Проповедник - Юлия Латынина

Я повернулся и ткнул в него пальцем:

— Нет! Сейчас, в разговоре со мной, вы обращаетесь к фактам. А полчаса назад вы говорили с толпой: вы размахивали руками и только что не висели в воздухе, и вы обращались не к разуму толпы, а к ее инстинктам. Знаете, как называется человек, который в разных местах говорит разные вещи?

— Я не говорю разные вещи, — возразил ван Роширен, — я говорю одинаковые вещи, но иногда говорю их разным способом.

— Вздор, — сказал я, — со мной вы говорите фактами, а с толпой говорите чудесами.

— Вы не верите в чудеса? — удивился ван Роширен.

— Я не верю толпе. И я не хочу верить в то, во что верит толпа.

Проповедник развел руками и сокрушенно пробормотал:

— Удивительный вы человек, Денисон. Ведь вы, например, доверяете мнению народа, когда речь идет о выборах. Почему же вы не доверяете мнению народа в вопросе о чудесах? Почему вы считаете народ компетентным, когда он избирает правителя, и некомпетентным, когда он верит в Бога?

— Чудес не бывает, — повторил я.

— Хорошо, — сказал ван Роширен, — я обещаю вам чудо.

— Зарегистрированное чудо. На бланке и с сертификатом, — настаивал я. — Чудо, на которое заведена документация.

Ван Роширен улыбнулся:

— Я обещаю вам чудо с сертификатом.

— Я все равно вам не поверю, — сказал я.

Мне в багажник положили двух жареных баранов, и я заехал в сад, чтобы отдать одного из них работникам. На другого барана я позвал окрестных фермеров, Митчеллов, Доррешей и Дерека Саммерса. На окнах сверкали белизной занавеси, стол в большой гостиной был уставлен блюдами на серебряных ножках, и огонь, пылавший в камине, окончательно растопил лед некоторого недоверия между мной и соседями, возникший с тех пор, как я подарил Ласси поливальную установку. Князь Бродячего Перевала, чей замок господствует над долиной, это вам не безродный Ласси. Все окрестные фермеры оценили по достоинству тот факт, что князь Шадак, безнаказанно разрядивший свой револьвер над головой исполнительного директора компании Филиппа Деннера, дарит баранов и зовет на охоту начальника отдела связи компании Рональда Денисона.

— Знаете ли, какую мне рассказали историю? — спросила Ирен Дорреш. — Ван Роширен крестил целую деревню в Белой долине, через неделю они пошли причащаться. Один поденщик не съел облатку, а зажал ее в кулаке и спрятал в карман, желая отнести больному брату. Карман его прохудился, облатка упала на землю, мимо пробегавший гусь ее съел — и что же? В бедного гуся вошел святой дух, и тот три часа проповедовал Иисуса.

— Жаль, — промолвил я, — что проповедующего гуся не сняли на пленку.

— Конечно, его сняли на пленку, — возразила миссис Дорреш, — но пленку, по личному приказу Президента, сожгли.

— Я смотрел очень хорошую передачу про ван Роширена, — сказал Джек Митчелл, — там все объясняли. Там сказали, что этот человек одолеваем различными психическими комплексами и не отдает себе отчета в реальном положении дел, предпочитая утопать в собственных фантазиях. Убеждение в собственной непогрешимости, проецированное на мистическую фигуру «бога», составляет основу его инфантильного и нарциссического характера. Мир для него существует лишь постольку, поскольку он соответствует его фантастическим рассуждениям о существовании Иисуса. Его поверхностная вежливость и напускная любовь к людям скрывают глубокое пренебрежение к кому-либо, кроме самого себя. Его равнодушие к женщинам, привычка соблюдать посты и желание непрестанно помогать человечеству, несомненно, связаны с психическими травмами, перенесенными в детстве, и с определенного рода извращенными стремлениями. Вместо того чтобы общаться с собеседником, он стремится воздействовать на него, провозглашая себя говорящим от имени якобы «непогрешимого существа». В сущности это опаснейший характер, который только и может возникнуть в эпоху взаимного отчуждения людей, в эпоху механической цивилизации. Характер, способный возбудить вокруг себя массовую истерию, стать фокусом надежд для человека, вырванного из круга привычных социальных связей, развязать страсти толпы, санкционируя, с помощью несбыточных надежд, самое разнузданное насилие…

— Вы, Джек, современный человек, — сказал я. — Если вы увидите на дороге Фаворский Свет, вы решите, что это террористы палят ферму.

— Мы все здесь современные люди, — гордо согласился Митчелл.

На следующий день поздно вечером раздался звонок.

— Рон?

Это был Ласси.

— Что такое?

— Рон, Лина заболела. Поскользнулась на дворе и ударилась животом о пень.

— Ясно, — сказал я, — у вас есть страховка?

— Нет. Ты не мог бы довезти нас до Белых холмов?

— Буду через пятнадцать минут, — сказал я.

Через пять минут я был уже в воздухе. Я редко летал ночью и надеялся только, что меня не собьют. Животом о пень. Если бы моя жена на восьмом месяце беременности ударилась животом о пень, я бы отвез ее в Дайтан. Там отличная больница и обслуживает всех, кто имеет страховку. У Ласси страховки не было.

Через десять минут я сел во дворе Ласси. Лассп с братом втащили Лину в вертолет, и я тут же взлетел. На женщине была цветастая кофта, подбитая пухом, и клетчатая юбка с желтой каймой. Губы у нее были синие, она была без сознания.

— Эй, — сказал Ласси минут через десять, — куда мы летим?

— В Дайтан, — сказал я.

— У моей семьи нет страховки, — сказал Ласси.

— У моей есть.

Ласси нахмурился.

— Лина не твоя жена, а моя, — сказал он.

— Но в больнице об этом не знают.

— А что будет, когда все раскроется? — спросил Ласси.

— Не пори чепухи, — сказал я.

У людей, которые привозят жену в больницу на собственном вертолете, не спрашивают документов.

Лину погрузили на каталку и увезли за стеклянные двери, я был неспособен на пояснения и громко рыдал. Ласси, немного бледный, безупречно одетый, объяснил, что я — начальник отдела связи «Анреко», что Лина — моя жена, а он — брат жены, совладелец небольшой фирмы, что все мы были на ферме, когда сестра его поскользнулась и… Его английский был безукоризнен, а он весь — воплощение респектабельного преуспевающего туземца, возможно, из древнего и близкого Президенту рода, породниться с которым высокопоставленному служащему компании, конечно, вовсе не стыдно.

Лине понадобилась операция. Всю ночь я провел в кожаном кресле под пальмой. За стеклянной стеной, на посадочной площадке, сиротливо обвис голубыми крыльями похожий на головастика вертолет. Я думал о том, как мне объясняться с местными знахарями, если Лина умрет. Я также думал о том, что мне придется продать похожий на головастика вертолет в самом ближайшем будущем, чтобы расплатиться со страховой компанией. Ночью у убитого тревогой отца никто не спрашивал страховки, но утром…