Стая бешеных - Фридрих Незнанский

– Ну что, приковыляла? Как он, орел твой, всю печень уже из тебя выклевал?

– Не спрашивай!

И осеклась, потому что вслед за ней вошел и сам «орел».

– Добрый день, – сказал начальник вежливо.

– Ну здорово, здорово, – кивнула Беляева, – зачем пожаловали?

– Вы не могли бы предоставить мне отчет о командировке Марии Ободовской?

Ирина почуяла недоброе.

– Транжира ваша Ободовская. Только и ищет, где бы склындить. Да нет, все нормально.

– Все-таки покажите мне счета, – кротко попросил Владимир Дмитриевич.

– Вот зануда, – буркнула Беляева, – без вас бы разобралась.

Она достала папку с отчетами и счетами. Перед Ириниными очами появились уже виденные ею однажды бланки.

– Подписала на оплату все, кроме этого, – начала объяснять Беляева, – этот уж вообще ни в какие ворота. Где она столько накатала? Нет, ты посмотри, – обратила она внимание Ирины, пока шеф вдумчиво разглядывал счета, – ведь видно, что своей рукой нуль подмалевала.

Ирина тяжело сглотнула.

– Да, да, – рассеянно кивнул шеф, – я и хотел убедиться, что документация сфальсифицирована. У меня были все основания предполагать, что тут не все чисто. Я помню этот счет. У вас на столе, Ирина. Гляжу, тут тоже исправлена цифра… – Он вытянул мокрую, дрожащую руку с бланком счета в направлении лица Беляевой.

– О, и впрямь. А я-то и не углядела. Что же она, курва, делает? Ничего ей не оплачу. Я тут бухгалтер, а не ихний Санта-Клаус, чтобы всем подарки делать. Нет, ну гляди, какая ушлая! – рассердилась Беляева.

– Ой, и здесь! – удивился деланно Владимир Дмитриевич, показывая следующий счет и глядя на Ирину.

Беляева только насупилась.

– Конечно, это мой недосмотр, – признался шеф Ирине, – все происходило на моих глазах, но я не мог заподозрить, что наши сотрудники до этого опустятся. Воровать у компании деньги, не дождавшись конца испытательного срока, – как это опрометчиво! – Он сокрушенно покачал головой. – Боюсь, мне придется сказать об этом на совещании в понедельник. Или, даже лучше, прямо сейчас, Свенссону. – Он бегло кивнул Беляевой. – Благодарю вас.

– Да не за что, – сказала Беляева, – это вам спасибо. Без вас я бы и не заметила. Скажи своей Ободовской, чтобы ко мне зашла. Сейчас я из нее душу-то выну.

– Ну что, – спросил начальник на выходе, – ты облегчишь мне задачу? Я предлагаю тебе написать заявление об уходе. Это было бы разумно.

– Ты подонок… – подавленно произнесла Ирина.

– Вовсе нет. Меня волнуют интересы компании. Я в отличие от тебя патриот. Я люблю эту компанию, она мне много дала. Сама дала, заметь, я не воровал. Я всегда призывал администрацию быть осторожной с русскими сотрудниками, и, как видишь, небезосновательно. Впрочем, если ты уйдешь сама, то, во всяком случае, сохранишь доброе имя. Я никому ничего не скажу. У тебя роскошные данные, тебя после «Эрикссона» с готовностью возьмут на работу в «Алкатель», так что тебе, можно сказать, повезло. После обеда сдашь дела. Пока.

Не дожидаясь ответа, которого, впрочем, и не последовало, он пошел к себе в кабинет, фальшиво насвистывая и засунув руки в карманы, являя собой вид торжествующей беспечности и самодовольства.

Глава 15. БУГОР.

Когда Сынок вернулся к месту разгрузки, первое, что он услышал, был дружный возглас работяг:

– Оставь покурить!

Сынок молча достал из кармана пачку сигарет, вынул из нее три штуки и аккуратно положил на камушек.

– Курите, угощаю.

Сразу несколько бомжей, побросав мешки, бросились к сигаретам.

– Эй, однорукий, иди сюда! – услышал Сынок окрик бугра.

Бугор, среднего роста парень с побитым оспой лицом, за что, очевидно, и был прозван Конопатым, сидел на куче мешков и пальцем подзывал Сынка к себе. Сынок молча подошел.

– Давай сюда, – нагло сказал Конопатый.

– Что? – спросил Сынок.

– Ты чего, не понял? – Конопатый поднялся на ноги. – Сигареты давай.

Сынок молча полез в карман и, достав одну сигарету, протянул ее бугру.

– Ты че, не врубаешься? – удивился Конопатый. – Все давай.

– Не дам, – покачал головой Сынок.

– Че-го? – Конопатый вплотную подошел к нему.

– Не дам, – повторил Сынок, бросил вынутую сигарету под ноги Конопатому и отошел. Сел в тенек, закурил и с удовольствием выпустил облако сладкого голубого дымка, краем глаза заметив, что Конопатый поднял брошенную ему сигарету и быстренько ретировался.

Машины грузили до самого вечера. В обед принесли кастрюлю окрошки, три буханки хлеба и батон вареной колбасы. Приятно было трескать на свежем воздухе, слушая, как в траве чирикают воробьи. Поев, Сынок завалился на мешки и задремал. Больше до конца дня никаких приключений не было.

Когда пришли на ужин и сели на одну длинную лавку за грязный дощатый стол, к Сынку вдруг подошла знакомая повариха, забрала тарелку с вилкой и сказала:

– Это теперь не твое место.

– Как это? – не понял Сынок.

– А так. Ты тут больше не сидишь.

– А где я сижу?

– Вон там. – Она кивнул на соседний стол.

Все в один миг умолкли, перестав болтать, и с уважением посмотрели на Сынка. Дело в том, что соседний стол принадлежал буграм.

– Во повезло, – с завистью сказал Саша.

– Сынок, мы твои друзья, не забыл? – спросил на всякий случай Паша.

– Не, ребята, я вашу дружбу не забуду, – двусмысленно ответил Сынок, поднимаясь.

– Эй, чего ты там с ними расселся?! – весело воскликнул Исмаил, показавшийся на пороге столовки. – Тебе теперь с быдлом не положено. Тебе теперь с буграми положено.

На ужин буграм, в отличие от простых смертных, подавали жареные куриные окорочка с жареной картошкой и салат из капусты. Дали даже бутылку самопальной водки, правда одну на всех.

Степки за столом уже не было. И того, с которого Сынок снял башмаки, тоже. На присутствие за ужином нового человека никто не обратил никакого внимания. Всем было абсолютно наплевать, что творится вокруг. Главное, чтобы это не касалось тебя лично.

– Ну что, – сказал после ужина Исмаил, – теперь ты бугор. Ходить будешь в туалет, как белый человек. Можешь лупить кого хочешь. Петушить никого нельзя, воровать нельзя, по территории ночью шататься нельзя, напиваться нельзя. Приказы будет отдавать Константин Константинович. Советую выполнять. Все понял?

Сынок кивнул.

– Можешь идти спать. Утром за десять минут до подъема тебя разбудят.

– Подъем, козлы вонючие! Выходи строиться на зарядку!

Люди вскакивали с коек и, мотая головами, чтобы стряхнуть цепкие остатки сна, выуживали из-под матрацев спрятанные туда одежду и обувь.

– Выходи строиться, бараны колхозные! Бегом, твою мать! – орал отработанным командирским голосом Сынок. Сам он при этом сидел на стуле и читал газету. Это ведь особым шиком считалось – читать по утрам газеты, отдавая при этом команды.

На душе было противно. Обыкновенным бомжем он чувствовал себя куда лучше.

Впрочем, бугром он прослужил только два дня…

Глава 16. НОВАЯ ЖИЗНЬ.

Ирина подошла к своему стулу и свалилась без сил.

– Ну что? – подлетела Ободовская. – На тебе лица нет.

– Мы пропали, – сказал Ирина и заплакала. Ей уже не было жалко денег, потерянной работы, но все впечатления последних дней соединились в единую симфонию, которая грозно грянула сейчас, в этот самый миг. Безнадежность, крах иллюзий, обида, мысли о смерти – все переплелось в едином хоре.

– Они что, заметили мои счета? – холодея, спросила Ободовская.

– Да. Не в этом дело, – отвечала Ирина сквозь слезы. – Я… я устала, – злилась она пуще прежнего, не зная, как выразить все наболевшее иначе, чем в этом бессильном и ничего не значащем «устала».

– А какой счет они заподозрили? – не унималась Ободовская. – Из ресторана? На четыреста девятнадцать франков, черной ручкой?

– Нет, – всхлипнула Ирина.

– А какой?

– Мой, – отвечала Ирина сквозь слезы.

– Твой?! – Ободовская злобно сощурилась. – Я так и знала, что не надо было его тебе давать! Ты все запорола!

– Да ты-то что… – опять всхлипнула Ирина. – Тебе ничего не будет. Тебе только счета не оплатят. А мне велено писать заявление…

– Как то есть не оплатят? По-твоему, этого мало?

Ирина недоуменно посмотрела на подругу.

– Ты что? – спросила она.

– Тебе плевать на меня! – сделала Ободовская неожиданный вывод. – Тебе плевать на меня! Эгоистка!

Она развернулась и, гордо и обиженно поводя плечами, пошла восвояси. Ирина осталась обескураженная, под давлением происшедших только что событий она даже не могла ни осмыслить очередной каприз Машки, ни обидеться на нее. Все как-то навалилось единой кучей, подавило ее. Тупая апатия заполнила неожиданно все ее существо, ее мысли и чувства вмиг оказались скованы безразличием ко всему происходящему. Равнодушие – это тот скрытый ресурс, в котором мы черпаем утешение, когда в прочих утешениях судьба отказывает нам.

Зажужжал факс. Из щели медленно выползла бумага, запечатлевшая на себе копию билетов в Большой театр. Ирина вынула лист чистой бумаги и написала на нем, всячески стараясь сдержать присущую ей нервность почерка: «Президенту компании „Эрикссон-Москва“ Мартину Щеллеросу менеджера отдела PR заявление…» Она задумалась на мгновение, покусывая в детской манере авторучку. Сложив слова в казенную фразу, она продолжила: «Прошу освободить меня от занимаемой должности по собственному желанию». Расписавшись, он вложила лист в папку на подпись президенту и, не дожидаясь конца рабочего дня, отбыла в направлении собственного дома.