Девушка лет двадцати - Кингсли Эмис

Блеснув талантом не тратить слов понапрасну и элементарно заткнув рот даме в желтой феске приказом «Заткнись!», Сильвия повернулась к нам как раз на последних словах Пенни.

– Ладно, ладно, ладно, – произнесла она с некоторым раздражением, при этом слегка улыбнувшись, – раз уж вам так хочется! Но предупреждаю: как только надоест, немедленно уйду!

В фрагментах гипсовой лепнины, щербатым бордюром окаймляющей верх одной из стен, а также в облупленных, покрытых закопченной позолотой люстрах, которые никто не удосужился почистить, угадывались приметы былого облика этого заведения в виде театра-варьете или допотопной киношки. Здесь повсеместно виделись благодатные для социолога наслоения всевозможных веков, классов и рас, разве что не осталось следов старшего поколения земельной аристократии. Мы заняли свои места у ринга, Пенни – справа от меня, Сильвия слева, Рой слева от Сильвии. Первая встреча была объявлена как международная в среднем весе между малым из Суиндона с немецкой фамилией и другим малым из Болтона с польской. На мой взгляд, боролись они со знанием дела: обмениваясь звучными, как крокетной битой по мешку с цементом, тумаками; описывая чистый полукруг, били друг друга наотмашь в шею; выставив живот вперед, падали со всего маху на одно колено – и при этом каждый раз поверженный при счете девять, шатаясь, но готовый к борьбе, оказывался на ногах. В перерывах борцы, при звуке колокола вмиг отрешившись от зверства, по-рыцарски обменивались рукопожатиями.

– Звездные мальчики! – произнес Рой в конце четвертого раунда.

Поскольку девицы и бровью не повели при этом восклицании, я переспросил Роя, что он имеет в виду.

– Чистый спорт! Честная игра! – припечатал он. – Специально подзадоривают публику, готовят к предстоящей мясорубке.

Девушки одновременно фыркнули, обменялись взглядами, отвернулись. Удивившись такой осведомленности Роя, я почти вспомнил некую статью, попавшуюся в одном воскресном журнале пару недель назад. Борьба продолжалась. Под конец то ли немец, то ли поляк поднял то ли поляка, то ли немца, взвалил его себе на плечи, немного постоял, раза три прокрутился вместе с ним на месте, потом довольно аккуратно опустил на ковер противника и стал на него коленом. Звякнул колокол. Некто в смокинге, довольно долго говоривший в самом начале, пробрался на ринг с мегафоном в руке и с неспешной важностью офицера, вернувшегося с поля боя, объявил результат решения судейской коллегии, мол, в результате верчения противника пропеллером и последующего низложения его на лопатки один из борцов одержал верх в решающем раунде, что позволяет назвать его победителем. Последовали кое-какие аплодисменты, к которым благоразумно присоединился и Рой – словно хлопал коллеге-виолончелисту, вполне профессиональному и техничному, однако не отличившемуся особой теплотой исполнения. Для вида и я зааплодировал, затем дал себе установку: успею ли до того, как действие сдвинется с мертвой точки, напеть (мысленно) начало каждой части всех струнных квартетов Бетховена в порядке написания.

Едва я подошел к скерцо квартета для арф (опус 74), как в зале установилось то, что с большой натяжкой можно назвать затаенной тишиной. Но тут же и она была нарушена приступом нечленораздельного воя, раздавшегося откуда-то из угла. Через мгновение группа людей в теннисках и полотняных штанах, один из которых держал наизготове нечто наподобие вил, выволокла к рингу под лязганье цепей и перемежающиеся завыванием крики буквально гигантское существо могучего телосложения. Вслед за этой толпой появился еще один субъект, сравнительно ординарной наружности, с платиновыми волосами и в серебряном плаще с блестками. Каждый из участников выбрался на ринг, первый – в сопровождении нового взрыва воплей и лязганья цепей, а также единичных размахиваний вилами, второй – совершенно добровольно. Также возник со своим мегафоном и ведущий. Поведав публике, что крупнейшие ученые до сих пор спорят, к какому виду отнести данное загадочное существо, тот, в частности, между взрывами по большей части иронического посвиста, произнес примерно следующее:

– В-э-э-э красном-э-э-э углу – весом в восемнадцать-э-э-э стоунов-э-э-э пять-э-э-э фунтов Неч-то-э-э-э с острова-э-э-э Борнео-о-о!

Последовал оглушительный свист, во время которого с Нечто были сняты кандалы и оно, расправив руки и ноги, принялось с непритязательным видом, однако довольно высоко взлетая, скакать взад-вперед по рингу. На нем было что-то вроде набедренной повязки или подгузника, и, можно сказать с уверенностью, такого волосатого существа я в жизни своей не видывал, хотя почти полностью скрывавшее его лицо грубое покрывало, по-моему, почти полностью скрывало также его лысую башку. Я был наслышан уж не меньше Пенни насчет собственно постановочных эффектов профессиональной борьбы, и так же, как и все вокруг, восхитился наличием цепей и вил, но все же был неизмеримо счастлив, что не я стою на ринге против этого Нечто. Какой-то он весь был расхлябанный, и это наводило на мысль, что он может вдруг взять и изменить или начисто позабыть основные векторы той роли, которая ему предназначалась. Он был явно тяжелей своего противника, который, названный Рыцарем Святого Георга, уже отвечал на приветствия из своего, кажется синего, угла; теперь, сбросив плащ, на вид он оказался довольно мускулист.

Ударил гонг. Нечто невнятно забормотало, подтащилось к Рыцарю и ребром руки влепило ему такой удар, что у того не просто с ходу подкосились ноги, но падение случилось так быстро, что я такого не ожидал. Затем с той же быстротой, упершись руками в пол, Нечто из этого положения боднуло поверженного противника головой в живот. Рыцарь взвыл от боли и ярости, но вопль был вмиг оборван Нечто, наступившим противнику на горло. По-видимому, все прошло незамеченным для судьи, так что только после многократного повторения этого приема и при нарастающем недовольстве публики судья, вцепившись в черную шерсть агрессора и действуя коленом в качестве рычага, оттащил его прочь. Судья с пугающей резвостью кинулся обратно, хотя в его адрес последовало одиночное недовольное порыкивание да пара подскоков на метровую высоту. В это время очухавшийся Рыцарь зашел к противнику с тыла и поверг его наземь, подрезав колени мощным ударом, который мог свалить и тиранозавра, после чего принялся выделывать что-то непонятное и ужасное с его рукой. Однако не успел я и глазом моргнуть, как Нечто со страшной силой лбом ударило Рыцаря в лицо, и тот рухнул затылком об пол.

Вот так оно и шло до конца раунда и еще пару-тройку раундов: Нечто все более и более свирепело и совершенно не признавало никаких правил, а судья, на мой взгляд, вмешивался гораздо реже и позже, чем в целом стоило бы, но уж если вмешивался, то довольно активно. В такие моменты Рой начинал глазеть по сторонам, проверяя, как мы реагируем на происходящее; Сильвия ерзала с недовольным видом, однако, кажется, все-таки за борьбой следила; я сидел и радовался, что мы уже не в «Блиндаже» и пока не в очередном подобном же мерзком заведении; Пенни застыла безучастно. Но вот настал момент, когда Рыцарь, функционирование левой ноги которого после того, что той пришлось претерпеть, казалось мне просто чудом, крепко ударил сзади противника в шею, а потом с невиданной дотоле силой двинул коленом ему в челюсть. Потеряв равновесие, Нечто отлетело в сторону и шмякнулось на бок, грохнувшись затылком об пол. Что зрители встретили с явным одобрением, однако уже через мгновение все смолкли, ибо Нечто на счете «девять» поднялось на ноги и устремилось без рыка и прыжков на своего обидчика с совершенно явной, на мой взгляд, нисколько не наигранной угрозой во взоре. Я решил про себя, что этот молодчик гораздо талантливей в мимическом отношении, чем показалось вначале. Пенни вздрогнула, и ее плечо чиркнуло меня по руке.

В мгновение ока Нечто захватило голову Рыцаря левой рукой, зажало локтем, пальцами правой впившись ему в лицо, при этом локоть ерзал вверх-вниз, как у человека, нетерпеливо орудовавшего отверткой. Из утробы Рыцаря стали вырываться громкие протяжные вопли; звучали они вполне правдоподобно, хотя, разумеется, иначе и быть не могло. Я плохо понимал, что происходит. Нечто поворачивалось со своей жертвой так, чтобы судья не видел, как оно над ней измывается, и судья тщетно кружил и кружил вслед за вращавшейся парочкой. Рыцарь завопил с еще большей достоверностью. В криках и свисте толпы уже не чувствовалось прежнего добродушия. Меня охватило неистовое и мерзкое возбуждение, которое, хоть и в меньшей степени, я однажды испытал на Майорке во время первого и последнего посещения боя быков: ощущение физического страха, даже ужаса, в сочетании со сладострастным до одури ликованием: одновременно хотелось, чтоб это прекратилось и чтоб продолжалось. Я почувствовал, как Пенни бедром прижимается ко мне, как ее ледяные пальцы впиваются мне в руку, и понял, что это чистый ужас без всякой примеси возбуждения.