Девушка лет двадцати - Кингсли Эмис

Пенни подошла ко мне: физического волнения в ней ощущалось меньше, чем можно ожидать от такой завзятой флегмы, однако вполне достаточно для того, чтобы мой взгляд тут же упал на вырез ее костюма. Должно быть, она их чем-то подпирает, подумалось мне. Что-то там снизу подкладывает. Может, рулоны туалетной бумаги?

– Погодите минуту, – сказала она.

– Не могу, мне нужно на Би-би-си. Я опаздываю!

– Ничего, подождут.

– Пенни! Мне надо идти.

Вынырнувший из-за моей спины тип в комбинезоне врезался в Пенни с такой силой, что ее развернуло, однако она и рта не раскрыла ему вдогонку, хотя мы с Вивьен никогда бы не оставили такое без внимания.

– Вы пойдете с нами в субботу на ужин?

– Простите, не смогу.

– Как это, не сможете? Вы же сказали, что свободны!

– Я не могу, я не хочу, я не собираюсь туда идти!

– Послушайте, вы же вовсе не старик, в самом деле! Ведете себя так, будто вдвое старше его. Да ну вас, прямо умирать собрались!

Я шагнул к ней:

– Я никуда не пойду, потому что одна из девушек – точная ваша копия, а другая – вы сами. Я мог бы добрых полчаса распространяться о том, что мне здесь не нравится в отношении вас, потому просто скажу, что помогать ему в этом деле – значит, делать больно Китти, и не надо мне говорить, будто она все знает и не против! Она заботится о вас и хорошо к вам относится, дай бог ей здоровья, а я не желаю ничего иметь общего с теми, кто считает, что поступать так – это нормально, или забавно, или почему бы и нет, или замечательно, или классно! А теперь – уходите!

Часы в фойе студии показывали без двадцати одной минуты час, когда я ворвался туда через вращающуюся дверь. Увидев меня, стоявший за конторкой продюсер программы, в которой я участвовал, поспешил навстречу.

– Простите, Филип! Меня мало повесить.

– Вам уже вроде и так досталось? – сказал он, взглянув на мой лоб. – Как вы себя чувствуете? Ладно, не переживайте, у нас студия до часа. Если сможете, то…

Тут он в немом недоумении уставился мне через плечо.

Это снова была Пенни.

– Простите, что я рассмеялась в машине.

– Ничего. Но теперь…

– Помогите мне, Филип!

Приказ подобного рода не имеет себе равных, тут нельзя не проявить участия и все же нельзя при такой постановке вопроса надеяться на успех в исполнении. Прикладывая ко лбу руку, я сказал:

– Хорошо. Минут через двадцать я спущусь, тогда… Ну или позвоните мне!

Запись прошла без сучка без задоринки. Когда я спустился в фойе, Пенни там уже не было.

Глава 3

Оказание услуги

По мере приближения этого дня мысль о помощи Пенни скрашивала пугающую перспективу, так как я прикидывал вероятность и этический ракурс расширения или сужения ее просьбы до надобности снять с нее замшевый жакетик, содействия избавлению от пижамки и прочего. Отчасти я считал, что фланг, отводимый Вивьен, прикрыт известным мне и допускаемым мной тем другим типом, – хотя, подчеркиваю, лишь отчасти: совершенно очевидно, что поговорка «каков соус для гусыни, таков и для гусака» явилась следствием солидаризации гусаков, дабы сделать рядовой гусыне впечатляющий намек. Но в отношении Пенни как раз не все казалось столь ясным и четким. Помощь, о которой она просила, могла колебаться в диапазоне от просьбы ее удочерить до моего согласия в конце концов прийти в субботу, подпитанного остро отдающим под ложечкой или в боку сознанием, что придет и она. Последнее я считал моральной поддержкой, в случае если меня обвинят, что воспользовался в своих целях чьим-то смятенным состоянием. Что ж, каким бы это состояние ни оказалось, во всяком случае о невинности тут говорить не приходится. Все это в достаточной мере служило мне самооправданием, и его мне с лихвой хватало на предстоящие планы.

Вместе с тем, когда вечером того же дня мне позвонил Рой – формально с вопросом, привезли ли новый коврик (да, привезли) и подходит ли он мне (да, вполне подходит), – он походя заметил, что, наверное, Пенни уведомила меня о его пока предварительной идее насчет того, чтоб слегка проветриться в ближайшую субботу, на что я ответил: да, уведомила, добавив, что, на мой взгляд, идея довольно привлекательная.

– В самом деле? Когда мы это обсуждали в последний раз, вы высказались иначе.

Я счел неуместным напоминать ему, что мои последние слова тогда были как раз в поддержку. Я знал, что Рой, большой мастер заставлять других делать то, что ему хочется, становился весьма подозрителен, если эти другие шли на это с охотой. Я нашелся, заметив, что одобряю идею условно, в общих чертах, и предусмотрительно осведомился о деталях. Что дало ему приятную возможность навести туману сверх меры. Под конец мне удалось вытянуть из него название паба в Айлингтоне, где предстояло сойтись вечером, и даже выведать время встречи. Дальше, заверил он с убежденностью опытного стратега, будем действовать по обстоятельствам.

– Как Пенни? – спросил я.

– Пенни? – Роя мой вопрос явно озадачил. – Отлично! Почему вы спрашиваете?

– В последний раз мне показалось, будто она какая-то не такая.

Тут Рой в своей манере по-волчьи взвыл, изображая догадку:

– У-у-у-у! Это! Да ну, ерунда. Вы поняли, надеюсь? Она решила, что вы обиделись, что она рассмеялась, когда вы стукнулись головой, и хотела извиниться. Неужто не понятно?

– Допустим. Не круто ли для нее, нет?

– Да нет, уверяю вас, вполне в ее духе! Как ваша голова?

– Ничего, работает. Как ваша машина?

– Делайте примочки. Машина пару дней проторчит в ремонте. Вы так психовали, чтобы не опоздать на эту чертову запись, что Гилберт позабыл, для чего существуют тормоза. Нет, нет, я иного не виню!

– Понятно. Скажите, а как вы узнали, где Пенни?

– Гилберт вычислил, но он остался при машине, а я просто пошел к зданию Би-би-си, где ее и подобрал. Кстати, мы замечательно пообедали в «Савое». Жаль, вас с нами не было. Надо сказать, Пенни все время на этот счет сокрушалась. Гилберт, правда, и бровью не повел.

– Ему известно, что намечается на субботний вечер?

– Предоставьте это мне. Да! Уж не знаю, что вы Пенни такого сказали, только вы произвели впечатление; насколько могу судить, благоприятное. Послушайте, если сумеете, найдите к ней какой-нибудь подход, так было бы лучше для всех.

«Для всех», – повторил я про себя, вешая трубку. Для кого, – для Гилберта? Или Вивьен? Или того другого типа? Или меня? Скорее всего, для самого Роя. Были ли его слова – перед тем как повесить трубку – данью перестраховке в предчувствии возможных осложнений с Пенни в субботу или он вынашивал далеко идущие планы, учитывая то, что я уловил тогда у них в доме на кухне в его вопросе насчет ее взглядов? Беда с этими врунами, решил я про себя, запоздалым жестом вынимая пластинку Вебера из его ящичка, никогда не знаешь, правду говорят или лгут.

В субботу днем у меня было довольно-таки хорошее настроение. На прошедшей неделе Гарольд Мирз без звука пропустил в печать то место в рецензии, где я хвалил болгарку сопрано. Я представил Гайдна в оригинальной, упрощенно-бытовой трактовке, то и дело вставляя теплые отзывы об исполнительском мастерстве и качестве записи, и отправил рецензию в «Проигрыватель». Фирма «Нонпарель лейбл» заказала мне сделать аннотации для пластиночных конвертов к записям всех сонат Моцарта в исполнении какого-то нового пианиста из Парагвая. С Вивьен все обошлось без проблем, когда я ей, звонившей с полпути ко мне, много ближе, чем мне бы хотелось, предложил даже не перенести, а попросту отменить наше свидание в этот день. Она ответила, что в таком случае у нее появится возможность заняться письмами, и так это прозвучало неприкрыто банально, что уж лучше б она соврала.

Привычных трех минут мне не хватило, чтобы решить, что надеть. По большому счету, идеально подошла бы такая кожаная куртка, которая, если вывернуть наизнанку, превращалась бы в смокинг, к ней манишка и галстук-бабочка, лакированные башмаки с металлическими носками, ну и тому подобное. Но ничего такого у меня не оказалось, потому я остановился на черном костюме, черной рубашке и черных ботинках, а также черном шейном платке, решив припрятать в рукав, а еще лучше запихнуть в карман брюк некоторые детали для быстрой смены защитной окраски, а именно, пару галстуков: один психоделического вида (в качестве шутки подаренный мне сестрой), второй нормальный. В половине шестого я выпил пинту молока, чтобы предохранить желудок от того содержимого, которым Рой, вероятно, меня осчастливит, переложил бумажник из правого в левый нагрудный карман и вышел из дому.

Препротивно нудный путь в метро, как в пространственном, так и в познавательном плане, вывел меня наконец наружу на станции Энджел. Мне показалось, что продавца газет слегка передернуло, когда я назвал ему заведение, в которое направлялся, хотя, завидев этот дом, издали ничего пугающего не обнаружил. Надо сказать, я ожидал увидеть безлюдные улицы, незаселенные дома, поскольку мой приятель, фаготист, который сидит слева от дирижера, и его жена, арфистка, – с той же стороны, рассказывали, что они недавно одними из первых переселились в этот новый район. Оказалось, напротив, по виду район был очень даже обитаем, и на улицах сновала масса народу, молодого и пожилого возраста, как бы перемещающегося с места на место или праздно разгуливающего, поскольку в такой не слишком поздний час – было около шести – возвращаться с работы еще рановато. Легко лавируя в толпе, я без происшествий дошел до нужного дома.