Голоса лета - Розамунда Пилчер

— Теперь лучше?

Лора кивнула.

— Бренди — это лекарство, — сказал он ей.

Она сделала глоток и почувствовала, как бренди обожгло горло и потекло в желудок. Ощущение было приятное, успокаивающее.

— Ну а теперь, — сказал Алек, — поговорим о Гленшандре. Доктор Хикли считает, что тебе нельзя ехать?

— Да.

— И о том, чтобы отложить операцию, не может быть и речи?

Лора качнула головой.

— В таком случае Гленшандра отменяется.

Она сделала глубокий вдох.

— Вот этого я как раз не хочу. Не хочу, чтобы ты не ехал.

— Но я не могу оставить тебя одну.

— Я подумала, мы могли бы нанять сиделку. Миссис Эбни, я знаю, сама не справится, но можно было бы кого-то взять ей в помощь.

— Лора, я не могу оставить тебя здесь.

— Я знала, что ты это скажешь. Так и знала.

— А что, по-твоему, я мог еще сказать? Лора, я вполне обойдусь без Гленшандры.

— Как же обойдешься?! Нет. — Она опять заплакала, и теперь уже никак не могла остановить поток слез. — Ты ждал этой поездки целый год, это твой отпуск, ты должен поехать. И остальные…

— Они поймут.

Лора вспомнила выражение ужаса на лице Дафны, ее слова: «То есть Алек тоже не поедет?!».

— Не поймут. Просто подумают, что я и в этом такая же никчемная и занудная, как и во всем остальном, по их мнению.

— Ты к ним несправедлива.

— Я хочу, чтоб ты поехал. Ты должен поехать. Как ты не понимаешь, что это-то и убивает меня больше всего. Я путаю все твои планы.

— В таком состоянии ты не можешь ложиться на операцию.

— Тогда придумай что-нибудь. Филлис сказала, ты обязательно что-нибудь придумаешь.

— Филлис?

— Я сегодня ездила к ней. После доктора Хикли. Спрашивала, нельзя ли пожить у нее после больницы. Подумала, ты поедешь в Гленшандру, если будешь знать, что я с ней. Но она уезжает во Флоренцию. Говорит, что отменит поездку, но я не могу этого допустить.

— Нет, конечно. Пусть едет.

— Я сказала ей, что впервые в жизни жалею, что у меня нет своей семьи. Настоящей семьи, с кучей близких родственников. Прежде я никогда этого так сильно не желала. Будь моя мама жива, я бы поехала к ней и она клала бы мне в постель грелку.

Лора глянула на мужа, думая, что он усмехается над ее пустыми мечтами, но он даже не улыбался.

— У тебя нет семьи, зато у меня есть, — мягко произнес Алек.

Лора поразмыслила над его словами и сказала без всякого энтузиазма в голосе:

— Ты имеешь в виду Чагуэлл?

— Нет. Не Чагуэлл, — рассмеялся он. — Я очень люблю брата, его жену и все их потомство, но Чагуэлл — это дом, где можно гостить, только если у тебя очень крепкое здоровье.

Лора испытала облегчение.

— Слава богу, что это сказал ты, а не я.

— Ты могла бы поехать в Тременхир, — предложил Алек.

— Где это?

— В Корнуолле. На самом краю Корнуолла. Земной рай. Старинный елизаветинский особняк с видом на залив.

— Расписываешь, как агент бюро путешествий. Кто там живет?

— Джеральд и Ева Хаверстоки. Он — мой дядя, она — чудесная женщина.

— Они прислали нам хрустальные фужеры в подарок на свадьбу, — вспомнила Лора.

— Точно.

— И милое письмо.

— Да.

— Он — адмирал в отставке?

— Впервые женился в шестьдесят лет.

— Занятное у вас семейство.

— И все очаровательные люди. Как я.

— Когда ты там был, в Тременхире? — Труднопроизносимое слово, особенно после стопки бренди.

— Мальчишкой. Мы с Брайаном там как-то целое лето отдыхали.

— Но ведь я с ними даже не знакома. С Джеральдом и Евой.

— Это неважно.

— Мы даже не знаем, примут ли они меня.

— Позже я позвоню им и все устрою.

— А если они откажут?

— Не откажут. А если откажут, еще что-нибудь придумаем.

— Я буду им мешать.

— Не думаю.

— Как я туда доберусь?

— Я сам тебя отвезу, когда ты выйдешь из больницы.

— Ты будешь в Гленшандре.

— Я не поеду в Гленшандру, пока не доставлю тебя туда в целости и сохранности. Как посылку.

— Ты пропустишь несколько дней отдыха. И рыбалку.

— Переживу.

Наконец возражения у нее иссякли. Тременхир, конечно, компромисс, но хоть какое-то решение. Да, ей придется познакомиться с новыми людьми, жить в чужом доме, зато Филлис сможет поехать во Флоренцию, а Алек — в Шотландию.

Она повернула голову на подушке и посмотрела на мужа, сидевшего с бокалом в руках. Волосы у него были густые, черные с проседью, как мех черно-бурой лисы. Лицо, не красивое в традиционном смысле, тем не менее было необычно, задерживало на себе взгляд. Такое лицо, раз увидев, уж никогда не забудешь. Высокий, он в непринужденной позе расположился на банкетке: длинные ноги расставлены, в руках — бокал. Она посмотрела ему в глаза, такие же темные, как у нее самой. Он улыбнулся, и у Лоры екнуло сердце.

В конце концов он ведь очень привлекательный мужчина.

Лора вспомнила слова Филлис: «Разве можно представить, чтобы такой порядочный человек, как Алек, крутил шашни с женой своего лучшего друга?» Но как же обрадуется Дафна, что он приехал в Гленшандру без жены.

Эта мысль причинила Лоре боль, что само по себе было нелепо, ведь последние полчаса она уговаривала Алека поехать в Шотландию без нее. Все ее существо наполнила любовь к мужу. Пристыженная, она протянула руку. Алек заключил ее в свои ладони.

— Если Джеральд с Евой согласятся принять меня и если я соглашусь пожить у них, пообещай, что ты поедешь в Шотландию.

— Если ты этого хочешь.

— Хочу, Алек.

Он склонил голову над ее рукой, поцеловал ладонь и согнул ее пальцы в кулачок, словно запечатывая поцелуй как некий драгоценный дар.

— От меня на рыбалке все равно, наверно, толку мало, — сказала Лора, — а так тебе не придется учить меня весь отпуск.

— Научишься в следующем году.

В следующем году. Может быть, через год все будет гораздо лучше.

— Расскажи мне про Тременхир.

4

Тременхир

День был идеальный. Долгий, жаркий, пропитанный солнцем. Ева блаженно покачивалась на волнах, отдыхая после энергичного заплыва, и с моря смотрела на берег, обнажившийся во время отлива, — изгиб утеса, череда скал, образующая серп, широкая полоса песка.

На пляже, обычно пустынном, народу было больше, чем всегда. Конец июля — пик купального сезона, и вся прибрежная полоса была усеяна яркими разноцветными пятнами: банные полотенца, полосатые ветровки, дети в алых и канареечно-желтых купальниках, пляжные зонтики и огромные надувные резиновые мячи. Чайки носились в вышине, то усаживаясь на вершины утесов, то устремляясь вниз, чтобы подобрать оставленные на песке объедки. Их крики перемежались криками людей, прорезавшими воздух. Мальчишки играли в футбол, матери окликали непослушных малышей, какая-то девушка радостно визжала, отбиваясь от двух юнцов, в шутку пытавшихся утопить ее.