Фонд последней надежды - Лиля Калаус

Первый удар я получил в 1997-м, когда моя должность срочно понадобилась ректору — как поговаривали злые языки в нашем институте, для обустройства племянника. Меня срочно проводили на пенсию. В пятьдесят семь лет найти работу непросто, и я безропотно взвалил на себя все заботы по домашнему хозяйству. К тому времени Танюша с мужем уже эмигрировали в Канаду, увезли с собой старшего внука Пашеньку.

Ванечкина жена Ирма, сама из поволжских немцев, тоже начала поговаривать об отъезде (её семья перебралась из Зоркого в Мюнхен в начале 90-х). Но Аня упёрлась: внуков, Санечку и Полиньку, не отпущу! Вот после моей смерти делайте, что хотите… И как в воду глядела.

В 1998-м её тоже „ушли“ на пенсию, а каково было ей оказаться дома после сорокалетней карьеры стоматолога? И тут… Начала моя Анечка читать. Да как — запоем! Иной раз чайник за целый день не поставит, я пельмешек вечерком сварю, вот и сыты оба. Через какое-то время стала она прихварывать, как будто ждали болезни проклятые этой её пенсии, набросились на мою бедную, как шакалы. И вот мы сначала ей палочку купили, следом костыль… Умирала тяжело, мучилась, год лежала… А что — медицина… Сами знаете… В общем, не стало вскоре моей Анечки, души светлой, безгрешной.

А уж после продали квартиру, дачу, подхватились — и в Европы. Страшно было уезжать, бросать родню, друзей, но оставаться одному, без работы, детей, внуков, было куда страшнее…

И только об одном жалею и тоскую неотступно, еженощно, до слёз, до кровавой сердечной боли — по книжечкам своим, по всей моей бестолковой, безалаберной, бесценной библиотеке, томик к томику собранной. У которой и вправду не оказалось цены. Отчаявшись продать, пытался пристроить ее, как щенка, в приличные руки — никто не брал. Никому оказалось не нужно это советское библионаследие, безвозмездный дар навечно отъехавших в иные измерения…

И я… Я… Я её бросил. Оставил свои книжечки в проданном уже доме…

Иногда, только не смейтесь, они мне снятся. Во сне я брожу по квартире, в которой знаю каждый уголок, в которой моими руками каждый гвоздик прибит, каждый плинтус покрашен, а сколько раз протёрт половой тряпкой!

Я до сих пор помню наизусть расположение книг в шкафах: вот разноцветные тома „Современной зарубежной литературы“, бурый десятитомник Фейхтвангера с изысканной буквицей „Ф“ на корешке, „Зарубежный детектив“, „Всемирка“ в отличном состоянии (не хватает нескольких соцреалистов), гордость — красно-белая „Библиотека современной фантастики“, конечно же, „Библиотека приключений“, серые груды ЖЗЛ, зелёные тумбы литпамятников, и бесчисленные ПСС, рядами уходящие в глубь антресолей.

Шкаф с детскими книжками мысленно глажу, как котёнка. У них, этих бедноватых на полиграфию советских книжек даже запах был особый — домашних пирогов с вишней. Сколько слёз пролито Таней и Ваней над страданиями бедной Козетты, сколько радости доставлял им каждый том „Волшебника Изумрудного города“, как читались в эпоху всего двух ТВ-программ и дневного перерыва в вещании Стругацкие, Булычёв, Кассиль, Успенский… Услышал от какого-то папаши в зоркинском книжном магазине: „Гляди, Барто стоит какое-то!“ О бедность! О жалкая нищета духа… Куда там Гарри Поттеру и иже с ним до счастливого советского детства моих ребят!

В этой выморочной квартире из сна никого нет. Только книги. Брошенные и преданные мной…

Аня моя мне не снилась ни…»

Едва вселившись, народ самозабвенно побежал на природу, принялся валяться в снегу, кататься на санках и выпивать под ёлочками. Олег дистанцировался. Погулял в одиночестве, полюбовался на горы, заперся в номере и включил ТВ.

Он, конечно, не собирался ехать в этот идиотский санаторий. У них с Машкой были планы смотаться в Верону к матушке, встретить там рождественские и новогодние праздники, подурачиться. Но Машка в последний момент вдруг пошла в отказ — типа, куча работы навалилась, встречи, руководство наезжает. Олег, конечно, догадывался, что не в куче дело, должно быть, кто-то там случился, нежданный-негаданный. ОК, без обид. В конце концов они всё ещё на разных континентах, а будущее сулит и живописную набережную реки Адидже, и вздохи у стен «Casa di Romeo» и «Casa di Giulietta», принадлежавших некогда славным веронским семействам Монтиколи и Каппелло, и гулянья под неисчислимыми балконами и древними арками, и трепет сотен бумажных листочков с просьбами о любви на стене музея бедной Джульетты, и её отшлифованную на счастье ладонями тысяч паломников бронзовую подростковую грудь… Хотя червячок в голове завёлся. Ничего, будем работать над собой, изживать комплексы домостроя. Матушка, конечно, звала к себе, даже настаивала. Но Олег от родственного визита решительно отмазался.

Можно было провести каникулы по-холостяцки, уехать куда-нибудь на пляж, на солнышко, к смуглым девочкам и экзотическим коктейлям. Или навестить друзей. Но вот друзей у него как раз и не было. Почему-то. Он по этому поводу совершенно не страдал — ну, не сложилось. Друзья — это такая бодяга: нужно помнить посторонние дни рождения и круглые даты, кроме того, поздравлять с праздниками, вечно куда-нибудь выбираться вместе, сочувствовать, помогать в трудную минуту, выручать деньгами, давать советы, утешать и даже выворачивать свою душу наизнанку в ответных соплях… Херня. С коллегами по работе не в пример проще. Но с ними не проведёшь каникул. Разве что в формате корпоративки.

И пусть, корпоративка — так корпоративка.

За свою в целом удачную карьеру ему довелось пожить и в Праге, и в Москве, и в Сан-Паулу, и в Риме, и в Лондоне, притом, что родился он в Питере да наездился по Европе во время отпусков — досыта. И всюду было здорово. Но только здесь, в этой, как выражалась грубая Машка, жопе мира, азиатском провинциальном болотце, почувствовал он вдруг какое-то странное умиротворение и даже — покой. Болотце шевелилось, обдавая тёплыми брызгами: кто с кем в кино ходил, от кого кто беременный, как наши вчера сыграли, что там слышно про финансовый кризис, почём галстук брал, треснем по маленькой, читал свежего Паланика, пошли в «Амбаре» гамбургер схаваем, у тебя какой пробег, а мы на даче клёвые шашлыки жарим… Хорошо. Как в уютных стареньких тапочках.

Должность координатора-аналитика была, конечно, ширмой. Сам легендарный биржевой король Вертиго Вертолетти, мистер VV, в приватной беседе так сказал Олегу, загадочно выпуская из-под жёлто-седых усов клубы сигарного дыма:

— Буркутстан — балласт, привязанный к седлу сильного наездника. Кто будет этим наездником, сеньор Коршунофф, Россия или Китай, мне не интересно. Я намереваюсь в ближайшее время закрыть отделение своего Фонда в этой стране. Вы поедете туда, поработаете пару месяцев, изучите обстановку, дадите свои рекомендации. Я хочу, чтобы все прошло аккуратно. Мне не нужна плохая пресса. А когда вернетесь, мы обсудим ваш проект, о котором вы столь горячо рассказывали…