Творческое наследие Б.Ф. Поршнева и его современное значение - Олег Вите

Поршнев подчеркивает «социальную сторону» в начавшемся в конце XIX века переходе к империализму. Во-первых, это внешние захваты, создание колониальных империй, о чем уже шла речь выше в разделе Историческая наука. Во-вторых, это образование монополий.

Поршнев крайне осторожен (дело идет о каноническом тексте Ленина!):

«Рабочее движение концентрировалось по отраслям производства исторически раньше, чем концентрировался капитал, и […] поэтому образование капиталистических монополий имело также функцией лишить рабочих такого преимущества в борьбе».[193]

Автор этих строк в свое время начал собирать материалы о случаях, когда, аналогично введению машин, монополистические объединения создавались непосредственно в ответ на забастовку рабочих нескольких независимых предприятий одновременно. Целый ряд таких случаев был обнаружен. В частности, в последней четверти прошлого века после многомесячной объединенной забастовки рабочих нескольких пивоваренных заводов на Среднем Западе США, их хозяева объединились в пул.[194]

В заключение данного раздела отмечу, что большинство фактов о классовой борьбе и ее роли «движущей силы» Поршнев раскопал не в архивах, а в исторических работах других авторов, в которых данные факты оказывались как бы случайными вкраплениями, побочным продуктом исследовательской работы, направленной на иные цели. Такой вторичный анализ Поршнев активно использовал и в своих физиологических исследованиях, благодаря чему он обнаружил огромную массу фактического «побочного» материала о так называемых неадекватных рефлексах, что и помогло ему открыть тормозную доминанту и вообще принцип «бидоминантности».

X. Политические науки

В рамках политических наук (или политической социологии) Поршнев исследовал институты классовых обществ в их функции надстройки, соответственно, «базисные» причины их формирования и эволюции, а также различные составные части надстройки, играющие в классовой борьбе существенно разную роль.

Поршнев формулирует «основную социологическую проблему» классового общества:

«Феодализм существовал много веков. Значит, на протяжении всей его истории той силе, с которой огромная крестьянская масса, составляющая не менее 80–90 % населения, сопротивлялась эксплуатации, противостояли какие-то другие силы. […] Нарастание крестьянского сопротивления в течение веков, таким образом, толкало вперед, заставляло перестраиваться и соответствующие органы феодального общества.»[195]«Мы таким путем переходим к основной социологической проблеме феодального общества (в известном смысле — всякого классового общества): что заставляло подавляющее большинство членов общества повиноваться ничтожному эксплуатирующему меньшинству? Что обычно парализовало их волю к борьбе, ежечасно подстегиваемую экономической необходимостью?».[196]

Это и есть проблема надстройки: что защищало экономический базис от разрушения?

Поршнев выделяет две существенно различающиеся части надстройки или даже две различные надстройки — политическую и идеологическую: принуждение и убеждение:

«Именно этими двумя факторами — насилием (принуждением) и религиозным внушением (или убеждением) — и осуществлялось активное противодействие возрастающему крестьянскому сопротивлению на протяжении всей истории феодализма. Отождествлять их с государством и церковью было бы не совсем точно, ибо государство действовало не только материальным принуждением, но и имело большой авторитет в глазах крестьянских масс, а церковь пользовалась далеко не только словом, она прибегала также к кострам, пыткам, тюрьмам, казням. Но все же, в основном, фактор насилия был воплощен в государстве, а фактор идейного внушения — в церкви. […] Что касается искусства, философии, морали, то они в феодальную эпоху не являлись сколько-нибудь самостоятельными частями феодальной надстройки, а были в огромной степени подчинены религии».[197]

Кроме того, Поршнев обращает внимание на то, что надстройка — вовсе исключительная привилегия господствующего класса:

Без собственных «организаций и соответствующих представлений, взглядов, идей крестьянская борьба против феодальной эксплуатации была бы совершенно разрозненной и бессильной. Иными словами, без какой-то надстройки невозможно себе представить и общественного движения самих народных масс. Однако естественно, что в обществе политически господствует тот класс, который господствует экономически, что господствующие в обществе мысли — это мысли господствующего класса. Словом, надстройка, в основном, оказывается орудием господствующего класса, направленным против всяких стремлений трудящихся противиться эксплуатации».[198]

Рассмотрим кратко взгляды Поршнева на обе надстройки феодального общества — государство и церковь.

1. Ленинско-веберовская теория государства

В анализе сущности государства Поршнев осуществляет нечто, аналогично синтезу Павлова и Ухтомского в физиологии высшей нервной деятельности, а именно — синтез В. Ленина и М. Вебера:

«Можно сказать, что глубоко скрытым существом аппарата государственной власти всегда во всех классовых антагонистических обществах была монополия на обуздание, подавление, включая, в первую очередь, монополию на умерщвление людей. Монополия — это значит: запрещение убивать людей всем, кто не уполномочен на это государством. Закон сурово карает преступника-убийцу, и суровее всего — за преднамеренное убийство, то есть за то, что он поднял руку на саму монополию государства убивать. С монополией на умерщвление связана и монополия на заточение (плен, тюрьма), а также на захват имущества (налоги, конфискация, добыча). Сплошь и рядом государство этим и ограничивается. Но корень — монополия на умерщвление, хотя бы умерщвление длительное время и оставалось всего лишь угрозой. В древности и в средние века монополия на умерщвление рассредоточивалась в руки крупнейших представителей господствующего класса; это значит, что они имели частицу государственной власти. Массы угнетенного народа, добиваясь изменения своего социального положения, вынуждены были прибегать к вооруженному сопротивлению и восстанию, логикой прогресса подводились к необходимости выбить оружие из рук защищающего данный порядок государства, нарушить его монополию на умерщвление. Уничтожая старый порядок, буржуазная революция сама в разной мере присваивала себе, сначала в форме террора, монополию на умерщвление.

Как и почему возникло само „свойство“ людей уничтожать друг друга — проблема антропологов».[199]

Выше был приведен антропологический анализ этой проблемы, проделанный Поршневым в качестве антрополога.

Из приведенного отрывка видно, насколько близко, если не тождественно, поршневское понимание государства одновременно и понятию «легитимного насилия» как главной функции государства, по М. Веберу, и пониманию государства как машины для подавления сопротивления эксплуатации, известному по каноническим работам В.Ленина.

Какие «среднесрочные» последствия влечет ослабление легитимности государственной власти (то есть ослабление монополии государства на умерщвление) даже в обществах, которые не вполне могут быть отнесены к классово антагонистическим, хорошо видно на примере России после стремительной «делегитимации» коммунистической власти в последние годы ее существования, завершившейся распадом государства в 1991 году. В частности, автор этих строк, находясь во время вооруженного конфликта в октябре 1993 года около останкинского телецентра, мог наблюдать массовый эмоциональный подъем, едва ли не эйфорию от всеобщего ощущения (по обеим сторонам баррикады) возможности безнаказанно нарушать государственную монополию на убийство. Именно так: не возможности убивать, а возможности нарушить монополию, то есть самому, самостоятельно (как «взрослому»), без санкции государства принимать ответственное решение…

Поршнев обращает внимание на отсутствие специальных (даже марксистских — сам бог велел!) исследований по истории государства, с точки зрения его сущности по Ленину-Веберу:

«Таких марксистских исследований нет ни о раннем, ни о позднем феодальном государстве. И объясняется это, в немалой степени, тем, что до сих пор историками недостаточно раскрыто само общее понятие крестьянского сопротивления феодальной эксплуатации. Поэтому так трудно переходить к анализу того аппарата, который подавлял это сопротивление».[200]

Поскольку Поршнев предварительно и подробно «раскрыл» это понятие, то он теперь излагает эволюцию институтов феодального государства вслед за эволюцией крестьянского сопротивления.