Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана (Том 1) - Б Рошфор

Послушаем, что говорят Фанфан и Фаншетта.

- Ты меня любишь?

- Конечно, люблю! А ты меня любишь?

- Да-а!

- А как ты меня любишь?

И т. д. и т. п.

Добавим, что они ещё не переступали роковую черту. Нет, попытка однажды была, но ничем не кончилась - видимо, Фаншетта испугалась. Но вот думали они об этом не переставая, и возможно, в этот день и случилось бы непоправимое, если бы Элеонора Колиньон, забыв дома сумку с деньгами, не вернулась. Фанфан, подгоняемый любовным нетерпением в комнату Фаншетты, забыл повернуть ключ в замке!

И вот так случилось, что веселое дребезжание звонка вдруг прервало их любовные игры, но они словно окаменели от страха, а потом было уже поздно: Элеонора была уже в комнате, где забыла сумку.

- О!!! - воскликнула она. И потом: Хо-хо!

Их позы, лица, багровые от стыда, совершенно обалделые, их нагота и смятая постель... Оглядев все это, Элеонора повторила:

- Хо-хо!

Фанфан, завернувшись в одеяло, заявил:

- Мадам, это моя вина! - и склонил повинную голову.

- Никаких рыцарских извинений, шалопай ты этакий! - крикнула Элеонора, наконец переведя дыхание и обретя дар речи. - Для такого нужны двое, и я подозреваю, что мадемуазель не пришлось долго упрашивать!

В самом деле, невозможно было поверить, что Фаншетту пришлось добиваться гусарским натиском: вся её одежда, включая чулки, была тщательно сложена на спинке кресла! Да, Фаншетта была девушка аккуратная. И теперь она рыдала, как Мария - Магдалина, спрятавшись при этом под одеяло.

- Одевайтесь, молодые люди! - потребовала оскорбленная мать после убийственной паузы, когда слышно было лишь её учащенное дыхание.

Фанфан поспешил: схватив свою одежду, столь же тщательно сложенную (это Фаншетта научила его столь хорошим манерам) выскочил к себе как ужаленный, не дожидаясь приказания.

"- Вот так ситуация! Такая досада! Нет, какая неприятность! Теперь его выгонят из дому! А что, если потихоньку сбежать?" - подумал он. Выглянув в окно, решил, что спокойно может слезть по водосточной трубе, и потом через забор.

Но отчаянный плач Фаншетты, долетавший снизу, исключил столь не геройский поступок. Фанфан торопливо оделся и спустился вниз так же быстро, как и поднялся к себе.

Фаншетта получила всего одну оплеуху и теперь держалась за правую щеку, но когда Фанфан влетел в комнату, встретила его молча, с испугом в глазах.

- Мадам, - заявил Фанфан Элеоноре, испепелявшей его взглядом, - как принято, я все искуплю, женившись на Фаншетте!

Элеонора ошеломленно уставилась на этого мальчика-с-пальчик, говорившего так свысока, и едва не расхохоталась.

- Женишься на ней?

- Да, мадам!

- Но ведь тебе только десять, дурачок!

- Возможно, мадам, но врожденное благородство души ... (Фанфан только что прочел "Сида" Корнеля).

- И он осмеливается говорить мне о своей душе! Ах ты маленький развратник, у моей дочери в руках была отнюдь не твоя душа!

Тут Элеонора повернулась к Фаншетте:

- Тебе не стыдно? Не стыдно? Портить маленького мальчика!

И опять обрушилась на Фанфана:

- Ну, конечно, вы пойдете к королю, к архиепископу, к папе или не знаю к кому просить разрешения на свадьбу!

И опять Фаншетте (Элеонора, как видим, непрестанно вертелась как волчок):

- А что если бы, дура несчастная, ты забеременела?

- С чего вдруг, сама же говоришь, он ещё маленький мальчик!

- Не везде он маленький! - оборвала её Элеонора. - Я успела заметить: кое-что, ты знаешь, о чем я, у него явно не по возрасту!

- Мадам! - успокоил её Фанфан, - не беспокойтесь! Мы с ней вовсе не совокуплялись!

Элеонора смерила их взглядом по-очереди: - Это правда?

- Правда, мадам!

- Правда, мама!

- Клянитесь!

- Клянусь! - крикнули несчастные одновременно.

- Фу! - вздохнула Элеонора и ушла к себе, где пару часов провела в размышлениях. Фанфан и Фаншетта, каждый в своей комнате, думали о том, какая это хрупкая вещь - счастье, как коварна жизнь и как глуп человек, не закрывающий двери на ключ. К полудню Фанфан вновь услышал плач. Осторожно спустившись вниз, напряг слух. Слышал только Фаншетту, умолявшую: - Нет, мамочка, нет!

Фанфан спустился ниже, но подслушивать не понадобилось - двери отворились и он увидел Фаншетту, как та, спрятав лицо в подушку, бьет вокруг себя руками.

- Впредь, - заявила Элеонора, - Фаншетта будет жить у Сестер милосердия! Я не собираюсь держать в доме двух развратников, думающих только о том, чтобы, скрывшись с глаз моих, ходить как Адам с Евой!

Решение Элеоноры казалось окончательным.

- Мадам, - предложил Фанфан, - выгоните лучше меня! Я ведь вам не родной! Тут же распрощаюсь, и вы никогда меня больше не увидите!

- Ну конечно! Боже, - огорченно возразила Элеонора, - а что скажет брат Анже, если не найдет вас здесь? Он доверил вас мне, и я за вас отвечаю. По крайней мере до тех пор, пока не получу других распоряжений! И добавила: - Вот недели через три придет брат Анже, тогда поговорим!

* * *

Не помог ни плач, ни крик. И теперь Фаншетта заперта в монастыре Сестер милосердия, где может набраться дурных привычек. А Фанфану каково! Он страдает! Он от одного удара судьбы (та, оказывается, иногда может выступать в форме ключа) потерял и свою Фаншетту, и расположение Элеоноры. Словно в пьесе Корнеля, ей - Богу!

Оставался бы Фанфан и впредь несчастным, если бы через неделю не пришла к нему Элеонора - ночью, в темноте, в его постель!

- Что? - спросила она, видя его удивление, - не заслуживаю я вашего горячего внимания? (Всю неделю Фанфан думал, что она с ним на "вы", потому что злится, но теперь понял - чтобы сделать его старше).

- Ну что вы! - любезно возразил он.

- Только скажите, что она красивее меня, только посмейте! (Судя по такой настойчивости, причина тут - ревность, хотя, разумеется, и многое другое). - Вот теперь я это знаю!

- Что, мадам?

- Что теперь сочтена достойной вашего внимания!

- Простите, мадам, я не виноват!

- Все в порядке, мой малыш, только продолжай! - перешла она на "ты", чувствуя, как подкатила слабость. - Нет, со мной ты не остановишься! - и блаженно задышала.

- Нет, мадам, я не остановлюсь!

* * *

Именно за тем занятием, что мы только что описали, и застала их месяцем позднее Фаншетта - и это было вторым происшествием, о котором мы упоминали. Фанфан с Элеонорой забыли, что уже воскресенье - по воскресеньям Фаншетта приходила из пансиона домой, где оставалась до вечера

- Мамочка, это я! - сообщила она о своем приходе, открывая дверь в спальню матери - и что она увидела, мы уже знаем.

Ни сказав ни слова, Фаншетта на весь день заперлась у себя, а вечером вернулась к Сестрам милосердия. Фанфан же провел целый день на улице, куда сбежал после разоблачения его постыдного поведения. Вернуться он постарался как можно позднее, чтобы быть уверенным, что Фаншетты уже не будет.

- Что она вам сказала? (Опять на "вы").

- Ничего!

Элеонора плакала! Ее замучили угрызения совести. Фанфана тоже. Фанфана мучили не только угрызения совести, но и мысль о том, что Фаншетта, которую он, разумеется, любил по-прежнему, уже никогда, никогда не будет любить его! Он погубил их любовь. И вот Фанфан злился на Элеонору, а Элеонора на Фанфана, что, однако, не было поводом для расставания. И они не только не расстались, но, чтоб забыться, занялись этим пуще прежнего. Только с тех пор стали весьма осторожны и всегда заботливо запирали все двери. По воскресениям Фанфан теперь чуть свет уходил из дому и шлялся по Парижу. А вернувшись к ночи, всегда спрашивал:

- Что она говорила?

И получал всегда один и тот же ответ:

- Ничего.

- Ах, я погубил наше чувство! - вздыхал он, и это его очень огорчало.

В одно из этих печальных воскресений около двух часов пополудни Фанфан шагал по Неф-де-Пти-Шамп. Элеонора поручила ему зайти к знаменитому кутюрье Лабиллю купить перчатки. Фанфан знал, что ему откроют и в воскресенье, поскольку у Лабилля продавщицы жили при магазине и одна всегда дежурила, открывая почтенным клиентам, желавшим избежать толкотни обычных дней.

Стоял прекрасный майский день 1768 года, и Фанфану было суждено запомнить его навсегда - ведь в этот день он стал участником незабываемых событий.

Фанфан как раз свернул на рю Неф-де-Пти-Шамп, когда в полсотне метров перед собой заметил горбатый силуэт, слишком хорошо ему знакомый, и грязно-рыжие волосы, которые могли принадлежать только Пастенаку! Ах, Пастенак! Свинья Пастенак! Мерзавец, которому он обязан самым ужасным унижением в своей жизни!

Уже хотев бежать за ним, чтоб проучить как следует, он вдруг заметил, что Пастенак стоит как раз под вывеской Лабилля "Ля Туалетт".

Фанфан тоже остановился, желая узнать, что нужно там его врагу, и тут его обогнали двое, причем один сказал другому:

- Он уже там - мы вовремя!

Мгновением позже оборванцы присоединились к Пастенаку и ошеломленный Фанфан увидел, как вдруг все трое вошли в магазин "Ля Туалетт". Чтобы Пастенак пошел купить перчатки с двумя такими оборванцами? Нет, это невозможно!