Завод «Свобода» - Ксения Букша

[24. ДОЗИМЕТР]

Вот так, говорит председатель комиссии по радиационному контролю. Думай сам. И смотрит на часы. На часах половина пятого утра. Директор завода «Свобода» вскакивает и пробегает по кабинету к окну. И смотрит взволнованно на деревья. Это ж поезда придут, говорит он задумчиво. И самолёты. И грузовики. И пароходы. Они там что, охуели все? Советская власть, …, …. Они совсем не думают? Председатель КРК негромко смеётся. Думать, говорит он. Ду-мать. Это уже давно не про них. Ты знаешь, что через пять дней после того как рвануло, Киев вышел на первомайскую демонстрацию? С детьми, с беременными… В Европе уже все в бункера попрятались… А у нас только Припять эвакуировали… И теперь, конечно, то же самое, они опять не думают. Им плевать, что весь Ленинград будет жрать радиоактивные яблоки и синенькие… Спохватились! Конец августа! Учебный год на носу, приедут детишки из Крыма… Короче, так, Лев Ильич. У нас — неделя. Ты можешь что-нибудь придумать? Да что я придумаю, Вов. Что? У нас — оборонный завод. Да, да, знаем, знаем. Хоть что-нибудь. Чтобы город защитить хоть как-то. Директор V предлагает: можно попробовать дозиметр сделать. Маленький портативный дозиметр. Ходили тут разговоры как-то, после самой аварии, ещё в июне. Но — я не вдохновил. Бюджет не выделили. А теперь — неделя осталась. У вас хоть разработки-то есть? Нет. С нуля. Не выйдет, Лев Ильич. Давай попробуем. Чего терять. Попробуем. Сделаем. Революция будет, Вова? Будет, Лев Ильич. И нам с тобою, как жирондистам, первым поотрубают башки. Пошли работать.

Пошли, соглашается директор V, берёт телефонную трубку и звонит домой главному инженеру H. Уважаемый, говорит директор V негромко и блекло. Собирайтесь. Родина зовёт. Главный инженер H ни на секунду не предаётся сомнениям. Что делаем? Дозиметр, отвечает V. Слава Богу, откликается H. Ты напугал меня. А что, бывает хуже? Бывает, говорит H. Ладно. Портативный дозиметр? ОКБ должно быть готово за двое суток, чтобы успеть внедрить и сделать первую партию. Всех поставь на уши.

А легко сказать — «должно быть готово». Это вам не серию фигачить. Это не то, что F когда-то четыре «Мимозы» к празднику седьмого ноября сляпал. Это придумать надо, как сделать. Новая вещь, которой в природе никогда не существовало. Ну, задумки были. В голове у H. Не более того. Но от мысли до образца — дорога. И эту дорогу нужно в два с половиной дня пройти. И — проходят. Задумка готова к утру (H собрал совещание, главная проблема — компактность и надёжность). Алгоритмы намечены. Следующий день посвящён разработке чертежа. К ночи первого дня чертёжники берутся за дело. К следующему утру дозиметр готов на бумаге. Сутки.

И хорошо, что сутки. Потому что опытный образец тоже делается в ОКБ. Делается, испытывается в опытном производстве — и только тогда передаётся заводу. И никак нельзя здесь ничего пропустить. Хоть какая сумасшедшая спешка: ничего пропустить нельзя. Опытный образец изготавливается в специальных цехах, работающих только на ОКБ. Конец рабочего дня — ещё нет. Образец готов к трём часам ночи второго дня, к одиннадцати утра — испытан. Вот он, дозиметр, всем внимание. Он может измерить радиоактивный фон. Может дать вам понять, в порядке ли ваш груз. Что вы везёте, жизнь или смерть. Вы поедете на бал? Да и нет не говорите, чёрный и белый не берите. Двое суток с лишним. Укладываемся.

Ну а дальше надо понять, как делать серию. Лучше день потерять, потом за пять минут долететь. Если не поймёшь, всё зря. А понять должен не кто иной, как начальник семнадцатого цеха. Ему помогают технологи. Как сделать вот эту штуку, которая уже сделана, быстро? Так, чтобы из одной за пять дней получилось сто? Нет, за четыре дня, потому что ещё один день вы потратили на то, чтобы понять; и никто вас за это не винит, день — это очень мало, и то, что к полуночи вам удалось обо всём договориться, — большая победа.

И сразу же, в ту же полночь, цеха берутся за дело. Сто дозиметров за четыре дня — это очень много. Сто надёжнейших приборов, способных определять уровень радиации в вагоне или в трюме; сто — только на первый случай, потому что потом надо будет больше, ведь впереди ещё Москва, Нижний, а там — Новосибирск, куда ещё отправят из Белоруссии, с Украины самолёты с радиоактивной пищей. Они не думают, — думать наше дело, мы будем думать, и соображать, и просто работать, глаза боятся, руки делают. И руки делают. И сто дозиметров готовы в шесть с половиной дней, и к первому сентября развезены, распространены по всем постам, по всем портам, по станциям, железным дорогам. Везде.

И тогда директору V, который всё это время просидел на заводе, а по преимуществу — у себя в кабинете, потому что он не умеет, как директор N, бегать по цехам, а зато хорошо и плодотворно умеет бегать по своему кабинету, — звонят из Москвы и говорят звенящим голосом: а вы можете… за неделю… ещё и нам? Нам нужна партия… побольше… четыреста приборов… можете?

И тогда директор V набирает побольше воздуха в лёгкие, но чувствует, что мир слишком велик, что весь воздух ему не вдохнуть, не вместить в себе. И тогда он звонит по пульту: Симочка, соедини меня, пожалуйста, с главным инженером H. Ну, поскорее. Где он там прохлаждается?

[25. КВН]

Здравствуйте, уважаемые земляне, гости нашей планеты! Вы оглядываетесь в удивлении… Вы не понимаете, куда вы попали? Нет, не так: вы ещё не поняли, КУДА вы попали? Так знайте: это территория завода «Свобода»… Тсс! О свободе говорить не разрешается. А что такое «свобода»? Это когда тебе говорят: всё, можешь завтра на работу не приходить! Ты что, это не свобода. Свобода — это когда ТЫ говоришь: «можешь завтра на работу на приходить!»

Ой, а это что у вас такое? Это станок. Он делает детали. Сам делает? Ну, практически сам. Он у нас компьютеризованный. А как он работает? А, не знаю. Он же не знает, как я устроен? Ну вот и я не обязан знать, как устроен он. Но у нас много общего. Ему нужно свежее масло. И мне тоже нужно свежее масло.

Поэтому мы, я и мой станок, до сих пор вместе. Директор снял кино про мой рабочий день и крутит его каждый рабочий день на моём рабочем месте, а мы со станком каждый день отдыхаем и едим свежее масло.

А для чего же нужны эти детали? Тсс! Об этом говорить не разрешается. Раньше мы скрывали, что делаем приборы для подводных лодок, а теперь мы скрываем, что больше их не делаем. Скрывать мы умеем. Мы так хорошо скрываем, что потом сами забываем, где оно лежит и что это было. Вот, например, был такой прибор — назывался… Тсс! В общем, мы его собирали с закрытыми глазами. Собрали, смонтировали, нажали кнопку «Пуск» — и всё! Ничего нет! Конец света, короче! Пришлось регулировщикам немножко этот прибор подкорректировать. Получилась отличная электромясорубка.

Вообще, у нас теперь конверсия. Это значит, что вместо ракет мы будем производить стиральные машины. Думаете, это не страшно? Да наша стиральная машина страшней любой бомбы! Наши бомбы не взрываются, а стиральные машины — постоянно! Хуже ядерной войны может быть только мирный атом.

Кстати! Что там громыхает так ужасно?! Ах, это! Это наш Пал Палыч P ест бутерброд с колбасой. Но почему такой грохот? Да потому, что колбаса железная. Её тоже бывшие оборонщики производят. Мы же сказали — конверсия.

Но почему всё-таки такой грохот? Да потому, что Пал Палыч тоже железный. А железным он стал потому, что его закаляет начальник производства F. Вызовет к себе в кабинет и строго дыхнёт на него жидким азотом. Пал Палыч выходит — и весь день как живой.

Трудно, трудно стало работать на «Свободе». Раньше было проще. Не пришёл — расстрел. Не успел — расстрел. А теперь что? Теперь конверсия. Не пришёл — в мясорубку. Не успел — в мясорубку.

И только в гальваническом цеху всё по-прежнему. Всё как в былые времена. Те же ванны с серной кислотой. Тот же зелёный туман. И та же Вера Михайловна B. Уважаемая Вера Михайловна! Мы провели референдум по поводу вас. Вопрос был поставлен так: «Вера Михайловна: ядовитая или полезная?» Результатов референдума мы обнародовать, к сожалению, не можем, так как бумагу сразу после прочтения в секретных целях съела Маргарита Константиновна. Так как она не отравилась, мы сделали вывод, что Вера Михайловна не ядовитая, а полезная. Спасибо вам, Вера Михайловна, за ваш нелёгкий труд!

Что касается нашего директора V… то тут проза бессильна. Поэтому мы сложили про него песню. Жил-был директор один, «Астру» имел и «Тюльпан». Но он планету любил, ту, где живёт марсиан. Продал директор «Тюльпан», «Астру» велел прекратить, стал для простых марсиан миксеры производить. Миллион, миллион, миллион СКВ из окна, из окна, из окна видишь ты. Кто влюблён, кто влюблён, кто влюблён, тот лавэ на раз-два превратит в планы и мечты. Утром ты встанешь со сна, может, сошёл ты с ума? Корпус седьмой на дрова, слесарь и токарь — в бега. Здесь не Меркурий, а Марс, как мы теперь будем жить? Как на «Свободе» дышать, милый директор, скажи!