Когда ты исчез - Джон Маррс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1 сентября
Мы с Брэдли старались не копаться друг у друга в прошлом, хотя интуиция подсказывала, что он неплохой парень. Моя история даже мне самому казалась дикой, поэтому я никогда не открывал ему своего истинного лица.
Наверное, срабатывал механизм самозащиты, основанный на плохом опыте. Чем сильнее ты доверяешь кому-то, тем больше шансов, что он разобьет твое сердце вдребезги. Как бы мне ни хотелось считать себя волком-одиночкой – и как бы это ни противоречило здравому смыслу, – я по-прежнему нуждался в компании кого-то вроде Дуги Рейнольдса. Брэдли, как никто другой, годился на эту роль, чтобы заполнить пустоту в моей душе.
Это случилось лет десять назад, в деревенском пабе. Когда несколько кружек пива развязали нам языки, Дуги сболтнул про болезнь, поразившую его семью. Ни с того ни с сего он вдруг признался, что отец регулярно поколачивал жену. Порой это случалось на глазах у детей, хотя чаще всего тот практиковался за закрытыми дверями спальни. Поэтому в их доме всегда было столько народу. Наедине Дуги-старший обязательно нашел бы к чему прицепиться и выразить свое недовольство. Благодаря мне Элейн получала отсрочку. Так что Дуги-младший меня просто использовал.
Он едва ли не со слезами на глазах рассказывал, как они уезжали из Шотландии. Элейн тогда досталось особенно крепко, и она на две недели угодила в больницу: муж сломал ей челюсть и пять ребер. Однако сослуживцы отца, вместо того чтобы поддержать ее, попросили не выдвигать обвинений и предложили начать все с чистого листа в новом месте.
Впрочем, куда большее негодование у меня вызвал не отец-садист, а его сын. Дуги привел меня в свой идеальный дом, прекрасно сознавая, что это для меня значит. Вместо сочувствия или хотя бы понимания, на которые он рассчитывал после своего признания, Дуги услышал в ответ каменное молчание. Снежный шар, в который я поместил Рейнольдсов, вдруг тряхнуло так, что их дом заволокла метель. Дуги обманул меня, выбил из-под ног последнюю крепкую опору.
Лучше б я ничего не знал…
Еще меня разочаровала Элейн – тем, что не хотела уходить от мужа-садиста. Моей матери, по крайней мере, хватило сил нас бросить. У Элейн повод был куда более весомым, но она терпела и врала, как другие женщины.
Дуги, в конце концов, все понял по моему лицу и осознал, что доверился не тому человеку. Разговор сошел на нет, тему замяли и больше никогда к ней не возвращались.
Много лет спустя я узнал, что и сам Дуги всю жизнь притворялся. Поэтому если я рискну сблизиться с Брэдли, он тоже меня разочарует. Так что дружить с ним я не буду. Лучше сидеть на своем островке, чем тонуть в чужой пучине.
7 октября
– Чувак, да он помер! Вот так дела…
Брэдли бережно перевернул застывшее тело на спину. Даррен лежал с закрытыми глазами. Лоб у него был бледным, как морозное утро, и таким же холодным.
– Однозначно, – вздохнул я и поправил лоскутное одеяло, прикрывая голую грудь и лишенное выражения лицо. – Вид у него спокойный. Наверное, не мучился.
– Мой папаня точно так же выглядел, когда помер во сне от сердечного приступа. Неплохая смерть, согласись, а? Видимо, у нашего приятеля тоже отказало сердце. Пойду позвоню доку, что ли?
Брэдли вышел в коридор, направляясь к телефону на стойке регистрации.
Следя за ним одним глазом, я забрался под кровать и вытащил рюкзак. Тихонько открыл металлические застежки и принялся рыться внутри. Нащупал искомое и запихнул находку себе в карман в тот самый момент, когда Брэдли повесил трубку и обернулся.
– Док сейчас будет, – сообщил он.
Даррен Гласпер объявился у нас на пороге примерно за месяц до своей внезапной кончины. Наш хостел был чистым и – что самое главное для путешественника с ограниченным бюджетом – недорогим. Даррен, как и я, поддался соблазнам города, живущего без лишних стеснений, и остался дольше, чем планировал.
Как-то вечером за ужином он признался мне, что был младшим ребенком в семье и приехал сюда, чтобы найти свое истинное «я» вдали от привычного окружения. Вначале Даррен прислушивался к советам родни, бросил школу и принялся впахивать на сталелитейном заводе Шеффилда. Однако потом осознал, что не хочет до конца дней гробить здоровье на ненавистной работе и жаждет от жизни большего. К удивлению близких, он объявил, что уезжает колесить по свету: намерен искать просветления, а по возвращении учить этому других. Родные запротестовали, но Даррен поступил по-своему. Впрочем, о семье он всегда отзывался с гордостью. Стена возле его двухъярусной кровати была обвешана фотографиями; они словно защитным ореолом окружали изголовье. Все его родственники были на одно лицо – даже родители оказались похожи друг на друга.
Летом, в самый сезон, хостел был забит гостями до отказа, однако последние дни выдались более спокойными; мы немного выдохнули. Я с головой ушел в ремонт, а Даррен с прочими постояльцами охотно мне помогал.
Ему в личное пользование выделили четырехместный номер. Когда Даррен не вышел оттуда к вечеру, мы с Брэдли заволновались.
Выяснилось, что Даррен свое отъездил.
Прибывший час спустя врач официально объявил причину смерти – сердечный приступ. Я, под взглядами улыбающейся со стен родни Даррена, принялся ждать полицию и «Скорую помощь», которая должна была увезти его в морг на вскрытие.
Невольно подумалось о том, как его семья воспримет новости. Жалко, что они не сумеют попрощаться с ним как следует и извиниться за то, что выступали против его желаний.
На секунду в голове мелькнула мысль о том, как справляется без меня Кэтрин. Однако додумать я не успел – приехали полицейские, поэтому я вышел во двор покурить.
Убедившись, что рядом никого нет, я вытащил из кармана паспорт Даррена. Все-таки ему доведется повидать мир – правда, с моей помощью. Мне нравилось жить в хостеле – здесь я исцелялся и искупал грехи. Но скоро закончится ремонт, и настанет пора двигаться дальше. Без паспорта, без документов найти новое пристанище было бы непросто. Мне улыбнулась удача.
У нас с Дарреном был похожий разрез глаз, одинаковая прическа и линия скул. На фотографии – так и вовсе одно лицо. Если не бриться пару недель, я отращу такую же светлую бороду и получу возможность бывать везде, где захочу.
Моральная сторона вопроса – украсть личность человека, которого еще даже не положили в могилу, – была чересчур сложной, и
