Человек с двумя жизнями - Амброз Бирс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не следует забывать природу поступка этого человека; его действия нельзя считать ни мимолетной бравадой, ни, наоборот, бессмысленным самопожертвованием. Если враг не бежал, он занял позиции на том гребне холма. Разведчик наткнется на боевой строй; нет никакой необходимости в пикетах, постах, стрелках, чтобы предупредить о нашем приближении; наши наступающие цепи будут видны, заметны – и беззащитны перед артиллерийским огнем, который скосит всех, едва они выйдут из укрытия. Тех же, кто подойдет ближе, добьют ружья. Никто не останется в живых. Короче говоря, если враг там, будет безумием атаковать его в лоб; его можно победить лишь с помощью старинного приема: перерезав линии связи, необходимые для его существования так же, как дыхательная трубка необходима ныряльщику на дне моря. Но как понять, там ли враг? Есть только один способ: кто-то должен отправиться туда и посмотреть. Обычно вперед посылают стрелков. Но в таком случае все они подвергаются большому риску. Враг, укрывшийся за каменной стеной и живой изгородью, подпустит их ближе, дождется, пока можно будет пересчитать зубы атакующих. С первым залпом падет половина стрелков, вторая половина – до того, как им удастся отступить и вернуться к своим. Как дорого подчас приходится платить за удовлетворение любопытства! Какой ценой армия порой добывает сведения! Молодой храбрец предложил: «Позвольте мне заплатить за всех». Его поистине можно сравнить с Христом!
Никто ничего не ждет. Остается лишь надеяться вопреки всему, что на гребне холма никого нет. Правда, он может предпочесть гибели плен. Пока он скачет вперед, враги стрелять не будут – зачем? Он может благополучно добраться до вражеских рядов и стать военнопленным. Но у него другая цель. Такой исход не ответит на наш вопрос; нужно либо чтобы он вернулся невредимым, либо был убит у нас на глазах. Только тогда станет ясно, как нам действовать. Если его возьмут в плен – что ж, захватить его могут и полдюжины отставших солдат.
И вот начинается необычайное состязание. Разум человека состязается с целой армией. Наш всадник, который теперь находится примерно в четверти мили от вершины, вдруг сворачивает влево и галопом мчится параллельно гребню холма. Он привлек к себе внимание противника; он знает все. Возможно, очутившись на небольшом возвышении, он сумел разглядеть вражеские ряды. Вернись он к нам, все бы рассказал словами. Но теперь это невозможно; он должен наилучшим образом воспользоваться оставшимися ему минутами жизни, побудив противника самого рассказать нам все, что только можно, – что, естественно, противнику делать не хочется. Ни один стрелок в засевших за стеной рядах, ни один канонир, стоящий у замаскированного орудия, не хочет выдавать себя. Все понимают, что необходимо проявить терпение. Кроме того, им запрещено стрелять. Правда, всадника можно уложить одиночным выстрелом, почти ничего не выдав. Но стрельба заразительна, а посмотрите, как он стремительно скачет! Он ненадолго замирает на месте лишь для того, чтобы развернуть коня и нестись в другую сторону. Он не скачет ни назад, к нам, ни прямо вперед, к своим палачам. Его отлично видно в бинокль; кажется, будто все происходит на расстоянии пистолетного выстрела; мы видим все, кроме врага, о чьем присутствии, о чьих мыслях, о чьих побуждениях можем лишь гадать. Невооруженным глазом не видно ничего, кроме черной фигуры на белом коне, которая зигзагами скачет по склону далекого холма – так медленно, что кажется, будто он ползет.
Снова поднесем бинокль к глазам. Теперь видно: либо он недоволен неудачей, либо заметил свою ошибку, либо сошел с ума; он мчится прямо вперед, к стене, как будто хочет перепрыгнуть через нее и через живую изгородь! Миг – и он резко разворачивается и несется вниз по склону – к друзьям, к своей гибели! Над стеной, в сотне ярдов справа и слева, появляются белые клубы дыма. Дым тут же развеивает ветер. Его сбивают с коня еще до того, как до нас доходит грохот выстрелов. Нет, он снова в седле; он просто заставил коня упасть на колени. Они снова мчатся! В наших рядах слышатся радостные крики; после страшного напряжения последних минут мы выдыхаем с облегчением. А что же конь и всадник? Они несутся к нам – на наш левый фланг, двигаясь параллельно стене, над которой видны вспышки и дым. Трещат выстрелы, стрелки целят в отважное сердце.
Вдруг над стеной поднимается огромный столб белого дыма, за ним еще один и еще – целая дюжина взметается вверх, прежде чем до нас доносится грохот взрывов и жужжание пуль. Мы видим снаряды, которые летят в наше убежище, сбивая здесь и там солдат и заставляя остальных на время отвлечься, мимолетно подумать о себе.
Дым рассеивается. Невероятно! Конь и всадник как будто зачарованы. Они перескочили овраг и поднимаются еще по одному склону, разоблачая еще одну засаду. И за тем склоном прячется вооруженный враг! Миг – и на вершине тоже гремят взрывы. Конь встает на дыбы и молотит воздух передними копытами. И вот они повержены. Но посмотрите – человек отделился от убитого коня. Он стоит прямо, неподвижно, подняв над головой саблю. Лицо его обращено к нам. Он опускает руку до уровня лица и вытягивает ее вперед; лезвие сабли описывает кривую. Он подает знак – нам, миру, вечности. Герой салютует смерти и истории.
И вот чары снова развеиваются. Мы кричим, нас душат эмоции; мы приветствуем его. Первые ряды выбегают на открытое место. Стрелки, не дождавшись приказа, несутся вперед, словно гончие, спущенные с поводка. Стреляет наша пушка. И вот наконец мы видим врагов. Они и справа, и слева, и за гребнем дальнего холма. Над вершиной вздымаются столбы дыма, и мы на бегу слышим грохот орудий. Ряд за рядом наши выбегают из леса, устремляются вперед, оружие сверкает на солнце. Лишь последние батальоны остаются на месте, держась на приличном расстоянии от наступающих.
Командир не двигается с места. Он убирает бинокль и смотрит направо и налево. Видит человеческую реку, которая обтекает его и его спутников с обеих сторон. Как будто
