Дорога превращений. Суфийские притчи - Джалаладдин Руми

Суфий, судья и сейид

Притча аллегорически повествует о разладе между тремя подходами к религии, которые в действительности призваны взаимно дополнять друг друга: суфий олицетворяет мистическое познание, судья ( факих– мусульманский законовед) – теоретическое богословие, а сейид(потомок пророка Мухаммада) – практическое наставление в праведности. Помимо этого здесь присутствует скрытое указание на совместную ответственность духа (рух), разума (акл) и животной души ( нафс) в прегрешениях человека. Очередность наказаний свидетельствует о причастности ко греху в первую очередь духа («суфий»), во вторую – разума («сейид») и лишь напоследок – плотского начала («факих»). Только действуя вместе, они могут «похитить запретные плоды» из мира («сада»), принадлежащего Творцу («садоводу»), т. е. – совершить грех.

Д. Щ.

***

Здесь Руми особенно поэтично выражает ту идею воздаяния, которая, в той или иной форме, утверждается каждой из великих религий человечества. Достаточно сравнить евангельское: «...Какой мерою мерите, такой и вам будут мерить» (Матф. 7, 2) – с индуистскими и буддийскими представлениями о кармическом воздаянии. Та же идея находит отражение в фольклоре всех народов (ср., например, русскую народную пословицу: «Как аукнется, так и откликнется»). В наше время, когда идет активный процесс расслоения общества на богатых и бедных и богатство зачастую наживается бесчестным путем, молодое поколение, как никогда прежде, поставлено перед выбором: преступить ли моральные нормы из соображений корыстолюбия или воздержаться от этого, памятуя о законе Божественного воздаяния? Поэтому сейчас особенно важно на многочисленных примерах из Священных Книг, а также окружающего мира, собственного опыта, мировой литературы и т. п. наставлять подрастающее поколение именно в этом духовном законе. Как видно из притчи Руми, воздаяние настигло ее героев уже при жизни. Как мы знаем, бывает и иначе...

М. Х.

Один садовод, заглянув за ограду,Увидел, как бегают воры по саду.

Его удивил необычный их вид:Да это же суфий, судья и сейид!

Подумал он: «Я не тяну на героя:Ведь я-то один, а воров – целых трое!

Чем мне одному затевать с ними бой,Не лучше ль поссорить их между собой?»

Сказал он: «Салям! Сколько лет мы знакомы!»И суфию молвил: «Дражайший, из дома —

Вот тут, по соседству – нам коврик возьми:Я рад пообщаться с такими людьми!»

Чуть суфий ушел – он судье и сейидуСказал: «Вам не кажется: он только с виду

Воздержанный малый и строгий аскет?А так – ничего в нем суфийского нет!

Я прямо скажу вам: сей лжец и пройдохаВ порядочном обществе выглядит плохо!

Я думаю, вам и самим ни к чемуОбщаться с мерзавцем, что метит в тюрьму?

Вас все уважают – судью и сейида,Поскольку вы люди почтенного вида,

И слово Корана у вас на устах!Зачем рядом с вами такой вертопрах?!

Когда он придет – вы меня извините, —Вы коврик возьмите, его же – гоните:

Такие ханжи никогда не в чести!И будем мы с вами беседу вести».

И вот, когда с ковриком суфий вернулся,То фыркнул судья, а сейид отвернулся...

Отправился тот восвояси, но вотЕго нагоняет в пути садовод,

И палкою – бац по спине и пониже:«Я слышал, любезный, ты – суфий? Скажи же,

Какой это дервиш, наставник души,Тебе воровать по садам разрешил?

Тебе подсказала подобную темуДжунайда или Байазида система?!»

И суфий, от боли на землю упав,Сказал садоводу: «Почтенный, ты прав!

Но теми двумя, кем так подло я предан,Да будет и ими вкус палки отведан!

То зло, что излили они на меня,Пусть к ним возвратится в течение дня!..»

...К гостям садовод, спрятав палку, вернулся,Лукаво-почтительно им улыбнулся

И молвил сейиду: «Поблизости тутСлужанка готовит нам несколько блюд,

Скажи – мы заждались!..» – Сейида уславши,Судью вопросил он: «Светило ты наше,

Ответь мне – я прав, иль мне кажется, все ж,Что вовсе с Пророком сейид сей не схож?

Скажи – ведь такое случается редко?А разве не сходство потомка и предка

О родственной близости их говорит?Ну, сам ты подумай: какой он сейид?

С Пророком в родстве – а такой оборванец?Я точно уверен, что он – самозванец!

Кто ж скажет, к примеру, что ты – не судья?Порукой тому – вся ученость твоя!»

Почтительной речью судья обольстился,Во всем с садоводом тотчас согласился,

А тот возле дома сейида настигИ палкой ударил его в тот же миг:

«Скажи мне, о ветвь самого Мухаммада:Дозволено ль красть тебе фрукты из сада?

Давно иль недавно Небес благодатьТебя научила плоды воровать?

Так в чем, поясни, ты подобен Пророку?!» —И так напоследок огрел его сбоку,

Как вряд ли сумел бы и враг-хариджит.Сейид, весь в слезах, на тропинке лежит

И молвит: «Судьей беззаконным я предан,Но радуюсь я, что получит он следом

Такую же долю заслуженных мук, —Ведь хуже собаки забывчивый друг!»

И вправду, к судье садовод возвратилсяИ с палкой тотчас на него напустился:

«Не ты ль наш судья, что судебный уставВесь вызубрил, тысячу раз пролистав?

А раз ты законник, узнать тебе впору,Что руку рубить полагается вору!

А ну-ка, ответь мне: какие судыСрывать разрешают чужие плоды?!.»

Судья отвечал: «Я друзей своих предал,За это и вкус твоей палки отведал.

Так будет проучен любой, в свой черед,Кто, лестью прельщенный, друзей предает!»

Предопределение

Притча иллюстрирует богословский спор о взаимоотношении между Божественным предопределением и свободной волей человека. В Исламе сторонниками доктрины полного предопределения являются джабариты. Суфии же, в противоположность им, подчеркивают необходимость усилий со стороны человека на пути просветления и спасения души. В притче джабарит представлен сатирически в образе вора.

Д. Щ.

***

В виде вора, орудующего в чужом саду, здесь выведен сторонник идеи абсолютного предопределения. Если внимательно вглядеться в историю религий, можно убедиться, что идея фатализма нередко служила прикрытием для злодеяний (в данной притче – «воровства»). «Сад» символизирует общину верующих (араб. умма – исламское сообщество; ср. с образом «Божьего виноградника» как народа Господня или общины верующих у библейских пророков и в Евангелии). Служитель религии, недостойный своего призвания и прикрывающий корыстолюбие «благочестивыми» рассуждениями, чужд по духу тому «саду», в котором пытается столь ловко орудовать. Ему противостоит «садовник» – хранитель «сада», т. е. суфийский шейх, чье призвание – защита и приумножение в земном мире истинной духовности. «Связав» и «избивая» чужака (т. е. обезоружив его аргументами и одолевая в богословском споре), «садовник» обрушивает на его голову слова: «Каждый мой удар есть воля Божья!»

М. Х.

Вор был спокоен и не ждал беды,Когда в чужом саду срывал плоды.

«Ты кто такой?» – садовник закричалНо вор ему бесстрашно отвечал,

Поскольку в богословье был не слаб:«Бог – мой кормилец, я – Господень раб!

В Его саду я скромно пировал,Вкушая то, что Он мне даровал!»

«Ты прав, мой друг, – садовник подтвердил. —И наказать тебя сам Бог судил!»

И тут он вора крепко обхватилИ к дереву веревкой прикрутил,

И палкой стал охаживать, да так,Что начал умолять его бедняк:

«Помилуй! Чем тебя я разъярил?Я Божью волю, не свою, творил!»

А тот в ответ: «Коль мыслью ты не слаб,Пойми, что я ведь тоже – Божий раб!

Ты – Божий, но и палка – Божья тоже,И каждый мой удар есть воля Божья!»

Горожанин и сельчанин

В образе горожанина выведен человек, постоянно ублажающий других, потворствуя эгоизму их нафсаи ожидая себе от этого доброго воздаяния. Сам нафсизображен в виде близкого к природе сельчанина. Однако животное начало человеческой природы не способно сострадать людям: оно может сочувствовать только другому «животному», сродному ему самому («родной ослице»). Настоящая дружба с тем, в ком господствует эгоизм, – невозможна.