Джейн Спитфайр. Шпионка и чувственная женщина - Аугусту Боал

Мессия умер – да здравствует Вице-Мессия!

Христос творил чудеса, но Петр был неспособен ходить по водам и все время тонул. Ждать ли чудес от Вице-Мессии? Ожидание без надежды, принуждение себя к слепой вере…

Народ рыдал на улице. «Мой отец умер», – плакал девяностолетний старец. «Что с нами будет?» – задавала вопрос пара молодоженов. Выстраивались очереди – только чтобы взглянуть, к гробу не подпускали, – у зала, где покоились бренные останки того, кто был надеждой нации не одно десятилетие.

«Что теперь?» – спрашивал себя целый народ.

Все вышедшие на улицу, раньше сплоченные воедино под широкими крыльями, вели себя как будущие враги. Противники, которых покинул судья, обреченные отныне на братоубийство. Никаких тормозов! Никакой власти! Никакого отца. И поэтому все плакали: они стали сиротами!

Джейн это не волновало. Для нее смерть была чем-то быстрым и чистым. Она привыкла убивать и уворачиваться от смерти. Привыкла видеть смерть рядом с собой, не заглядывая ей прямо в глаза. Вечно убегая от нее. Умер – похоронили, и жизнь продолжается. Такова была ее прагматичная философия.

К чему рыдать? Слезами горю не поможешь.

Народ ее не понимал и рыдал по-прежнему, считая, что от этого что-нибудь да улучшится. Очередь росла. Люди выходили из-за столов в ресторанах, не закончив есть, и становились в нее. Официанты, повара, кассиры, все оставляли работу и тоже становились в очередь. Цемент без толку затвердевал на стройках; в магазинах продавцы оставляли двери открытыми; водители тормозили автобусы и выпрыгивали из них вместе с пассажирами, плача хором, чтобы тоже встать в очередь. Мясники оставляли куски мяса, облепленные мухами; адвокаты прекращали процессы, истцы бросали свои иски, судьи – свои приговоры, и все становились в очередь и там плакали. Прекращались футбольные матчи, мячи сиротливо лежали на поле. Прекращались спектакли и киносеансы. И все без исключения рыдали на улице.

Прекратилось лечение болезней, даже не терпящее отлагательства, – врачи тоже рыдали, стоя в очереди. Умирающие не получали соборования: священники рыдали, стоя в очереди. Мужчины и женщины умирали в этот день, как и в любой другой, но никто их не оплакивал: все родственники стояли в очереди, рыдая. Так что все умирали в одиночестве, умирали брошенными. Ни один труп не был в тот день погребен должным образом, потому что все катафалки, набитые и облепленные народом, спешили в сторону очереди.

Очередь загибалась три тысячи раз.

Джейн поняла, что в ближайшую неделю ничего сделать не удастся. Вся жизнь в стране оказалась парализована. Все коммуникации – перерезаны. Разрешался лишь траур и безудержный плач.

Джейн воспользовалась этим, чтобы связаться с семьей в Милуоки. Она вошла в посольское помещение связи и распорядилась настроить видеофон, работавший через спутник, желая не только слышать родных, но и видеть их. Пока оператор возился с контактами, Джейн вернулась в свою комнату и еще раз изменила свой облик. Через пять минут она была уже привычной кроткой миссис Дженет Картрайт: волосы собраны в пучок, обильная косметика на лице, очки с толстыми линзами. Она привела себя в максимально уродливый вид и стала ждать соединения. Надо, чтобы ее видели вот такой: бесполой.

Стояла невозможная жара.

На экране появился первый корабль, рассекавший еще пустынные воды Великих озер, – первый в эту навигацию. Флаги, команда и пассажиры на корме и на борту, поющие, танцующие. Затем возникла набережная: разноцветная толпа (все в ярких пуловерах), народное празднество, весело скачущие женщины, мужчины, дети, продавцы хот-догов и газировки, собаки домашние и бродячие, – все собрались здесь в радостном ожидании весны, обещавшей быть теплой и приятной.

Музыка! Веселье! Представления на открытом воздухе! Оркестры симфонические, оркестры из филармонии, группы большие и маленькие. Камера ощупывала город: набитые бары, реки пива. Много пьяных, но все вежливы. Вежливые полицейские вежливо забирали автомобили вежливых нарушителей порядка. Все улыбались, даже смеялись. А почему нет? Некоторые икали. Приход весны! Безумство!

Наконец, камера замерла у дверей дома миссис Картрайт. Еще немного – и дом стал виден изнутри. Еще чуть-чуть – и появились крупным планом двое детей:

– Это ты, мамочка?

– Да, мои дорогие! – дрожащим голосом откликнулась Джейн, наблюдая за Хельмутом, играющим на скрипке, и Линдой, одевающей куклу. Они готовились к будущему.

Джейн овладела тоска. А кем бы не овладела?

Ей захотелось покончить со шпионскими штучками, перестать свергать правительства, вернуться домой, к детям, прижать их к себе, приласкать, выйти с ними на улицу, радостно распевая, приветствуя украшенный флагами ледокол, привозящий провизию и одежду, благополучие, счастье.

Снова корабль. Оказалось, он шел из Дисгрэйсфулландии и вез груз меди. Все радовались, потому что медь сильно подешевела после свержения в этой стране президента. Радовались, потому что медные рудники вернулись в собственность этих людей. Радовались, корабль вез целый ворох акций: новое правительство Дисгрэйсфулландии проявило щедрость к своим покровителям. Все возвращалось к ним: залежи меди в сто тысяч, пятьсот тысяч, миллион тонн! Ящики были выгружены кранами, и люди жадно кинулись на свои бумаги – свою законную собственность.

Праздник!

«Нет, я должна остаться здесь, – сказала себе Джейн. – Чтобы эти люди были счастливы, я должна остаться здесь, свергнуть правительство, выполнить свой долг!»

А вслух сказала:

– Да, это я, ваша мамочка! Скоро я вернусь. Мне надо закончить дела. Простите меня, пожалуйста, что я так долго.

– Да, мамочка! – хором ответили близнецы. – Нам так тебя не хватает! Правда, вдова нам помогает…

Ревность стала разъедать сердце Джейн, и еще сильнее – когда появился Элдридж под руку с вдовой. Она обменялась еще парой ласковых слов с детьми, простилась с мужем и пообещала скоро вернуться. Камера вновь задержалась на корабле и набережной, залитой теплым весенним солнцем.

Из окна посольства Джейн могла видеть безжалостное солнце, сжигавшее листья, иссушавшее землю, плавившее асфальт, разрушавшее все.

Но это солнце было тем же самым, что и на родине.

Смыв с лица косметику и вернувшись к облику женщины-вамп, Джейн решила немного отвлечься. Самое время, пользуясь паузой, нанести визит в Дисгрэйсфулландию. Она приказала подготовить борт к полету, и через несколько минут уже молчаливо следила за горами и реками, проплывавшими внизу.

Специальная комиссия, назначенная для ее встречи, предложила ей сразу же по прибытии посетить образцовый концлагерь и ознакомиться с новыми техниками допроса. Но Джейн предпочла в одиночестве побродить по улицам, хотя в конце концов все же приняла услуги гида.