Фархад и Евлалия - Ирина Горюнова

К тому же дома переключение на бытовой регистр проходит быстро и практически безболезненно: постирать, погладить, пропылесосить квартиру, да еще пара ненаписанных статей, которые нужно сдать к утру… «Dum spiro spero»[10] – вворачивается в голову та же клятая латынь. Вопрос только: на что надеюсь? Впрочем, он риторический, что и понятно. Как мало иногда нужно человеку! Мимолетная ласка, отсутствие затасканных штампов и обещание минутной сказки… А потом… все те же самые акробатические номера обнаженных тел в неверном свете начинающегося утра… бесстыдные щупальца пальцев… Искомая тантра оборачивается дешевой порнографией пополам с матом и шлепанием по ягодицам… Брр!.. Бежать!.. От пустоты сердец, от манекенных оболочек, надутых веселящим газом, от заплесневелого запаха ненужности, будто не твое живое тело, а резиновая кукла из секс-шопа содрогается под очередным самцом, доказывающим свое исконное право на продолжение рода… Одноразовые чудеса китайца, продающего болванчики-талисманы на счастье, эхо настоящей жизни, преследующее тебя повсюду… Поблазнилось… Бывает…

Тургеневская барышня, мечтающая о короле Франции, собственном будуаре и кровати под балдахином, оказалась простой шлюхой, раздвигающей ноги в коммунальных квартирах… Жесточайшая тоска и страх неизменности происходящего рвут душу на части, взрываются ночными кошмарами, заползают змеями, шипящими: «Memento mori»[11] Куда же без этого? Страх смерти просачивается во все деяния, гонит, и надо зацепиться за малейшую возможность остаться здесь, на земле, в памяти, любыми способами отложить разложение сущности… Боги тоже живут до тех пор, пока им молятся, пока помнят… Эгрегор обыкновенной личности куда менее живуч… Дети, внуки… – вариантов до обидного мало… Наращивая защитную оболочку на обнаженную душу, ты потихоньку становишься сильнее, все менее поддаешься на провокации, а мечты становятся приземленнее… Для того чтобы пробить эту ауру, нужно обладать недюжинной силой. Но иногда происходит и такое, и сердце томительно сжимается от страха пустить эту судьбу под откос так, чтобы в горниле страсти переплавилось и выковалось нечто иное, прекрасное и сияющее огнем любви и веры. Балансируя на краю крыши, ты думаешь: сорвусь вниз или полечу? Разум шепчет – сорвешься, разобьешься, останутся только рожки да ножки. И колебания: отпрыгнуть в сторону или идти дальше – мучительны, словно средневековые пытки…

Незаметно для себя Лала снова вышла на Тверскую. Там вальяжно прогуливались девицы в коротеньких юбочках и распахнутых пальтишках, выставляя напоказ оплывающие жирком бройлерные ляжки, розовато-синие в неоновом вечернем освещении главной улицы города. За стеклами витрин застыли слепые манекены, демонстрирующие фирменные лейблы джинсов и прочей тряпичной лабуды… «Что воля, что неволя… – приходит на ум фраза и вспыхивает ее продолжение: – все одно!»

– Деушк, а деушк! Давай познакомимся! – раздался окрик сзади, и какая-то волосатая рука ухватилась за край Лалиного плаща.

И тут же Лала увидела прямо перед собой сверкающую золотыми зубами наглую физиономию «гостя столицы», и ей показалось, что именно сейчас ее может стошнить на его бежевую в жалобную клеточку рубашку, выглядывающую из-под дешевой кожанки китайского производства.

– Уйди, – процедила она сквозь зубы, даже не пытаясь стряхнуть руку. Только дрожь отвращения пронизала все тело.

– Да ладно… – мужчина торопливо отдернул руку и отшатнулся. – Ненормальная… – тихо прошептал вслед, вытирая ладошкой внезапно вспотевший лоб.

Проходящие рядом шлюшки показались ему куда более привлекательными, и он судорожно стал подсчитывать в уме наличность, одновременно пытаясь понять, зачем он стал приставать к той психованной бабе. Помстилось…

Рядом с ядовито-желтой надписью «Евросеть» на лавочке с муляжом невесты в грязно-белом свадебном платье, конвульсивно сжимающей в руке телефон (вероятно, в поисках невесть куда запропастившегося жениха), примостился бомж в ватном тулупчике. Очевидно, его подобное соседство нисколько не смущало. Оно и понятно – подъезды все на цифровых кодах, домофонах и с охраной, как-никак Госдума рядышком, да и сами жильцы теперь… Хотя что жильцы… была номенклатура партийная – стала барышная… разницы нуль, разве что вместо «Волг» и «Чаек» иномарки с автоматической коробкой передач, кондиционерами и прочая и прочая…

Повсюду творится жизнь, самая разная… куда ни глянь, а она чувствовала себя выключенной из этого муравейного процесса, как одинокая рыбка за стеклом аквариума… Длинный переход к твердыне Кремля, кроваво-красным стенам… булыжная мостовая… налево пойдешь – коня потеряешь, направо… а прямо – Лобное место, где в свое время немало голов слетело с плеч… Собор Василия Блаженного… Интересно, каково умирать, глядя на его радостные разноцветные луковки? Лучше ли, чем глядя в жадные до зрелищ глаза плебса, ловящего последний всплеск сознания в угасающем взоре?

Васильевский спуск… Шотландские волынщики в клетчатых юбочках выставляют напоказ крепкие и мускулистые волосатые ноги в белых гольфиках, а пронзительный вой оркестра напоминает какофонию, уместную разве что на Страшном суде.

«Я уеду, уеду – шепчут ее губы слова как заклинание, – пусть все летит в тартарары. Невозможно больше так… Надо менять картинку, чтобы горы, водопады, лошади в долине туманным утром… Горная река и застывшие от холода ладони… И тогда, именно тогда, ты понимаешь, что мир прекрасен. В нем есть любовь, согревающая сердца и души, когда в улыбке двух людей, обращенной друг к другу, рождается молниеносная вспышка, сливающая их в одном объятии, из которого рождается новая вселенная – человек. Искать смысл жизни, для того чтобы внезапно понять простую истину – вот она, любовь! Любовь ко всему миру из одного человека и вовне, да так, чтобы слезы радости катились по щекам – божественная влага, вода – начало жизни, дающее, дарующее, сосредоточившее в себе мирозданье алмазным блеском… Глаза в глаза, не отрываясь, молча хранить в себе знание, понимая, что кричит о нем каждый лист на ветру, каждая певчая птица, облако в небе, шмель на цветке… Каждое слияние дарит все новые и новые вселенные, создает звезды для тех, кому открывается простота сущего… Именно тогда ты понимаешь, что никакой негатив не может коснуться тебя, потому что его нет в мире, освященном и непорочном, настолько чистом, что само слово «грех» кажется немыслимой утопией злых сказочников, но ты дирижируешь частицами, из которых состоит мир, и любая сущность несет добро, поскольку иначе просто не может быть. И смерти нет. Нет ничего. Есть только твои глаза, в которых я отражаюсь искрой очередного атома, сплавленная с тобой навечно в мимолетном касании взгляда. Просто быть – уже достаточно, просто знать и благодарить высшие силы за то, что открылось тебе это, вот так, вдруг небесным даром снизошло, влилось, растеклось по жилам… Каждая травинка любит свою землю, давшую ей жизнь, и ты любишь ее, малой частицей осознавая и вливаясь в хор благодарящих ее за эту непреходящую милость.