Родимое пятно. Частный случай - Роман Романцев

С тех пор прошло шесть лет, и как поразительно изменилась жизнь его, Тимура Салеева, и как изменился он сам! Иногда он задумывался, сравнивая, и становилось жаль того немного наивного, но честного парня, которого он безжалостно убил в себе. Но видимо, не до конца убил — нет-нет, да и шевельнется в груди сомнение, и такая тоска подступит к горлу, хоть плачь! Правда, случается такое все реже. И есть хорошее средство от хандры — быстрая смена обстановки. Неделя у моря или в горах, и восстанавливается вкус к жизни.

— Вчера взяли Старика, — сказал Нестер, захлопывая альбом.

— Как взяли? — от неожиданности Тимур приподнялся на стуле.

— Обыкновенно. Подробностей пока не знаю, да и ни к чему теперь подробности. Важна суть! Был он примитивным жуликом, родился таким, тут уж ничего не поделаешь. И никогда бы из него дельного человека не получилось — фантазии не хватало. Пробел невосполнимый. Ох-хо-хо… как подумаешь, с какими подлецами порой дело приходится иметь. Но без них никак не обойтись, такова жизнь, и не нам ее менять… Да, кстати, что за дела у тебя в Москве? Зачастил ты туда.

— Столица, — сказал Тимур, напрягшись.

— Терпеть не могу неопределенных высказываний. Подобным образом изъясняются либо дураки, либо хитрецы.

— Знакомая у меня там, студентка.

— Любовь?

— Вроде того.

— Значит, не любовь. Ну, а «вроде того» и в нашей провинции как собак нерезаных. Смотри, Тимур Георгиевич, узнаю, что опять с валютчиками связался… ты головой не мотай, а хорошенько на досуге подумай. Та-ак, далее. Надеюсь, со Стариком полностью развязался?

— Да, конечно! Сразу после того, как вы предупредили. В декабре еще.

— Встречались часто?

— Два раза, — подумав, сказал Тимур. — В баре у Славика… и у меня в мастерской. Предлагал очередную партию товара, я отказался.

Нестер Матвеевич неопределенно хмыкнул, достал из бара бутылку минеральной и два высоких фужера. Налил. Насмешливо посмотрел на гостя.

— Как же теперь? — Тимур взял со стола фужер, глотнул. — Если хорошо потянут…

— Чепуха! Не переоценивай возможности нашей милиции. Там такие же лопухи, как и везде. Умные разве стали бы Старика брать? Нет, они бы его держали, как приманку, а со временем бы завербовали… А они сцапали его и рады-радешеньки. Старик, само собой, расколется, тебя назовет. Ну и что? Работал он самостоятельно, связан с ним был только ты, операции мелкие, разовые… Если что, прикинешься простачком — ну, влепят выговор, в крайнем случае из мастерской придется уйти. Ле беда. И вот что — с сегодняшнего дня, Тимур Георгиевич, ты начинаешь новую жизнь, никаких левых делишек!

— Как это понимать?

— «Никаких» в данном случае следует понимать буквально — н и к а к и х! Выполняй план, или что там у вас… работай, крутись, одним словом. Глядишь, тучку-то и пронесет мимо. Теперь самое главное: про меня забудь, нет меня и никогда не было… Ясно? Понадобишься — найду.

Оставив машину возле подъезда, Тимур поднялся к себе в квартиру, постоял посреди комнаты, оглядывая бельгийскую мебель, японскую аппаратуру, иконы в нише между шкафов. Под книжным шкафом тайник с долларами… Плохо дело! Представил, как нагрянут с обыском, сильно зажмурился.

Ничего, пронесет, подумал он, усаживаясь в кресло. Я везучий. Хотя Старик скорее всего тоже так думал, лихо жил, не скрываясь.

Он закурил, взял, дотянувшись, книгу с нижней полки. Тютчев. Открыл наугад.

Она сидела на полуИ груду писем разбирала,И, как остывшую золу,Брала их в руки и бросала.

Казалось бы, немудреные строки эти поразили его, и он никак не мог понять, чем именно. Поглядел в потолок, досадливо поморщился и прикрыл глаза, откинувшись в кресле. Долго сидел неподвижно, слушая, как этажом выше кто-то стучит по клавишам пианино. Потом усмехнулся, положил книгу на журнальный столик, сдул с брюк пепел, поднялся.

— Вот и все, — пробормотал, потягиваясь. — Все…

Внезапная, как приступ, навалилась тоска, заглушив прочие чувства, и он, зная по опыту, что в такие минуты лучшее лекарство — физическая работа, побрел в коридор за пылесосом. Тщательно вычистил ковры, плед, затем отправился на кухню и перемыл посуду, накопившуюся в раковине.

Тут же занялся приготовлением обеда, вспомнив, что завтрак был более чем легкий. Достал из холодильника замороженное мясо, нарезал аккуратные ломтики, высыпал на сковороду, затем накрошил в тарелку зелени.

Ел прямо из сковороды, еще шипящей и фыркающей расплавленным жиром. После обеда настроение заметно улучшилось. Прихлебывая из запотевшего фужера холодный виноградный сок, прошел в комнату, подмигнул отражению в зеркале. В голове созрел нехитрый план дальнейших действий — заехать в мастерскую, потом к Славику, а вечером махнуть в горы к Арсену. Сегодня пятница… очень даже кстати! В самый раз отдохнуть, отрешившись от дел мирских, суетных. Глядя на снежные вершины, не спеша подумать о себе, о жизни и попытаться ответить на простенький такой вопрос — как жить дальше?

Поставив пустой фужер на письменный стол, Тимур придвинул к себе телефонный аппарат, нетерпеливо накрутил нужный номер. С полминуты слушал длинные гудки, наконец трубку подняли.

— Слушаю, — сказал Славик, что-то дожевывая.

— В вашей забегаловке, сэр, приличный коньяк найдется?

— А, Тимур! Как всегда кстати… Для тебя все найдется. Когда прикажете ждать?

— Через полтора часа заскочу.

Бросив трубку на аппарат, он заторопился — выдвинул нижний ящик стола, достал четыре пачки новеньких червонцев, рассовал по карманам, дома теперь хранить опасно. Потом извлек из-под шкафа тугой сверток с долларами, подержал в руке, размышляя.

Будем надеяться, что лучшие дни настанут, подумал он. И, как бы подтверждая его надежду, стенные часы пробили полдень.

Выезжая со двора, едва не столкнулся с зеленой «Волгой», выскочившей из подворотни. Взвизгнули тормоза. Таксист злобно оскалился и показал огромный кулак.

— Козел… — процедил Тимур, сжимая руль, и вдруг рассмеялся комичности ситуации.

Таксист, сдавая назад, удивленно уставился на него и, покачав головой, широко улыбнулся, махнул на прощание рукой.

И Тимур, все еще улыбаясь, почувствовал, как холодный ком, застрявший в груди после встречи с Нестером, растаял.

«Вот так бы нам всем, — подумал он, трогая с места. — По-хорошему…»

В мастерской работа кипела вовсю, все правильно — конец месяца. Еще недели две назад прохлаждались, травили анекдоты, когда начальство отсутствовало. Да, Нестер, как всегда, прав, надо срочно наводить порядок, во-первых — качество, во-вторых — деньги, чтоб жесткая взаимосвязь… С недовольными расстаться, и вообще хорошо бы поменять команду. Ладно, не суетись.

В помещении с низкими потолками было душно, пахло клеем, краской, на зеленом облезлом линолеуме валялись обрезки кожзаменителя. Надсадно стрекотали швейные машинки.

Мастер Мамедов, сурово набычась, за что-то распекал худощавого длинноволосого парнишку. Судя по всему, парнишка был не из робких, иронично усмехался, глядя в сторону.

Собственно, один человек в мастерской, Мамедов, был посвящен во, все левые дела и сам принимал в них посильное участие. Остальные могли только догадываться. Последняя крупная партия «французских» сапожек с фирменными знаками и соответствующей упаковкой была отправлена еще в январе. Где они теперь, эти сапожки? Ищи ветра в поле! Так, далее… куртки японские… тут дело посложнее…

— Мамедов, зайдите, — сказал Тимур сухо, проходя к себе в кабинет.

И вдруг пришла ему в голову поразительная догадка, и он удивился, как раньше не подумал, не сообразил. Его прошиб озноб, и тут же на лбу выступила испарина. И в жар, и в холод бросает, подумал он с вымученной иронией.

Прикрыв за Мамедовым дверь, Тимур прошелся по кабинету, попытался отвлечься, успокоиться, однако подступившую злость унять не удалось.

— Когда в последний раз получал от Старика товар? — сказал он, с трудом разжимая челюсти. — Ну?

— К-какой товар? — Мамедов облизал губы и зыркнул на дверь. — Ничего не получал… зачем мне!

Почти без замаха Тимур ударил в ненавистное лицо компаньона. Мамедов качнулся и, налетев на стул, упал на четвереньки, быстро вскочил. Взгляд затравленный — сложный взгляд, невероятным образом смешались в нем злоба, собачья преданность хозяину и страх. Из рассеченной губы по мясистому подбородку струйкой сочилась кровь.

— Когда получал товар? — повторил Тимур, подступая на шаг.

— В начале месяца.

— Сколько?

— Двадцать пять метров.

— Та-ак… я тебя предупреждал, идиота?

— Нэ подумал, Тимур Георгиевич, — Мамедов развел руками. — Плохо сделал, понимаю. Теперь понимаю.

Тимур сел за стол, начиная сознавать свою обреченность, и тут грубо, властно предстала перед ним реальность, обозначив суть происходящего. Все ухищрения бесполезны — стремительность и необратимость событий сегодняшнего дня тому подтверждение. И спасти его может только чудо, а чудес на этом свете, как известно, не бывает… А ну-ка, хватит ныть, прикрикнул он на себя. В твоей ситуации, парень, каждый шанс надо использовать на всю катушку, потому как шанс этот может оказаться единственным… А, черт, устал! Скорее бы день кончился.