Москва в начале ХХ века. Заметки современника - Анатолий Гуревич

Гимнастика преподавалась во всех классах всех мужских учебных заведений — один или два урока в неделю. В некоторых учебных заведениях она была хорошо поставлена и обеспечена необходимыми гимнастическими снарядами. В женских гимназиях преподавались танцы.

Спортивной игрой во многих буржуазных семьях был крокет, и на каждой даче была крокетная площадка.

Подлинно народными играми у мальчишек была игра «в чижика», а у взрослых — городки.[109] В «чижика» играли во дворах, но это было опасно, так как «чижик», подбрасываемый деревянной лопаткой, иногда попадал в окна и разбивал стекла, вынуждая игроков разбегаться врассыпную и не показываться во дворе несколько дней. В городки во дворах играли редко и только там, где позволяли размеры двора и отсутствовали подальше окна в поле игры.

В шахматы играли мало, больше в шашки.

На лыжах ходили единичные любители. Существовал лыжный клуб на месте нынешнего «Стадиона пионеров» на Ленинградском шоссе, но вступительный взнос был высоким, недоступным даже людям с достатком. Едва ли там было больше 100–150 членов, так как лыжи хранились на одном небольшом стеллаже.

Убожество вкусов и развития широких масс москвичей особенно проявлялось при посещении зоопарка, занимавшего только старую территорию, что на Красной Пресне. Животных дразнили, старались бросить в клетку что-нибудь несъедобное или дразнящее. Были случаи вкладывания гвоздей и булавок в хлеб, протягиваемый слону — съест или не съест?

Кстати, о показе животных. И тут была коммерция. В 1913 г. (или в 1914 г.), когда перед зданием нынешнего музея Революции (в прошлом Английского клуба)[110] вместо забора стояли одноэтажные магазины, один из них был арендован дельцом, поставившим внутри перегородку, за которой помещался большой страус, а к потолку было подвешено огромное страусовое яйцо. За поглядение этих чудес взималась плата по 5 копеек с посетителя. Место бойкое — Тверская улица, все время заходили посетители.

Оживление в московский быт вносили праздники, а их было много: церковные и царские дни. Наиболее торжественные из них, Рождество и Пасха, праздновались несколько дней. Москва в эти дни гудела колокольным звоном, а москвичи объедались всякой снедью сверх всякой меры.

Масленица. C картины Б. Кустодиева (1916)

Особо объедались на масленицу. В каждой семье пекли блины (почему «пекли», если их просто жарили на маленьких чугунных сковородках?). Сложенные в стопку, блины накрывались салфеткой или полотенцем и в горячем виде подавались к столу.

Приправа к блинам определялась достатком семьи. Как минимум простое или топленое масло и селедка, как максимум черная и красная икра, балык, семга, сметана, прочая дорогая закуска и крепкие напитки. По окончании масленой недели (в эти дни не учились) учащиеся обменивались опытом — кто, сколько съел блинов.

На масленицу можно было видеть в городе простые деревенские сани, запряженные парой или тройкой, накрытые коврами поверх большой охапки сена. В санях, кроме возницы, несколько мальчиков и девочек под надзором няни или прислуги — барчуки гуляют под развеселый звон малых церковных колоколов, который, шутя, имитировали нараспев: «Тебе блин! Мне блин! Блин, блин!»

Людей, читающих на ходу, в трамвае или на извозчике — словом, на улице — не было, хотя широко издавалась и продавалась у газетчиков «Универсальная библиотека» в виде малоформатных, в желтых обложках книжечек, напечатанных убористым шрифтом. Содержание — преимущественно классики русской и иностранной литературы и модные романы, цена копеечная.[111]

Для характеристики вкусов некоторой части москвичей следует упомянуть об одном магазине, находившемся в Столешниковом переулке и торговавшем «шуточным товаром»: чернильными кляксами из кусочка метала, покрытого черной эмалью, подкладываемыми в классный журнал учителю или кому-нибудь на раскрытую тетрадь; целлулоидовым тараканом, незаметно опускаемым в чей-нибудь стакан чая; пиротехническими шутихами; пепельницами в виде маленького унитаза с бачком; открытками фривольного содержания и тому подобными сувенирами весьма сомнительного остроумия, часто циничными и неприличными. Поставлялся такой товар преимущественно из Германии.

12 Вместо заключения

Все написанное не претендует на какую-нибудь форму литературного жанра. Просто, когда находишься у финишной черты жизни, тянет оглянуться на прожитое, особенно на годы детства и юности, а если есть возможность, то и написать об этом.

Но не хотелось бы, чтобы все написанное было воспринято как умиление перед прошлым, так как умиляться было нечем.

Нельзя забывать о том, что все казавшееся внешнее благополучие и все бытовые радости московской жизни начала XX века были обязаны своим существованием беспросветному труду простого народа: портных и сапожников, белошвеек и модисток, официантов и прислуги, мальчишек на побегушках, извозчиков, приказчиков, дворников, швейцаров и прочих, выгнанных нуждою из своих родных деревень и живущих в темных подвалах, спящих вповалку в темных углах и коридорах или под лестницами, занятых неблагодарным трудом с утра до позднего вечера и часто не знающих ночного покоя, унижаемых ежеминутно и ежечасно всеми, кому это было угодно, бесправных по существу и видящих кругом повсеместное стяжательство, как главную цель жизни, и лишенных возможности стяжать самим.

В итоге такой жизни оставалось одно: если не умрешь на работе, то, когда уже не станет сил работать, будешь вынужден вернуться в родную деревню, если уцелел твой дом и кто-нибудь из родных, и доживать там до последнего часа под недобрыми взорами родных, как лишний рот и в без того голодной семье.

Недаром многие не выдерживали такой жизни и ударялись в воровство, которое в Москве носило массовый характер. Воровали все: галоши из передней незапертой квартиры; белье с чердака, влезая туда через имевшиеся на всех крышах слуховые окна; одежду в банях, оставляя свою худшую; карманные часы в трамваях; ловко очищали карманы в любом пальто; хватали покупки, уложенные в складной верх извозчичьей пролетки, подскочив сзади и став ногами на ось пролетки; срывали меховые шапки с пассажиров, едущих в санках извозчика и не могущих быстро выскочить из саней из-за укрытых полостью ног, и быстро скрывались в проходном дворе; очищали богатые квартиры в отсутствие хозяев, часто не без помощи заранее подосланной прислуги; грабили с взломом магазины.