Толстая книга авторских былин от тёть Инн - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

ушёл.

Второй, третий годок пошёл…

Родились, подрастали дети:

дружно пашут! А плетью

достаётся быку да кобыле.

Иван-дурак так и не бил их,

деток своих, ни разу:

его не лупили, и он не зараза!

А как в могиле лежал, не помнит,

то ли некогда вспоминать, то ли больно.

Чудо лесенка для бабки

Чудо, чудо-лесенка,

лесенка-чудесенка!

Я по лесенке пойду,

прямо к господу приду,

приду к богу на порог

и узнаю жизни срок.

Скажи, скажи мне, боженька,

только осторожненько:

сколько мне осталось жить,

сколько в девушках тужить?

Только, только, боженька,

не скажи мне ложненько!

Бог поохал, повздыхал,

недолго думая, соврал:

— Ты не бабою помрёшь,

а в сидя в девках отойдёшь!

Ой бяда, бяда, бяда!

Зачем залезла я сюда?

Вниз спущусь по лестнице,

мне больше ни невеститься!

Год идёт, другой проходит.

Уж какой жених уходит

с распечальной головой.

В девках я помру, к другой

поскорее уходи,

не стой у бога на пути!

Так я жила десятки лет,

соблюдая свой обет.

Постучался дед седой:

— Двери, старая, открой!

Подала я деду обед,

рассказала свой навет.

Дед печально кушал,

вроде бы, не слушал.

Потом встал да и сказал:

— Иди в погреб, доставай

лесенку-чудесенку,

хватит куролесить тут!

Я за лестницей сходила,

её к небу прислонила,

хмыкнула: «Да полезай,

помирать мне не мешай!»

Дедок кряхтя, да и полез.

Что ты, богу кака честь!

Эй, а спросишь ты чаго

да у бога самого?

— Я чаго? А я ничё,

я за смертью. Ты чего?

Смерти ждала, полезай!

Дед, с судьбою не играй!

Мне тут сказано сидеть

да в окошко всё глядеть.

— Бабам чё ни скажешь, верят!

Кто ж те жизню так отмерит?

Бог, он любит ткань холщё,

яйца, крупы, молоко…

Собирай да полезай,

время даром не теряй!

Я собрала ткань холщё,

яйца, крупы, молоко.

Плюнула на свой обет

и за дедом лезу вслед.

Ох, крута как лесенка,

лесенка-чудесенка!

Как бы то бы ни было,

делегация прибыла

на самое то небо:

был тут бог иль не был?

Кричали мы бога, кричали,

накричались, устали.

— Доставай, бабка, обед! —

говорит мне трезво дед.

«Дык ведь это богу!»

— Ишь ты, недотрога.

Давай, вываливай

иль иди, проваливай!

Ну я вывалила, плачу.

Дед жрёт. Что всё это значит?

А хрыч наелся, вниз полез:

— Значит, бог уже не здесь!

Ну и я полезла.

Жизнь прожила честно,

а сегодня в тупике,

объясните, люди, мне:

бога надо слушать,

иль всё, что есть, то кушать?

Жабо-люди и учёные с их дурацкими генами

— Ну здравствуй, моя подружка

зелёная, блин, лягушка;

давай-ка, милая, целоваться,

а потом пойдём заниматься

делами совсем хорошими:

детей делать красиво сложенных

и жить долго, и счастливо!

Но подозрительно безучастливо

в руках Ивана лягушка сидела

и с тоской вселенской глядела,

выпучив серые глазки:

— Целуй меня, мой прекрасный!

Поцеловал Ванятка её и случилось:

лягушка вмиг превратилась

в красивейшую полубабу,

зелёную полужабу!

Ну что случилось, то и случилось.

Невесту повёл домой (в какую уж превратилась).

Как привёл, так и лёг с ней в постель,

а на душе то ли вьюга, а то ли метель.

Дети ж родились на удивление удачные.

Мальчик, девочка, мальчик:

все полулюди —

зелёное тело, а про остальное не будем.

Но главное даже не в этом,

а в том, что другие дети

жаб-малышей полюбили:

играли с ними и били.

Когда же выросли жабо-детки

и поняли, что они ни те и ни эти,

а какой-то новый невиданный вид,

так сразу к учёным пошли:

— Так мол и так… Изучайте,

опыты на нас ставьте,

да дайте полное нам довольствие:

крышу, мыло и продовольствие!

Определили жабо-людей в зоопарк,

тем более, что там был парк

для гуляния.

И опыты-испытания

проводить в зоопарке раздольно,

удобно и даже привольно.

Животные полужаб полюбили:

играли с ними, ластились.

Не жизнь началась, а сказка!

Отец приходил, давал травки.

А мать в зоопарк не пускали,

её саму туда чуть не забрали.

В остальном же всё было неплохо:

то каша, то суп с горохом.

Впрочем, история биологически тупиковая.

Учёные мониторили

жаб, но безрезультатно,

какой-то ген у них был непонятный:

совсем безхромосомный.

В общем, дурдом для науки полный!

А пока учёные бились,

полужабы в людей влюбились:

в посетителей зоопарка

Машу, Колю и Жаннку.

У молодых наших свадебки скоро.

Глядишь, и ген появится новый,

какой-нибудь нереальный.

Слух пошёл по стране: «Виртуальный!»

Плач царевны лягушки

Без Ивана, без буяна

жизни нет, сплошная грязь!

Без Ивана, без болвана

в девках засиделась я.

Ой да на зелёную царевичи не смотрят,

ой да об махоньконькою спотыкаются.

А дети найдут,

так обязательно плюнут,

чтоб они провалились все

сквозь землю окаянные!

А маменька говорила:

я в помёте самая красивая,

я в болоте самая приметная.

Тьфу на тебя,

аист распроклятый!

Оп-па, стрела упала,

да в соседку дуру попала.

Поскачу,

труп в болоте утоплю,

а стрелу засуну в рот.

Что ж Иван ко мне нейдёт?

Как кот Васька ходил за совестью

Старик со старухой поспорили:

кому идти за совестью?

У старухи

болит ухо,

а у деда голова.

Эх, была не была,

пойдёт за совестью кот.

А что ему, коту?

Окромя блох

и бед нету.

Собрался Васька, взял узелок,

залез в сапог,

вылез, плюнул,

так за совестью дунул!

Пока шёл, устал,

лёг, поспал,

потом бегал за бурундуками,

за мышью, за птицей с силками,

пожрал, опять поспал,

каку свою закопал,

почесался, умылся;

понял, что заблудился,

жалобно замяукал, плюнул

и домой без совести дунул!

А Совесть ходила кругом

под самым толстенным дубом

и всё ждала кого-то,

наверно, Ивана из сказки.

Закрывай, Егорка, глазки

спи да думай о совести крепко:

это тебе ни репка,

её не посадишь в землю

и поросям не скормишь,

а за ней лишь, как кот Васька,

в лес ходят и ищут, и ищут…

Книга, брага и кощей

— И зачем тебе, дед, писания,

когда брага поспела? «Сказания

в письменах сокрыты великие.

Видишь книгу, молчит открытая.

А копнёшь поглубже, раскрывается:

Кощей Бессмертный из нее усмехается,

ведуны, колдуны… Слышишь, бабка,

неси-ка брагу, коль сладка!

Я под брагу читать как-то пытался,

да язык у меня заплетался,

а любить под брагу я умею:

потоптал не одну Пелагею!»

— Пелагея