Человек без лица - Наталья Александрова

Дворняга, однако, забеспокоилась, поднялась и потрусила следом за «Алешей Поповичем».

Отойдя от магазина метров на двадцать, Павлик остановился, взглянул на Надежду и заявил, встав в третью позицию:

– Ну, так чего надо? Если чего перенести или вскопать поблизости, так я согласный, со всем нашим удовольствием, а ежели ехать куда – так нет, извиняйте. Были уже случаи. Вася Сургуч так вот сел к одному в машину, привезли его в богатющий дом, накормили-напоили, спать уложили в огромадную кровать, на чистые простыни. Вася заснул, как в раю, просыпается – а у него одной почки нет!

Морячок сделал выразительную паузу, чтобы Надежда смогла оценить драматизм ситуации, и продолжил:

– Это еще хорошо, что почки у него две, жив остался, до сих пор еще небо коптит, а если бы что другое? Так что теперь мы все умные, ехать никуда не соглашаемся!

– А я и не предлагаю, – заверила его Надежда. – Мне только поговорить нужно.

– А об чем же, к примеру, поговорить?

– Не о чем, а о ком. О Люсе Барсуковой. Я слышала, что ты про нее много чего знаешь.

– Про Люську? – В глазах алкаша проступило что-то человеческое. – Про Люську, значит…

Он на мгновение замолчал, как будто перенесся в другое место и другое время, затем оживился и проговорил:

– Про Люську поговорить – это можно, только в наше время за так никто не разговаривает. Даже Прохиндей, – он мотнул головой в сторону одноглазой дворняги, которая сидела неподалеку, внимательно прислушиваясь к разговору. – Так что говорить будем по утвержденным расценкам…

– И какие же у тебя расценки? – осведомилась Надежда, прикидывая свои финансовые возможности.

– Расценки у меня известные, – протянул алкаш, и в его заплывших глазах проявилась напряженная работа мысли. Он явно думал, как бы не продешевить. – До тебя один про нее уже спрашивал, – сообщил он наконец. – Такой неприметный…

– Носом поводил? – уточнила Надежда.

– Во-во, носом! Так он мне за наш разговор целую тыщу рублей выложил!

– Тысячу? – недоверчиво переспросила Надежда. – Ну, уж это ты заливаешь! Ты не адвокат и не психотерапевт, чтобы по таким расценкам работать!

– Ну, тогда пятьсот! – быстро снизил Павлик запросы.

– Пятьсот для меня тоже дорого. Двести – куда ни шло!

– Ну уж двести! – фыркнул алкаш. – Двести – это несерьезно! Двести – это не разговор! За двести я и с ящика не встану! За двести Прохиндей даже блоху не поймает! – Он повернулся к дворняге, как бы ища у пса моральной поддержки. Пес преданно взглянул на него единственным взглядом и негромко тявкнул.

– Самое большее – триста! – отрезала Надежда. – А если не хочешь – я пойду, другого кого-нибудь поищу!

Она сделала вид, что и правда собирается уйти.

– Ну ладно, дамочка, пускай будет триста! – остановил ее алкаш. – Не уходи! Кроме меня, тебе про Люську никто не расскажет! Правда, Прохиндей?

Пес снова утвердительно тявкнул.

– Ну уж и никто! – усомнилась Надежда.

– Именно что никто! – загорячился алкаш. – Потому что мы с ней были прямо не разлей вода!

– Ладно, вот тебе двести рублей сразу, а еще сто потом, когда все расскажешь! – Надежда достала деньги из кошелька, думая при этом, что нормальные детективы зарабатывают деньги расследованиями, а она еще и свои тратит.

– Значит, так! – Павлик спрятал деньги и приосанился. – Мы с ней, с Люськой, с самого малолетства кантовались! Она была девчонка классная, свистеть в два пальца умела, через самый высокий забор перелезть – раз плюнуть, дралась даже, как пацан. Ну, мы с ней быстро скорешились. Потом, когда подросли, мне отчим мотоцикл купил… хороший мотоцикл, хоть и не новый. Я его до ума довел и катал Люську на третье озеро купаться или еще куда. – Павлик сделал паузу, пригорюнился и продолжил: – Закончили мы школу, и тут… пошла она в какой-то колледж, или как это там называется. Правда, не окончила его, что-то там не заладилось, ушла со второго курса, пошла в магазин продавщицей. Там, правда, тоже не заладилось, недостачу на нее повесили, еле выкрутилась. Но все равно, у нее появились новые знакомые, меньше стала дома бывать. А я в автомастерской покантовался, а потом в армию пошел. Точнее, на флот, на большой противолодочный корабль «Вразумительный». – Павлик гордо поправил фуражку. – Отслужил свое, вернулся, смотрю, а Люся моя такая стала расфуфыренная, такая шикарная, что и не подступиться! Парни при ней все такие крутые, на дорогих тачках… В общем, разошлись мы с ней, как в море корабли!

– А дальше что? – поторопила его Надежда.

– Дальше-то? – Павлик вздохнул. – Потом пропала наша Люся, переехала куда-то. Говорили, что мужика нашла богатого.

– Замуж, что ли, вышла?

– Ну, замуж не замуж, но жила с ним, как сыр в масле каталась. Правда, встретил я как-то Вальку Котова…

– Это кто же такой?

– А это кореш мой старый, тоже когда-то здесь жил, с нами кантовался, а потом в менты подался. Так вот, встретил я Вальку, выпили мы с ним пива – я тогда еще не сильно зашибал… выпили, значит, пива, посидели, я его и спросил, не знает ли он про Люську, где она сейчас живет, да с кем кантуется. А он мне ответил, что Люська теперь не моего поля ягода. Я ему: сам знаю, что не моего, мне просто любопытно, как у нее жизнь молодая складывается… А Валька тогда и говорит, что мужик, с которым Люська живет, с большим криминалом связан, и Люська через него тоже, выходит, замешана. Вот так…

«Что я здесь делаю? – со злостью подумала Надежда. – Для чего торчу здесь и слушаю пьяную болтовню этого типа? Он за триста рублей наврет с три короба, а толком ничего не сообщит. Да и что он знает-то?»

– А потом… – после непродолжительного молчания снова заговорил Павел, – как-то иду я в магазин, смотрю – наша Люська к дому пробирается. Причем не на машине приехала, а пешком от шоссе идет. И одета так скромненько, неприметненько, и сумка в руках… Подошла она к дому, в калитку проскользнула, внутрь вошла и закрылась. И даже света в окнах нет. Я подождал немножко, подошел к дому и постучался. А тогда Прохиндей ко мне уже привязался, всюду за мной ходил, и тут тоже пришел, сел на крыльце и ждет. Она сперва не открывала, тихо сидела, как будто никого нет. Я тогда в дверь говорю: «Открой, Люсь! Это ведь я, Павел! Видел я, как ты вошла! Открой, я только поговорить!» Она еще немножко обождала, видит, что я не ухожу, открыла дверь, втащила меня внутрь и снова заперлась. Только Прохиндея не впустила, на крыльце он остался. Смотрю я на Люсю, а она злющая такая! «Что ты, – говорит, – ломишься? Что ты перед домом маячишь, да еще с этой псиной ободранной?» Я ей по-хорошему отвечаю, что давно ее не видел, хотел повидать, поговорить, про жизнь ее узнать молодую. Свет хотел включить, а то темно, как в погребе. Тут она меня чуть не убила, свет выключила и зашипела, как кошка сердитая: «С ума ты, что ли, сошел? С дуба рухнул? Хочешь, чтобы меня тут нашли?» Я ей опять же по-хорошему говорю: «А в чем дело, Люсенька? Прячешься, что ли, от кого?» А она на это: «Не твое дело! Проваливай отсюда, пока цел! Мне, – говорит, – только твоей пьяной рожи здесь не хватало, ко всем моим неприятностям!» Я, конечно, обиделся. Может, я к тому времени и принял немного, но не так, чтобы пьяной рожей обзываться. Хотел уже уйти, а тут как раз к дому какая-то черная машина подъехала. Я занавеску приподнял, выглянул. Смотрю, вышли из машины двое, сразу видать – серьезные ребята, и потопали прямо к крыльцу… Смотрю, Люся моя с лица спала, побледнела, прямо затряслась от страха. «Вот, – говорит, – доигрался ты! Все, теперь мне однозначно конец пришел!» Но только тут Прохиндей, который на крыльце сидел, на тех двоих залаял, зарычал, хотел покусать. Один из них пистолет достал, а второй ему: «Тише, нам шум не нужен!»

Пес, который до сих пор внимательно слушал своего хозяина, встал, подошел поближе и негромко зарычал – видно, вспомнил тот героический эпизод своей биографии.

– Ну да, про тебя рассказываю! – ухмыльнулся Павлик, потрепал собаку по загривку и продолжил:

– Видно, хотел этот бандюган его ножом пырнуть, но Прохиндей – пес хитрый, жизнью битый, его так просто не возьмешь, он так ловко отскочил и за руку того бандюгана, видно, укусил, потому как заорал тот от боли. Правда, ножом его все-таки задели. Вот так Прохиндей и лишился глаза. Ну, я тут опомнился, Люсю за руку схватил, потащил в заднюю комнату, там окошко открыл, и выскочили мы с ней в огород. Там перескочили через забор, и привел я Люсю своими тропинками в один дом заброшенный. Там мы ночь и пересидели. Люся вроде оттаяла, говорили мы про старые времена, как в чужие сады лазили, как в озере купались… Только про теперешние свои дела Люся не хотела рассказывать. Как живет, с кем живет, от кого прячется – ничего мне не сказала. А посреди ночи услышали сирену, проехала мимо нас пожарная машина. Потом уже, наутро, узнали, что сгорел Люсин дом… Видно, те двое разозлились, что не нашли ее, и подпалили избушку на прощание. Ну, и пугнуть ее хотели. На следующий день проводил я ее до метро, там мы попрощались, и больше я ее не видел.