Физрук 2: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом оказался весьма приличным. Не бетонная коробка, а солидное четырехэтажное здание из красного кирпича с лоджиями вместо балконов. Оконные стекла сияли чистотой и нигде не были разбиты или хотя бы — надколоты. По крайней мере, я таковых не заметил. За стеклами угадывались шторы из дорогих тканей. Никаких тебе авосек с продуктами, вывешенных из форточек. Сразу видно, что в каждой квартире имеется холодильник. Удивило и то, что двор, куда выходили два подъезда дома, огорожен забором.
Ворота и калитка были заперты, наличествовал и электрический звонок. Такого в 1980-м я еще не видел. А дом-то явно непростой. Я нажал на копку звонка. Из небольшой будки выглянул сторож. Я показал ему ордер. Он долго елозил по нему подслеповатыми глазками. Потом вставил ключ в замочную скважину и впустил меня. Вернул мне бумажку, показал рукой на второй подъезд. Я направился к нему. В подъезде было чисто и чуть-чуть пахло краской, а выкрашенные в салатовый цвет панели на лестничной клетке блестели.
Квартира со счастливым номером тринадцать находилось на первом этаже. И на двери обнаружилась… бумажка с печатью. Выданное мне жилище оказалось опечатанным! Я растерялся. Вообще-то самостоятельно вскрывать опечатанное жилье нельзя, вроде, но я же не просто так, с улицы зашел! Надо было куда-то идти, кому-то звонить… Идиотское положение… Я повернулся к «своей» квартире спиной, начал спускаться и едва не столкнулся с толстым мужчиком, который, пыхтя, спешил навстречу.
— Простите-простите-простите, — пропыхтел он. — Сидорыч мне позвонил… Это сторож наш… Я не знал, когда вы приедете… — Он протянул мне пухлую ладонь. — Авросимов Федор Николаевич, председатель ЖЭКа.
— Долин Александр Сергеевич, — представился я.
— Знаю-знаю-знаю, — протараторил он. — Мне звонили от самого Рустама Алиевича насчет вас…
Мы снова поднялись на площадку.
— Печать, видите-ли… — вздохнул я, указывая на бумажку.
— Моя-моя-моя вина! — уверил меня Федор Николаевич, который, видимо, в минуты волнения, всегда повторял трижды первые слова произносимой тирады. — Печать давно следовало снять… Но…
Он вздохнул и, зажмурившись, сорвал бумажку. Показал рукой на замочную скважину: открывай, дескать. Я вставил ключ, повернул два раза. Мы вошли. В прихожей было сумрачно, Авросимов щелкнул выключателем и сразу стали видны следы царившего в квартире беспорядка. На полу валялись какие-то бумажки. Вешалка была сорвана и висела на одном гвозде, а кроме нее — ни в прихожей, ни в двух комнатах, ни в кухне предметов обстановки не было. Если не считать газовой плиты, ванны и унитаза.
— Хозяева переехали что ли? — спросил я.
— Хозяин! — поправил меня председатель ЖЭКа и вздохнул: — Переехал… с конфискацией… А ведь какой хороший человек был, Всеволод Еремеевич…
— Почему — был? — удивился я. — Разве он получил высшую меру?
— Сплюньте-сплюньте-сплюньте! — в своеобычной манере откликнулся Авросимов.
— Тогда через какое-то время он вернется…
— Сюда не вернется, — твердо сказал Федор Николаевич. — Квартира тоже была конфискована и передана отделу жилкоммунхоза города.
— Понятно… — пробормотал я. — У прежнего жильца никаких долгов по коммунальным платежам не осталось?
— Нет-нет-нет, Всеволод Еремеевич, был очень аккуратным жильцом, все жировки оплачивал своевременно… Вы когда намерены переезжать?
— Да хоть завтра, — сказал я. — Мне в общем перевозить-то нечего, все мое вожу с собой.
— Так-так-так, — как дятел простучал председатель ЖЭКа. — Кое-какой мебелью мы вам поможем… Не обессудьте, что ее будет немного…
— Спасибо!.. Я буду вам за это что-нибудь должен?..
— Ну, что вы! — всплеснул ручонками Авросимов. — Если уж сам Рустам Алиевич о вас замолвил словечко…
— Ну тогда тем более — спасибо!
— Я сейчас Ваньку пришлю, нашего слесаря, — сказал Федор Николаевич. — Он воду откроет, принесет ключ от газовой трубы… Ну и проверит, как и что… Мы же все перекрыли, во избежание…
— Хорошо, — кивнул я.
Топоча, словно слон, по паркету, он выскочил из квартиры, и я остался один. Обошел пустые комнаты, со следами мебели на полу. Подошел к лоджии, выглянул в окно на улицу, с которой минут десять назад, не больше, разглядывал окна этого дома, не зная, какие из них — мои. Смущало ли меня то, что прошлый хозяин квартиры арестован? Нет. Мало ли что бывает. Я здесь ни при чем. Ни в каких махинациях не замешан. Наоборот — где-то даже герой. И если уж разобраться, я не менее достоин двухкомнатной квартиры, нежели неведомый мне Всеволод Еремеевич. Двушка по закону мне не положена — нет жены и ребенка. Но сильные города сего знатно подсуетились.
В дверь позвонили, и хотя она была открыта, я все же вышел в прихожую, чтобы впустить пришедшего. Им оказался здоровенный детина в робе, в руках он держал железный замызганный чемоданчик.
— Иван! — представился он. — Слесарь ЖЭКа.
— Александр!
Я пожал ему руку. Иван скинул сапоги, прошел в ванную, погремел ключами, пустил на пробу воду. Потом нырнул в сортир. И вскоре там тоже зашумела вода. Из туалета слесарь заглянул на кухню — включил газ, проверил, как работает плита. Вернулся в прихожую, сообщил:
— Все в порядке!
— Благодарю! — сунув ему трешку, сказал я.
— Если что, обращайся, — откликнулся он. — Пять-пять-тридцать-восемь-четыре.
— Хорошо!
Иван надел сапоги и отбыл. Я достал записную книжку — при отсутствии в этом мире смартфонов и Интернета, я приобрел привычку записывать все нужное — и занес в нее телефонный номер жэковского слесаря Ивана. Больше пока мне делать в этой квартире было нечего. Я вышел, запер ее и отправился в общагу. Что ни говори, а ощущения у меня были сложные. В любом случае — особой радости я не испытывал. И не потому, что мне жалко бывшего обитателя квартиры номер тринадцать. Наверняка он заслужил свою участь, но лучше мне бы этого не знать.
Вечерело, загорались огни. Я свернул на Ленина. Побрел вдоль тротуара, шурша опавшими листьями, которые успели опасть в изобилии к исходу сентября. Все еще было тепло. Носились во дворах ребятишки. Взрослые спешили с авоськами из магазинов, что призывно сияли полукруглыми окнами. Шуршали шинами редкие автомобили, автобусы и троллейбусы. Город настраивался на вечерний отдых после первого на неделе трудового дня. Соберутся семейные люди на кухнях, будут ужинать, обсуждая события заканчивающегося понедельника.
Я поневоле сравнивал все это с той суматохой, что царила… вернее — будет царить в городах через полвека — телефоны трезвонят, электросамокаты шастают, автомашины плотным потоком прут по проезжей части, светятся вывески, рекламные билборды, люди болтают на ходу с незримыми собеседниками, которые находятся от них, может быть, за сотни, а то и тысячи километров, или переписываются на ходу с теми, кого не знают ни в лицо, ни по имени, и скорее всего — никогда не узнают.
И делать это будут не какие-нибудь инопланетяне, а те, кто сейчас тащит в сетчатой сумке батон хлеба, спеша домой к моменту начала показа по телевизору сериала «Цыган». А многие из тех, кто будет в XXI веке заниматься полулегальным бизнесом, отдыхать в Турции или в Египте, зависать в соцсетях, ссориться с родственниками из-за квартир или даже мест на кладбище, бомжевать, погрязать в непомерных долгах, отдавать последнее телефонным мошенникам, сейчас беззаботно носятся от дерева к дереву, играя в прятки. Вот же жизнь!
Увы, жизнь и в этом тихом мирке эпохи развитого социализма тоже умела показывать зубы. Едва я вошел в общагу, как вахтер тут же сунул мне бумажку. Я машинально взял ее, глянул. Опять повестка! Да что же им от меня надо! Поднялся к себе, рассмотрел адрес. Улица та же, Дзержинского, а номер дома другой — двадцать. Явиться завтра к двенадцати часам. Их не волнуют, что у меня уроки!.. Придется отпрашиваться у Пал Палыча, показывать ему повестку. Что он обо мне подумает?..
Ночью я спал плохо. Впервые за все время пребывания в теле Сашка Данилова. Я все пытался понять, где перебежал дорогу закону? С Кешей никаких левых дел больше не имел. Неужто всплыла та история с колготками? Пришьют спекуляцию… Много, конечно, не дадут, но вся моя педагогическая карьера рухнет, едва начавшись. «Лучшие люди» города сделают вид, что не знают меня. Ордер на квартиру аннулируют. Да и зачем мне квартира, если у меня будет казенное жилье лет на несколько. А потом придется куда-нибудь устраиваться, ради уже не комнаты, а — койки в общаге.