Свиток желаний - Дмитрий Емец

Та закивала.

– Но статуя, моя статуя! – стонал придавленный Вильгельм.

– Полно тебе мелочиться, что ты за жлоб такой! Ну разбили, так и разбили! Не век же ей стоять! – удивился Арей.

Вильгельм тонко пискнул в кольце его могучих рук.

– А что касается машины, так мы ее уберем! Мамай! На стоянку! – рявкнул Арей.

Вильгельм в испуге прижал руку к груди.

– Прошу вас, не надо. Пусть уж лучше так! – забормотал он, но Мамай уже рванул задним ходом по подстриженной лужайке.

Полетела во все стороны выдираемая колесами трава. Разлетались с глухим стуком китайские вазы и греческие амфоры. Раздавшийся вскоре страшный грохот и скрежет сминаемой жести означали, должно быть, что Мамай успешно припарковался.

Вильгельм только застонал и, отвернувшись, пошел к дому, приглашая за собой Арея и Мефодия.

Едва они оказались в зале, к ним тотчас заспешили услужливые лакеи – все во фраках с монограммой W на рукавах, с перламутровыми пуговицами. Их подвижные лица были сама услужливость. Выстроившись в три шеренги по шесть комиссионеров в каждой, лакеи держали подносы с прохладительными напитками либо каменные чаши с лавой из Тартара для желающих погорячее.

– Ишь ты! Пыль в глаза пускаешь, а, Виля? – насмешливо спросил Арей.

Вильгельм извинился и отошел: приехали еще гости. Мефодий старался не затеряться в толпе, держась рядом с Ареем. Он ощущал множество устремленных на него взглядов. Изредка взгляды сверлили его из ниоткуда: часть стражей оставалась невидимой. Мефодий ощущал в завихрениях пространства вокруг сотни различных эмоций, относившихся непосредственно к нему. Тут были и симпатия, и надежда, и недоверие, и какое-то темное, недоброе ожидание.

Арей, уверенно продвигавшийся в толпе, кому-то кивал, с кем-то сухо здоровался, а некоторых, как, например, китайского стража Чана, долго стискивал в объятиях, звучно целуя. Маленький Чан, мелко смеясь, вытягивал шею. Не менее теплых приветствий удостоился громадный, с серовато-черной кожей новозеландский божок по прозвищу Сын Большого Крокодила, с которым Арея, как сказала Улита, связывала старая дружба. Они будто бы бок о бок рубились в прошлую войну со златокрылыми.

– Лигул еще не приехал? – спросил Арей у Сына Большого Крокодила.

– Нет еще, – ответил тот.

Мефодий заметил, что Арей слегка нахмурился: право приезжать последним оставлял за собой обычно самый почетный гость.

Они продолжали пробираться сквозь пеструю толпу приглашенных. Внезапно откуда-то сверху загремел оркестр, и молодые стражи, быстро сориентировавшись и подхватив подвернувшихся ведьмочек, закружились в танце.

Улита шепотом поясняла Мефодию, кто есть кто. Некоторых он узнавал сам. Например, самодовольного Буонапарте, облаченного в белые облегающие панталоны и протянувшего Арею для милостивого рукопожатия два надушенных пальца. Арей в ответ протянул ему один, чем слегка сбил с Буонапарте спесь. В углу байронически мрачный, с кустистыми бровями и вислым носом сидел Тамерлан – некогда гремевший на весь мир завоеватель, а теперь всеми позабытый страж-пенсионер, которого изредка, чтобы он совсем не заржавел в бездействии, приглашали на торжества.

Левее, в окружении постбальзаковского возраста ведьм, прохаживался коренастый рыжебородый Барбаросса, воинственно вращавший белками. Был здесь и страстный Бельвиазер, юноамериканский страж. Этот Бельвиазер осушал уже, видно, не первый бокал. Схватив Улиту за рукав, он что-то стал жарко нашептывать ей на ухо. Улита в ответ кокетливо била его веером и хохотала так вызывающе, что на нее оглядывались.

– Что он тебе говорил? – спросил Мефодий ведьму, когда Бельвиазер отошел.

– А шут его знает! Ахинею какую-то нес! – раздраженно ответила та. Кажется, Улита была недовольна, что Бельвиазер не пригласил ее на танец.

Впрочем, эту оплошность мгновенно исправил подскочивший к ней здоровяк-шотландец в клетчатой юбке. Он поклонился Улите и через мгновение уже кружил ее в танце.

Арей отошел к Аттиле, хмурому воинственному стражу, когда-то окончательно развалившему гуннский отдел, и о чем-то негромко стал беседовать с ним. Мефодий остался в одиночестве, ощущая себя неуютно. Вокруг с подносами сновали шустрые комиссионеры.

Предлагая бокалы, они старались уловить, о чем беседуют тузы, записать в тетрадку и бросить вырванную страничку в красного дерева ящик «для доносов», прикованный цепью к одной из колонн. Ничего не поделаешь: традиция. Дружба, как говорится, дружбой, а работа работой. Тузы посматривали на это снисходительно, в целом поощряя рвение. Лишь пылкий Бельвиазер походя вмял одному из наглых комиссионеров пластилиновый нос в голову. Другие комиссионеры мигом поймали этот факт в свои тетрадки.

– Завтра эти записи попадут на стол Вильгельму, а послезавтра – Лигулу, – шепнула Мефодию подошедшая Улита.

– А Бельвиазера накажут?

– Сомневаюсь. Его вспыльчивый «ндрав» всем известен, да к тому же поднять руку на комиссионера – дело похвальное.

– Как же не поучить-то? Коли комиссионера не поучить – так неучем и помрет! – примирительно пробасил оставивший Аттилу Арей.

Заметив, что ближайший официант-комиссионер торопится занести его слова в блокнотик, он мощным тумаком смял ему затылок. Тузы захохотали, глядя, как растерянный комиссионер, кудахча, точно курица, выправляет голову.

Это послужило сигналом. Другие тузы тоже, не оставаясь в стороне, начали лупцевать комиссионеров, нагуливая себе аппетит перед ужином. Особенно старался Сын Большого Крокодила, да и маленький Чан не отставал и, действуя основанием ладони, превращал физиономии комиссионеров в месиво. Комиссионеры, увертываясь от кулаков, строчили в тетрадки, отмечая, кто кого и сколько раз ударил и кто что при этом сказал. Знают свое дело комиссионеры. Порой тузы сболтнут сгоряча что-нибудь лишнее, в том числе и про горбуна Лигула, а после, опомнившись, что их слова записаны, лезут в дархи за эйдосами – расплачиваться.

Улита снова улизнула куда-то. К Мефодию нагло, вразвалку подошел один из побитых комиссионеров – в разорванном фраке, со смятым левым глазом, остановился и стал смотреть ему в рот, ожидая, когда Мефодий что-нибудь скажет. Кончик карандаша у него в руке подрагивал от нетерпения.

«И чего надо от меня этому типу?» – подумал Мефодий.

Зная по опыту, что разговаривать с комиссионерами опасно и они истолкуют все по-своему, Мефодий все же рискнул и показал ему язык. Комиссионер отнесся к этому с крайней серьезностью. Ненадолго задумавшись, он стал что-то быстро строчить в блокнот. Буслаев заглянул ему через плечо и прочитал:

«Донесение № 31 874 766 756 от сотворения мрака.