Красавица и герцог - Джулия Куин

– Кто ваши родители? – прошептал Томас.

Мистер Одли (мистер Кавендиш-Одли) не ответил.

– Кто ваш отец? – Теперь голос Томаса звучал громче и настойчивее.

– А кто он, по-вашему, черт побери? – огрызнулся мистер Одли.

Сердце Грейс глухо заколотилось о ребра. Глядя на Томаса, мертвенно-бледного, с трясущимися руками, она почувствовала себя предательницей. Ведь она могла сказать ему. Могла предупредить.

Но она струсила.

– Ваши родители, – голос Томаса упал до еле слышного шепота, – были женаты?

– На что вы намекаете? – вскинулся мистер Одли, и Грейс на мгновение испугалась, что мужчины снова пустят в ход кулаки. Мистер Одли напоминал запертого в клетку зверя, которого теснота и тычки рогатиной довели до бешеного исступления.

– Пожалуйста, – взмолилась Грейс, снова бросаясь между кузенами. – Он не знает, – взволнованно заговорила она. Мистер Одли не мог знать, что означает его появление на свет в законном браке, но Томас знал. Герцог застыл как изваяние, и Грейс показалось, что он вот-вот грохнется на пол. Она в отчаянии всплеснула руками, ее взгляд метнулся от Томаса к герцогине. – Кто-то должен объяснить мистеру Одли…

– Кавендишу! – прорычала старуха.

– Мистеру Кавендишу-Одли, – быстро произнесла Грейс, не зная, как обратиться к разбойнику, не оскорбив никого из присутствующих. – Кто-то должен сказать ему, что… что…

Грейс беспомощно оглянулась на остальных, ожидая, что кто-то закончит за нее фразу. Конечно, ей не следовало вмешиваться в чужие семейные дела. Она, единственная из всех в гостиной, не принадлежала к роду Кавендишей. Так почему же именно ей приходится пускаться в объяснения?

Грейс посмотрела на мистера Одли, стараясь не думать о его сходстве с портретом, и поспешно выпалила:

– Ваш отец – мужчина с портрета, то есть… при условии, что он действительно ваш отец… приходился братом отцу его светлости… старшим братом.

Никто не произнес ни слова. Грейс нерешительно откашлялась.

– Поэтому если… если ваши родители в самом деле состояли в законном браке…

– Состояли, – едва не зарычал мистер Одли.

– Ну да, безусловно. То есть я хотела сказать, не безусловно, но…

– Она хотела сказать, – резко перебил ее Томас, – что если вы действительно законный отпрыск Джона Кавендиша, то вы истинный герцог Уиндем.

Наконец-то прозвучали слова, которые Грейс не осмеливалась произнести. Ужасная правда. Или, скорее, то, что вполне могло оказаться правдой. И все, даже старая герцогиня, потерянно молчали. Двое мужчин – два герцога, подумала Грейс, едва сдерживая рвущийся наружу истерический смех, – обменялись долгим тяжелым взглядом, будто оценивая друг друга, затем мистер Одли вытянул вперед руку. Рука его дрожала, как у герцогини, когда та искала, на что бы опереться; наконец пальцы нашарили спинку стула и вцепились в нее. Мистер Одли сел, ноги у него подкашивались.

– Нет. – Он мотнул головой. – Нет.

– Вы останетесь здесь, – провозгласила герцогиня, – пока это дело не будет улажено к моему удовольствию.

– Нет, – заметно увереннее возразил мистер Одли. – Не останусь.

– Еще как останетесь! – пригрозила герцогиня. – А если заупрямитесь, я сдам вас властям как вора, ведь вы и есть вор.

– Вы этого не сделаете! – выпалила Грейс и поспешно повернулась к мистеру Одли: – Она ни за что на это не решится. Ведь она верит, что вы ее внук.

– Замолчите! – взревела герцогиня. – Не знаю, что вы о себе возомнили, мисс Эверсли, но вы не член семьи и вам здесь делать нечего.

Мистер Одли поднялся. Заметив его безукоризненную выправку и гордую осанку, Грейс впервые разглядела в разбойнике черты бывшего военного (он ведь говорил, что был армейским капитаном). Когда Одли заговорил, в его отрывистой властной манере речи, к удивлению Грейс, не было и намека на прежнюю ленивую медлительность.

– Не смейте впредь обращаться к мисс Эверсли в подобном тоне.

Грейс ощутила внезапный прилив благодарности к мистеру Одли. Конечно, Томас не раз вступался за нее перед герцогиней и с давних пор считался ее защитником. Но сейчас… все было иначе.

Грейс не прислушивалась к словам. Сердце подсказывало ей, что мистер Одли говорит искренне. Этого было достаточно. Она смущенно посмотрела в лицо мистеру Одли, взгляд ее задержался на его губах. От нахлынувших воспоминаний у нее запылали щеки. Прикосновение его губ, поцелуй, его теплое дыхание… волна облегчения и горечь разочарования, оттого что поцелуй прервался… первый порыв оттолкнуть разбойника и непостижимое желание продлить поцелуй.

Воцарилась гробовая тишина. В абсолютном безмолвии, казалось, было слышно, как брови герцогини медленно поползли вверх. Похолодевшая Грейс почувствовала, что у нее трясутся руки, как вдруг раздался гневный окрик старухи:

– Я твоя бабушка!

– Это еще нужно доказать, – решительно возразил Джек.

Рот Грейс удивленно приоткрылся. Происхождение мистера Одли ни у кого не вызывало сомнений. Неопровержимое доказательство стояло прислоненным к стене гостиной.

– Что? – взорвался Томас. – Вы не думаете, что Джон Кавендиш ваш отец? Вы это хотите сказать?

Мистер Одли безразлично пожал плечами, и в это самое мгновение выражение непреклонной решимости в его глазах исчезло. Он снова превратился в разбойника с большой дороги, бесшабашного, сумасбродного, способного на любую каверзу.

– Если честно, – признался он, – я вовсе не уверен, что членство в вашем прелестном маленьком клубе сулит мне большую выгоду.

– У вас нет выбора, – отрезала герцогиня.

– Такая любящая, – вздохнул мистер Одли, – такая заботливая и чуткая, какой и должна быть настоящая бабушка.

Грейс прижала ладонь к губам, но не смогла сдержать душивший ее смех. Смех неуместный, больше того – неприличный, предательски подступал к горлу.

Лицо герцогини побагровело, губы сжались в одну тонкую линию, от носа ко рту пролегли гневные складки. Даже Томасу никогда не удавалось так распалить старуху, а видит Бог, он старался не жалея сил.

Грейс перевела взгляд на Томаса. Из всех троих его положение было самым шатким, прямо скажем, незавидным. Герцог выглядел измученным и растерянным. Взбешенным и одновременно… готовым расхохотаться.

– Ваша светлость… – нерешительно произнесла Грейс. Она не знала, что сказать Томасу, нужные слова не приходили в голову. Возможно, в таких случаях и не стоит ничего говорить, но затянувшееся молчание было слишком тягостным.

Томас даже не взглянул в ее сторону, однако Грейс поняла, что он ее слышал. Плечи его ссутулились еще больше, по телу пробежала дрожь, из груди вырвался шумный вздох. И тут герцогиня (ее светлость не отличалась тактом и деликатностью, предпочитая идти напролом) нетерпеливо окликнула внука, словно подзывая собаку.