1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! - Гровер Ферр

Книга еще одного фальсификатора — Бориса Викторова — стала одной из самых заметных работ, вышедших в разгар горбачевской кампании по развенчанию Сталина и дискредитации завоеваний социализма в СССР. Викторов сумел получить доступ к документу исключительной важности, изучить его, но скрыл от читателей, что Фриновский был убежден в виновности Бухарина и других «правых» и вдобавок изобличил Ежова как организатора заговора против советского правительства. А следовательно, ни один из все еще секретных документов, процитированных в книге Викторова, не может быть взят «просто на веру».

Тот же вывод относится к биографии Ежова, написанной Петровым и Янсеном. Последним посчастливилось получить доступ к записке Фриновского, но они ограничились лишь процитированной выше цидулькой. Догадаться о причине столь вопиющих умолчаний совсем несложно: ведь письменные признания Фриновского камня на камне не оставляют от стержневой мысли Петрова и Янсена, будто Ежов и впрямь был только «преданным сталинским палачом».

Обладал доступом к документу и Хаустов; его имя значится среди составителей сборника «Лубянка. Сталин и НКВД—НКГБ—ГУКР «Смерш», где, собственно, и был опубликован полный текст заявления Фриновского от 11 апреля 1939 года. Но Хаустов держал в руках и подлинник самого заявления: в своей более ранней статье, одно время размещавшейся на странице ФСБ в Интернете, он приводит взятое именно оттуда закавыченное обещание Ежова сохранить жизнь Бухарину. Но, как и другие авторы, Хаустов тоже «постеснялся» указать, что Ежов раздавал все свои посулы только в обмен на обязательства подследственных хранить гробовое молчание о его собственных связях с заговорщиками.

Черушев (следующий в нашем ряду) цитирует записку довольно аккуратно. Но от того мало что меняется, поскольку и он утаивает от читателей, что записка Фриновского удостоверяет факт существования заговора «правых». Чуть не дюжиной своих пухлых сочинений Черушев стремится доказать ложный характер дела Тухачевского и беспочвенность обвинений, выдвинутых против других заговорщиков в Красной Армии. Но Бухарин и Тухачевский дали независимые друг от друга показания, назвав друг друга соучастниками преступного сговора. Поэтому указать на виновность Бухарина, как о том говорится у Фриновского, значило бы для Черушева свести на нет все его многотомные усилия.

И все-таки Черушев находит возможным указать, что, дескать, «Фриновскому уже нечего скрывать, и он дает полные, на наш взгляд, вполне объективные характеристики своим подчиненным, раскрывает весь процесс прохождения подследственного от его ареста до зала (комнаты) суда». А следовательно, Черушев сам блестяще подтверждает, что записка Фриновского — документ, заслуживающий безоговорочно полного доверия!..

Юнге, Бордюгов и Биннер приводят короткую цитату из записки Фриновского в примечании — ту часть, где говорится о массовых репрессиях. Авторы умышленно обходят молчанием самую впечатляющую часть документа, где говорится о заговоре в НКВД и его взаимопроникновении в заговоры троцкистов и «правых», а также о том, что Бухарин и другие подсудимые третьего московского процесса плюс Ежов с его подручными виновны в участии в антиправительственном заговоре. Вслед за Черушевым Юнге, Бордюгов и Биннер отмечают надежность записки Фриновского, но в силу того, что та противоречит сконструированной ими концепции массовых репрессий, предпочитают не говорить о ее истинном содержании. По тем же соображениям ими оставлены без внимания и другие несомненно известные авторам источники. Речь, в частности, идет о показаниях Ежова от 29 апреля 1939 года, опубликованных в том же сборнике, что и записка Фриновского, о многочисленных выдержках из показаний Ежова из его биографии, написанной Павлюковым (Павлюков А. Ежов. Биография М.: Захаров, 2007), книгу которого Юнге, Бордюгов и Биннер цитируют на с. 32–33, и о показаниях Ежова от 4 августа 1939 года, напечатанных в приложении к русскоязычному изданию книги Петрова и Янсена.[137]

Фактически же все, кто пользовался заявлением Фриновского от 11 апреля 1939 года, писали о нем как об очень надежном источнике. Ну а сами утверждения Фриновского считаются ими безусловно правдивыми. Все до единого авторы избегают главного — сказать, что в точном соответствии с изложенным в записке Бухарина, Рыкова и других следует признать виновными как организаторов заговора «правых». Но именно это скрывается от читателей. И вдобавок тщательно замалчивается та часть свидетельства Фриновского, где он писал о подготовке московского процесса 1938 года. О значении наиболее важных из умолчаний речь пойдет ниже.

Пока же кратко остановимся на других «взрывоопасных» утверждениях записки Фриновского.

Ежов тоже участвовал в заговоре «правых» и был связан как с группой Бухарина—Рыкова, так и с другими группами.

С помощью пыток и выбитых таким образом показаний Ежов и его подручные в массовом порядке фальсифицировали уголовные дела на тысячи ни в чем не повинных советских граждан, чтобы скрыть следы своей заговорщической деятельности.

Сталинское руководство оставалось в неведении о массовых бесчинствах в НКВД и заговоре, возглавляемом Ежовым.

Значение заявления Фриновского для понимания событий в СССР 1930-х годов, особенно времени т. н. «ежовщины», трудно переоценить. Перед нами такой источник, который вкупе с рядом других исторических работ последних лет (в том числе авторов настоящей работы) требует кардинального пересмотра антисталинской, или, точнее, троцкистско-хрущевско-горбачевской концепции массовых репрессий.

Интерпретация «ежовщины» в изложении Фриновского совпадает с выводами тех научно-исторических работ, которые опираются на рассекреченные материалы из советских архивов, что в первую очередь следует отнести к трудам Юрия Жукова. Выступая на протяжении нескольких лет в печати, ученый писал, притом многократно, что по крайней мере некоторые из заговоров, раскрытых сталинским руководством, существовали в действительности. Жуков исследовал т. н. «кремлевское дело» и события, приведшие к отстранению от власти Авеля Енукидзе. Именно Жуков первым из историков указал: главную ответственность за массовые репрессии, развязанные вскоре после июньского (1937) Пленума ЦК ВКП(б), следует возложить на первых секретарей.[138] Относительно недавно и вновь со ссылкой на архивные материалы Жуков дал понять, что заговор военачальников с участием маршала Тухачевского, по его мнению, нельзя считать фальсификацией:

«— …Есть документы, по которым [начальник охраны Кремля] Петерсон должен был организовать арест пятерки: Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Орджоникидзе. А временно, пока не соберется партийный съезд, ЦИК СССР, во главе страны должен был встать товарищ Тухачевский. Это так. И замешаны в этом деле были командующий Московским военным округом Корк и куча народа из МВО, они все были повязаны в заговоре.

То есть заговор был?

Конечно. И документы есть. Вот Патрушев (тогдашний директор ФСБ. — Г. Ф., В.Б.) взял бы и приказал своему архиву опубликовать эти документы».[139]

С начала «холодной войны» и по настоящее время в исторической литературе преобладают взгляды, согласно которым ответственность за массовые репрессии возлагается целиком на одного Сталина. Но такие представления явно несостоятельны. Характерный образчик — книга Янсена и Петрова. О Ежове авторы пишут как о «преданном сталинском палаче», хотя еще в 1990-е годы в их распоряжении оказались записка Фриновского и письменные признания того же Ежова, а из них явствует: нарком НКВД стоял во главе собственного заговора и ставил целью убийство Сталина. Те же документы подтверждают виновность Бухарина.

Майкл Эллман — другой автор из той же когорты — додумался даже дать новое название «массовым репрессиям»:

«Т. к. термин «ежовщина» давно существует, но переключает внимание с инициатора на его орудие, для описания 1937–1938 годов будет, по-видимому, более уместно использовать понятие «сталинщина». Для более же длительного периода (1928–1953) больше подходит другой термин, например «сталинизм».[140]

На самом деле верно прямо противоположное. Дж. Гетти и О.В. Наумов лет 10 назад показали: П.П. Постышев был исключен из партии, затем арестован и по приговору суда казнен именно за незаконные массовые репрессии.[141] И это лишь вершина айсберга.

Для «массовых репрессий» нужна новая историческая концепция, краеугольным камнем которой должна стать реальность существования заговора партийной оппозиции и военных. Ежов вместе с группой первых секретарей (а возможно, и с кем-то еще) воспользовался возникшей паникой в своих интересах и по сфабрикованным обвинениям приступил к массовому уничтожению ни в чем не повинных советских граждан, число которых, возможно, насчитывает не одну сотню тысяч.