Голодомор - Мирон Долот

По-прежнему оставалось неясным, действительно ли представитель партии на вчерашнем собрании сказал правду. Может быть, он хотел сбить нас с толку? Зачем? Ведь должна же быть причина, по которой он с нами говорил.

Нас сильно мучил ещё один вопрос: являемся ли мы ещё колхозниками после всего случившегося. Ведь формально никто требовал своего выхода из колхоза. В таком случае, что с нами будет? Оставят ли нас коммунисты в покое?

Пока мы все с тревогой ожидали новых событий, поползли первые слухи. Утром после мятежа расстреляли более двадцати крестьян. Их захватили на колхозной ферме, когда они пытались вернуть своё имущество.

Другой печальной новостью стал арест двадцати человек. Среди них оказался молодой человек, который фактически начал мятеж в нашей

Сотне. В тот же день жёны, дети и другие члены семей убитых и арестованных были изгнаны из своих домов и насильно увезены из села.

Их погрузили на военные грузовики и отправили на железнодорожную станцию, где их уже ждал товарный состав, и толпились партийные и государственные чиновники района.

Со дня мятежа прошла неделя, но больше никакой реакции со стороны властей не было. Нас всё больше беспокоил вопрос о членстве в колхозе. Неизвестность сводила нас с ума. Фактически это был вопрос жизни и смерти. Наступала пора весенних полевых работ. Но большинство из нас не могло приступить к ним по той простой причине, что не имели земли. При образовании колхоза земля была обобществлена и стала "социалистической собственностью", а, значит, охранялась законом. Во время мятежа крестьянам удалось вернуть часть своего скота и сельскохозяйственного инвентаря. Но как вернуть землю? Это было невозможно, ведь земля больше им не принадлежала. Они могли бы засеять земельные участки, но кто мог гарантировать, что им удастся собрать урожай. Не было даже гарантии, что им доведётся дожить до нового урожая. В середине апреля, спустя две недели со дня мятежа, нас, наконец, собрали на всеобщий митинг, проводимый в церкви. В ночь мятежа кто-то пытался восстановить церковь, и, к нашему величайшему изумлению алтарь и иконы оказались на своём обычном месте. Коммунистические лозунги и плакаты были выброшены. Но, в день собрания всё вернулось на "свои" места, и церковь опять стала клубом и пропагандистским центром. Красный цвет доминировал. На месте алтаря находился красный флаг. Везде висели плакаты "Смерть кулакам!". Вместо изображения святых опять вывесили портреты коммунистических вождей.

Когда мы с мамой пришли, клуб уже был набит народом. Никто не разговаривал. Люди выглядели осунувшимися и издёрганными, на их лицах читались усталость, недоедание и равнодушие. Каждый казался хмурым и озабоченным. И, действительно, для этого была настоящая причина. Они знали, что на предстоящем собрании будет решаться их судьба.

Вскоре показалось начальство. Многих из них мы не знали.

Большинство выглядели городскими жителями: хорошо одетые, сытые и холёные. Определённо, они являлись интеллектуалами и интеллигенцией.

Были среди прибывших и рабочие, но подавляющее большинство составляли крестьяне, как мы: измученные, одетые в заношенную одежду, с безнадёжно потухшими взорами. Когда они входили, над залом повисла тишина. На сцену взошёл член сельсовета, который проводил последнее собрание Сотни и не пострадал во время мятежа. Он объявил о предоставлении слова новому "тысячнику".

– Наш новый "тысячник", товарищ Черепин! – прокричал он.

В это время товарищ Черепин уже стоял на трибуне, медленно обводя собравшихся равнодушным взглядом.

Это был невысокий, широкоплечий мужчина, а блестевшая лысина и очки придавали ему профессорский вид. Однако, как выяснилось позднее, первое впечатление от его внешнего вида оказалось обманчивым. Последующие события показали, что это был настоящий садист, который, не испытывая угрызений совести, отбирал последний килограмм зерна или мог выкинуть ребёнка из окна в снег.

Он говорил так, как и ожидалось от официального представителя партии при обращении к сельским жителям: тихим голосом, покровительственным тоном и простым языком. Подобно всем предыдущим выступавшим, он дал оценку всем революциям в мировой истории, что нас совершенно не заботило. Он перечислил всех основателей коммунизма, описал ужасную жизнь в капиталистических странах и, наконец, провозгласил, что рай на земле может быть найден только в

Советском Союзе.

– Где ещё в мире крестьяне имеют возможность свободно собираться на такой митинг как наш? – спросил он.

И сам же поторопился ответить:

– Нигде! Только вы имеете такую привилегию, потому что живёте в

Советском Союзе!

Он вдруг замолчал, словно у него не было больше слов. Затем, понизив голос, продолжил:

– В вашем селе произошли неприятные события. Считаем ли мы, что они совершились с вашего согласия?

И после паузы, будто что-то обдумывая, он произнёс с пафосом:

– Нет! Не все из вас поддержали то, что произошло! Это дело рук врагов народа – кулаков!

Товарищ Черепин хорошо говорил по-украински, если не учитывать странного, местечкового акцента, выдававшего его национальность. Тем не менее, нам трудно было понять ход его рассуждений. Он задавал риторический вопрос, и сам же уходил от ответа. Он говорил о том, что случилось, не поясняя, а что же именно произошло. Конечно, мы все знали, что он имел в виду, но удивлялись, почему он не называл вещи своими именами.

Некоторое время спустя, его выступление приобрело более конкретные формы. Он пояснил нам, что поскольку мы поддались влиянию кулаков и сделали то, что сделали, мы потеряли право на жизнь! Ведь тому, кто выступает против коммунистов, нет места в этом мире. Но у нас ещё остаётся последний шанс стать достойными коммунистического общества, если мы вступим в колхоз. Эти слова предназначались тем, кто ещё не присоединился к колхозу. Те же, кто поднял руку на "социалистическую собственность", т.е. забрал свой скот и имущество с колхозной фермы, обязаны немедленно всё вернуть назад. Те, кто решил навсегда покинуть колхоз, должен написать письменное заявление сельсовет. Он ещё сообщил, что обобществлению подлежат только лошади и сельскохозяйственный инвентарь. Членам колхоза разрешается иметь в личном пользовании свой дом, своих коров, свиней, коз, овец и птицу.

Под конец он предупредил нас:

– Запомните раз и навсегда: поднявшего руку на Коммунистическую партию и Советское правительство ждёт только смерть!

Но собрание на этом не закончилось. За товарищем Черепиным один из агитаторов зачитал новую статью Сталина "Обращение к товарищам колхозникам", датированную 3 апрелем 1930 года.

Согласно этой статье, данное крестьянам право о выходе из колхозов не означало отказа от политики коллективизации. Это было просто изменением тактики. Статья утверждала, что, как и на войне, борьба против классовых врагов не может вестись успешно, если не закрепить уже захваченные позиции, не производить переброску сил и не обеспечивать поступления на передовую пополнения. Сталин утверждал, что "только мёртвые души покидают колхозы", что выходившие из колхозов являются противниками коммунистической идеологии. Но он добавил, что не все они враги и "мёртвые души". Этих крестьян

Коммунистическая партия не смогла ещё убедить в правильности коммунистической цели, и "их мы, несомненно, убедим завтра".

Сталин в своей статье ещё заявил, что правительство решило на два года отменить уплату налога на всех обобществленных сельскохозяйственных животных. Коровы, свиньи, козы, овцы и домашняя птица тоже освобождались от внесения налога, не зависимо от того, находились они во владении колхоза или в частной собственности колхозников. Это означало, что решившие выйти из колхоза, должны подумать дважды, прежде чем пойти на такой шаг.

Собрание закончилось около полуночи. Шёл дождь, и было холодно. По дороге домой мы решили остаться в колхозе. Другого выхода у нас не было.

Несмотря на наши ожидания и обещания, данные партийным представителем на этом собрании, никаких серьёзных изменений в нашей жизни после мятежа не последовало. Была возобновлена и усилена принудительная коллективизация, и с новым усердием и ожесточённостью продолжилось раскулачивание.

К началу 1931 года в нашем селе произошла полная коллективизация.

Но эта досрочная коллективизация не означала, что все жители села добровольно приняли систему коллективного хозяйства. Эта система навсегда оказалась нам чуждой. Половина нашего села была разрушена.

Более трети жителей подверглись физическому уничтожению или ссылкой в лагеря. Все наши продуктовые запасы конфискованы. К концу 1931 года начался голод. Единственным способом выжить стало членство в колхозе, потому что за ежедневную работу нам обещали какое-то пропитание.

И всё же борьба крестьян против коллективизации не завершилась с принудительным вступлением в колхоз. Наоборот, в последующие годы мы стали более неподатливыми. Во время сбора урожая в 1930 и 1931 годах правительство использовало созданные колхозы для того, чтобы отобрать так много зерна и другой сельскохозяйственной продукции, как ему этого хотелось. На селе говорили, что правительство присвоило более трёх четверти всего урожая 1931 года. А во многих соседних деревнях отобрали весь урожай целиком. Это было сделано просто, без всякого сопротивления. Вопрос о цене продукции даже не стоял. Ведь цены устанавливало государство, а не крестьяне.