Завод «Свобода» - Ксения Букша

[30. ИТКП]

Господи, ужас-то какой. А мы-то думали, они нормальные арендаторы, шубы шьют из бродячих кошек. А они, оказывается, организовали на территории завода «Свобода» производство палёной водки. Надо бы и всех остальных арендаторов проверить, слышите, Инга? Директор ничего не думает, директор очень болен. Спасибо, что вообще жив. Мы должны его беречь. А тут всего-то людей: ты да я да мы с тобой. Чего там главный инженер не должен? Главный инженер на заводе должен всё. И юрист тоже должен всё. Да, и искать пожарное ведро тоже. И вытряхивать из него окурки, именно так. Хотя нет, окурки главный инженер у нас обычно вытряхивает. Так что идите и проверьте всех арендаторов. Вам налево, мне направо… Мы обойдём всё наше секретное производство и ревизуем всех, кто у нас снимает. Обучающие курсы для киллеров? Отлично. Производство пирожков с крысятиной? Окей, тоже бизнес.

Кастинг блядей? Добро пожаловать. Штампование поддельных документов? Оставайтесь с нами. Бухгалтерские услуги? Взимаете дебиторку? Гм… Пожалуй, нам придётся расстаться. Вообще, Инга, мне пришло в голову, к нам же могут подсадить шпионов. Представляешь, приходит шпион и снимает в аренду нашу яму для таяния снега. Притворившись нормальным, тихим содержателем собачьего притона. А сам из этой ямы шлёт шифровки при помощи лая.

Инга, такова жизнь! Все мы теперь на заводе занимаем одну и ту же должность: ИТКП. Иди туда, куда пошлют. Вот я. Главный инженер. До меня был легендарный H. Он мог взглянуть на прибор и одним взглядом устранить неполадки. Ну, и я, может быть, тоже мог бы! Но беда в том, что нет сейчас никаких приборов, одни неполадки! Взглянуть-то не на что!

Или вот вы, Инга, юрист. До вас была тоже Инга, легендарная Инга I. Вы на неё очень похожи. На неё в молодости. Такая же красивая, тощая и умная. У Инги была задача потруднее вашей: она блюла несправедливые законы, добиваясь справедливости. А ваша задача — сделать так, чтобы справедливость была нам выгодна. Завод смежников закрылся, директора взорвали, комплектующие сдали в металлолом, а виновата «Свобода». Или Водоканал, о, Водоканал! Водоканал, с его подвалом первой страницы в городской газете «Будни Петербурга», где под заголовком «Они мешают нам жить» печатают крупным кеглем названия предприятий, задолжавших городу за свет и воду! Мы же из этого подвала не вылезаем. Что говорит этот человек? Он говорит: я не дам «Свободе» ни вылить воду в канаву, ни попить чаю. Я заставлю их плакать, заявляет он. Инга, вам не смешно? Он нас с вами хочет заставить плакать. Или F. Он хочет заставить плакать F. Это всё равно что заставить плакать Нарвские ворота. Но откуда у Водоканала такая нечуткость, Инга? Откуда такая уверенность, что с ним, красноглазым, всегда будет всё в порядке? Или это, напротив, отчаяние? Как вы полагаете?

Я вот полагаю, что не имею права задерживать зарплату рабочим ещё на месяц. Им кушать хочется. Водоканалу есть что кушать. И он подождёт. А если он распорядится перекрыть воду, поступим как в прошлый раз. Инга, вы помните, как было в прошлый раз? Ах, это было до вас. Мы просто взяли, открутили вентиль и выставили возле него охрану с автоматами. Незаконно, говорите. Ну что ж, у нас тогда юриста не было. Я уверен, что вы сможете найти лучший выход. Это не сарказм. Это вера в вас как в специалиста. Идёмте, Инга. К закату солнца списки арендаторов должны быть у меня.

…Итак. Что вы нашли? Да погодите, Михаил Степанович. Я нашла кое-что получше. Они идут к пресловутой яме для таяния снега. Помогите мне спрыгнуть. Инга, вы там убьётесь. Что… зачем это вам? У меня нехорошее предчувствие, что вам туда не надо. Помогите, я говорю! Там спасение от подвала и от Водоканала! Спасибо. А теперь подайте мне жёлтый совочек. Он под кустом должен быть еле-еле прикопан. Инга, вы меня заинтриговали. Что всё это значит с юридической точки зрения? А то и значит. Прыгайте ко мне. Бух!

Смотрите сюда, Михаил Степанович. Так. Смотрю. Ух ты, а что это такое? Это сруб. Сруб старинного колодца. Если бы ваша эта яма не разрушилась и не нуждалась в ремонте, то его не было бы видно. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что на территории завода есть автономный источник воды. Вход в подземную линзу. Вау, Инга! Вот что значит юридическое образование! Признайтесь, вас там всех учат с лозой ходить? Как, как вам вообще такое пришло в голову? Я посмотрела на старинной карте в заводском архиве. На это просто никто раньше не обращал внимания. Ну, недосуг было. Или просто не нужно. Инга! Давайте вы ещё найдёте на территории «Свободы» нефть и газ, и тогда мы подадим заявку в Страсбург на формирование независимого государства. А что? Оружие можем, нефть и газ можем. А остальные у нас будут арендовать. Но Водоканал-то, Водоканал! Хо-о! Мы уделаем красноглазого! Пусть отключает! Инга, вы гений! Давайте с вами спляшем!

Что это вы тут делаете, уважаемые? У нас производственное совещание. В яме? Это не яма. Это гора. Михаил Степанович, я ещё хотела рассказать, каких я нашла арендаторов. Посольство Сенегала — раз. Всё бы ничего, но у них висит магическое зеркало вождя, и сквозь него можно ходить в Сенегал и ещё в какой-то там мир белых костей, я не знаю. Плевать, Инга! Мы уделали Водоканал. Вторая неприятная находка — производители неизвестного белого порошка. Я подозреваю, что это вполне может быть героин. Его там пара мешков килограмм по сорок. Героин — это плохо, возьмите спирт у F и незаметно сожгите. Только пожар не устройте, а то вам же потом от штрафов отмазываться. Мы уделали Водоканал! Инга, браво! Как только у нас будут заказы, я выдам вам премию. Идёмте пить чай.

[31. ПЕРЕД РАССВЕТОМ]

Директор NN просыпается, засыпает и снова просыпается. Мучительная дрёма длится и не может разрешиться ни в сон, ни в пробуждение. Во сне он не чувствует своего тела, но видит его перед собой как лесную карту, как медвежью шкуру, как тушку-чучело страны, в темноте горящей язвами и дырками. Он засыпает, просыпается и засыпает, а может быть, он воскресает, умирает и снова воскресает. Перед глазами директора NN поблёскивает лесное озеро, точнее, болото; в щелях чавкает вода, трава упруга, зелена и отвратительна. Пахнет дикой мятой, осинами, багульником, ядовито-жёлтые звонкие птицы цветут и цокают на ветвях, они говорят с NN: подпиши, подпиши, а то подавим.

Но NN подписать не может, и мох наваливается ему на лицо и грудь, что-то булькает, клокочет, кусочки мха болезненно вырываются из своих гнёзд, обнажая страшную стёртую землю — нет, не землю, а кожу, всю в шрамах, полуразложившуюся, или это труп страны, или его собственная ладонь, а только на ней тут и там сквозят дырочки, и в этих дырочках стоит зловонная горючая жижа. Подпиши, NN, подпиши, а то подавим.

NN просыпается, выдёргивает себя из сна, садится на постели. Сидит некоторое время тяжёлым куском густого мрака в жидкой темноте комнаты, подсвеченной с улицы. С огромным трудом встаёт. Сердце бьётся скоро и тошнотворно. Открыть окно и выпить водички. Сил нет. NN буквально падает на стул в кухне. Убьют, и хрен с ними. Всех убивают. Но я этого не сделаю. Тогда после тебя за тебя это сделает одессит D, директор по производству F или этот его оптимистический зам Данила L. Они могут запугать Ингу. Могут просто взять завод силой. Проще простого: взять силой оборонный завод. Такое происходит вокруг сплошь и рядом. Это обыденность. Твоя жизнь тут ничего не изменит. Во рту сохнет снова, а воды больше нельзя. Дует горькой предвесенней свежестью из форточки. NN, ещё раз, чётко и внятно: я не буду делить «Свободу». Да, но все предприятия девятого главка уже акционированы? Акционированы. И на всех пролилась кровь. Неужели лучше оставить «Свободу» в руках государства? Мы не ослышались: государства? Вот этого, которое ничем не отличается от нас, братков? Они те же братки, кореш. Ты не знал, что всю жизнь работал на братков? Может быть, NN, ты коммунист, как этот ваш начальник цеха Пал Палыч P, который до сих пор носит у сердца партбилет? Ты хочешь и дальше лизать им жопу, а взамен получать то, что получаешь сейчас, — ноль заказов? Сколько месяцев не жрали твои рабочие? Ветераны труда, которые отпахали на это государство по полвека? Их предали. И тебя предали.

Всё так. Они не жрали полгода. Государство врёт и предаёт. Но сделки не будет. И это не государство не отдаёт «Свободу». Это «Свобода» выдаёт государству кредит. Не берёт, кореш, а выдаёт. Длительный. Беспроцентный. Мы готовы ждать и работать столько, сколько понадобится. Если надо будет, мы прождём ещё полвека. Полтысячелетия прождём. У нас есть механик D. Есть регулировщица Тася. Есть одессит D. И есть директор NN, бывший блестящий учёный, который не по своей воле залез в эту мясорубку; вечно ошибающийся, слабый, слишком мягкий, не дотягивающий, сваливающий ответственные решения на подчинённых. Но разбазарить «Свободу» я не дам.

[32. ДИРЕКТОР L. ИНТЕРМЕДИЯ]