Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли

– Зарывшись в грязь?

История описывала их иначе. Хроники рисовали кшештрим бездушными, но блистательными созданиями: зодчими, изобретателями, овладевшими недоступным человеку знанием.

– Став богами, – поправил жрец. – Обратив в свою пользу людское легковерие. Они могли задумать Домбанг как эксперимент.

– Первые его жители как раз от кшештрим и бежали, – упорствовала я.

– А если побег не удался? – повел бровью Коссал.

Мое воображение отказывалось это принять: Домбанг, его тысячелетняя история, сотни тысяч горожан – игрушка горстки бессмертных?

– Ты думаешь, они здесь?

– Возможно, – пожал плечами жрец. – Или нет. Я не буду гадать.

– А если да?

– Им давно пора повстречаться с нашим богом.

Он постучал флейтой по ладони, то ли взвешивая ее, то ли пытаясь выколотить застрявший звук, и снова поднес инструмент к губам.

5

Проснувшись, я увидела разлитый в небе предвечерний свет. Ножи, хоть и не использованные ни разу после моста, я вытянула из чехлов и провела по клинкам промасленной тряпицей, после чего снова пристегнула к бедрам. За пятнадцать лет я привыкла к ним, как к одежде, каковую сейчас сменила на местные свободные штаны и высохший жилет. Выйдя на площадку, я заметила за столиком у стойки Элу с кувшином охлажденного сливового вина.

– Пирр! – радостно окликнула она, помахала рукой и знаком попросила полуобнаженного прислужника принести второй бокал.

Наливая мне, она с откровенным восхищением любовалась его лепными мускулами, а потом сунула парню серебряную монету. Он, дивясь такой щедрости, поднял бровь и благодарно кивнул. Эла, склонив голову к плечу, улыбнулась.

– На эти деньги могла бы купить еще бутылку, – заметила я, когда подавальщик отошел.

Эла весело рассмеялась:

– Мне не бутылка нужна. – Она оттопырила губы, отхлебнула вина и добавила: – Не только бутылка. Как прошла ночь? Я послушала, о чем говорят здесь, на площадке…

Нагнувшись поближе ко мне, она промурлыкала:

– Ты нашалила?

Я приказала себе сидеть как обычно, не коситься через плечо.

– Какая таинственность! – улыбнулась Эла шире прежнего. – Расскажешь?

– Немножко разрисовала… – отозвалась я, понизив голос.

– Скучную преамбулу с разжиганием мятежа можешь пропустить, – нетерпеливо отмахнулась она.

– И одиннадцать трупов посреди городской площади тебе не интересны? – удивилась я.

– Люди, Пирр, только и делают, что умирают. Мертвецов я на всю жизнь навидалась. Перейдем к чему получше.

– К чему получше?

– К восхитительному мужчине, – блестя карими глазами, пояснила она, – ради чьей благосклонности ты… разукрасила весь город.

Я с присвистом вдохнула сквозь зубы. Все посетители шептались друг с другом, и каждый настороженно поглядывал на соседей.

«Мы ничем не выделяемся», – уверила я себя, хотя это было не совсем так: из всех присутствующих одна Эла выглядела совершенно спокойной.

Облокотившись на столик, она водила пальцем по краю бокала и разглядывала меня. И конечно, из всех присутствующих одна я провела ночь, осуществляя пророчество по всему, поцелуй его Кент, городу.

– Ты его видела? – прищурившись, спросила Эла.

– Видела, – признала я, не зная, что добавить.

– Пирр, – нарушила молчание Эла. – Мне случалось отдавать богу женщин, зливших меня куда меньше, чем ты сейчас.

Она опрокинула кувшин над моим стаканом, нетерпеливо встряхнула и подождала, пока я выпью остатки вина.

– Ты с ним говорила?

Я мотнула головой.

– Он тебя видел?

– Нет.

– С каждой минутой все скучнее, – нахмурилась Эла. – Придется тебе порадовать меня другим рассказом.

– Каким другим? – опешила я.

– О вашем знакомстве.

– Уверена, что там есть о чем рассказывать? – спросила я, отведя взгляд на узкую протоку.

– О, милая моя, всегда есть о чем рассказать!

Впервые я увидела Рука Лан Лака в девятнадцать лет. Случилось это в Сиа, в Затопленном квартале старого города в сотнях миль от Домбанга. Я не его искала в тот вечер, да и никого не искала. Свою комнатушку на берегу озера я покинула ради музыки. К тому времени я прожила в Сиа почти восемь месяцев, и, хотя музыка в этом городе, как в любом другом, встречалась (в портовых тавернах распевали, взгромоздившись на бочки, грубыми мужскими голосами; за открытыми окнами изящных особняков изысканные трио исполняли мелодии, ради которых я задерживалась посреди улицы), мне недоставало музыки Рашшамбара.

Приверженцев Ананшаэля петь учат прежде, чем держать лук или клинок. Десятилетние ребятишки, швыряющие камушки в пустоту с обрыва, лучше мастеров-бардов разбираются в полифоническом исполнении. В Сиа мне нравилось. Нравились пряные кушанья и рассветы над озером, но по рашшамбарской музыке я скучала, и, узнав, что «Певцы госпожи Аслим» – легендарный хор, щедро оплачиваемый старухой, – будут выступать за пределами ее недоступного жилища, я, конечно, собралась послушать. А уж когда объявили, что в программе «Гимн Забытых» Антрима, никто бы меня не удержал.

Так я думала, пока не столкнулась с Руком.

К старому храму в Затопленном квартале я пришла заранее. Вход на концерт был свободным – госпожа Аслим внесла свой вклад в празднование восьмисотлетней годовщины Сиа. Я думала, что в каменный зал будет не протолкнуться, но за час до начала половина длинных деревянных скамей еще пустовала.

«Грустно, но объяснимо», – подумалось мне.

По случаю праздника улицы за стенами храма заполонили жонглеры и глотатели огня, акробаты и разносчики. Мне на пути сюда пришлось обходить забитую людьми площадь Адиба, где шло мрачное представление братства Стальной Плоти: к ужасу и восхищению зевак, братья, продев крюки сквозь мышцы груди и спины, подвешивали себя над мостовой. Хор госпожи Аслим был известен в определенных кругах, однако хоралы Антрима – долгие, сдержанные, сложные в восприятии произведения – не слишком подходили для буйного праздника. Разница в числе собравшихся доказывала, что сианцы предпочитают старинным хоралам пышногрудую глотательницу шпаг.

Меня это вполне устраивало.

Я попала в Сиа в порядке подготовки к служению богу – приверженцы Ананшаэля должны свободно и уверенно чувствовать себя везде и всюду, – но, даже прожив больше полугода в тесноте старого города, все еще плохо переносила толпу. В давке мне слишком часто вспоминалось домбангское детство и слишком редко – просторное небо Анказских гор. Ради Антрима я готова была терпеть толкотню, но еще больше порадовалась, высмотрев для себя свободную скамью в самой глубине храма, в полудесятке шагов от ближайшего соседа. И куда меньше обрадовалась, когда на скамью кто-то подсел, хотя в зале было полно более удобных мест.

Я отодвинулась на самый край, вплотную к стене, и раздражено оглянулась. Мой новый сосед – молодой человек лет двадцати пяти – меня будто не замечал. И неудивительно, учитывая, что правый глаз у него, заплывший в пятне свежего синяка, почти не открывался. Да что там глаз! Нос совсем недавно сломали и вправили, но и теперь у меня на глазах на