встать и одеться, но потом испугалась. Я слышала, как они переговаривались и мерзко хихикали, и поняла, что он укладывает мою мать в постель. Потом он прошел на кухню, как будто хотел приготовить кофе, и начал бродить по дому, открывая и закрывая двери.

Я лежала, холодея от ужаса, и боялась, что этот подозрительный тип войдет в мою комнату. В тот самый момент я решила не откладывать долее переезд и никогда больше не жить вместе с матерью. Но кошмар на этом не закончился, я услышала, как дверь моей комнаты открылась, и почувствовала, как кровь стынет у меня в жилах. Я лежала спиной к двери и притворилась спящей, стараясь дышать ровно. В следующую секунду я поняла, что мужчина медленно приближается к моей постели, то и дело останавливаясь. Его рука осторожно проникла под одеяло, очень горячая и большая ладонь легла на мое бедро, и он начал ласкать меня, сунув руку мне под ночную рубашку. Не знаю, сколько времени так продолжалось, кажется, я лишилась чувств. Это была худшая ночь в моей жизни. Завтра же я уеду отсюда и буду жить одна.

— Что за чушь? У девчонки были проблемы с головой? Она пишет, что это был я, но я ее даже не видел никогда. Черт знает что! Ее что, глючило?! Или в чем дело-то?

— Именно, Тони. Она была совершенно ненормальной. На медицинском языке это называется «параноидальная мания преследования». Она думала, что любой встречный мужчина только и думает, как бы переспать с ней. Все это играет на руку Хуану. Опираясь на данный диагноз, нетрудно будет опровергнуть версию, по которой Дельфоро так безумно любил Лидию, что в конце концов убил ее в приступе ревности. А если мы опровергнем эту версию, исчезнет и сам мотив преступления. Проблема в том, Тони, что ты уже являешься свидетелем защиты, одним из моих свидетелей, но при этом вовсе не исключено, что ты же станешь и свидетелем обвинения. Видишь ли, мать Лидии заявила полиции, что у вас с ней был роман примерно в то время, когда в дневнике появилась эта запись, ваша связь длилась несколько месяцев и ты часто бывал в ее доме. Она не знает, чем ты там занимался, потому что часто бывала пьяна в стельку и спала как убитая.

— Это точно, обычно я волок ее домой, когда она вообще уже переставала что-либо соображать от количества выпитого. Но я никогда не спал с ней пьяной. Я быстро устал от этой интрижки, и мы расстались, причем никто из нас особенно не переживал. Думаю, все длилось пару месяцев или вроде того, точно не помню.

— Тони, почитай еще листок, уже этого года, запись сделана за несколько месяцев до того, как ее убили, — она последняя в дневнике.

Я впился глазами в строчки.

8 мая 2000 года

Наверное, я совершила неимоверную глупость, сказав профессору, кто на самом деле мой избранник. Сначала он удивился, а потом рассвирепел, страшно разозлился на меня. Он называл меня сумасшедшей фантазеркой. Я думаю, что дело тут в ревности, потому что Хуан все еще любит меня, это заметно. Еще я сказала, что очень боюсь, что жизнь моя в опасности, что за мной на улице следуют странные личности и наблюдают. Он начал выдвигать предположения. Потом стал говорить, что сможет защитить меня, что у него есть пистолет и он умеет им пользоваться. Хуан даже попытался оставить мне свой пистолет, но я наотрез отказалась. Он все твердил, что его друг Антонио Карпинтеро, о котором он так много рассказывал, может помочь мне. Мерзавец, видите ли, был полицейским, и Хуан ему доверяет. Если я хочу, он защитит меня, чтобы я больше не тряслась от ужаса. Я сказала, что мне не нравится этот подлец. Но он настаивал, что Тони может заняться мной, стать моим телохранителем. Я сказала, что ни за что, что не хочу его видеть, лучше умру, чем этот господин появится рядом со мной. Но он все настаивал.