Новейшая история еврейского народа. Том 3 - Семен Маркович Дубнов

галиций­ские евреи впадали в такой пауперизм, какого не знала ни одна стра­на Европы. Почти половина еврейского населения Восточной Гали­ции значилась в категории лиц без определенных профессий. Про­тив этой нужды оказывались бессильными даже такие филантропи­ческие учреждения, как «Фонд барона Гирша», основанный в 1891 году на крупное пожертвование еврейского миллионера Морица Гирша, разбогатевшего на постройке железных дорог в Турции. Уч­редители «Фонда» поставили себе целью привлечь к ремесленному и земледельческому труду массу бедствующих еврейских торговцев; для этого устраивались профессиональные школы, ремесленные мастер­ские и земледельческие фермы. Но польская краевая власть всячески тормозила деятельность «Фонда», направленную к экономическому оздоровлению еврейства. По утвержденному в Вене уставу, гиршевские профессиональные школы для евреев дозволялось открывать лишь под условием преподавания на польском языке в Галиции и на немецком в Буковине. Еврея-питомца галицийской профессио­нальной школы сначала полонизировали, а когда он, подготов­ленный к ремеслу или земледелию, хотел заниматься своей про­фессией, ему преграждали путь польские национальные организа­ции вроде «Сельскохозяйственных кружков». При таких условиях пауперизм усиливался из года в год, и единственным исходом для голодных масс являлась эмиграция. Десятки тысяч эмигрантов еже­годно отправлялись из Галиции в Соединенные Штаты Северной Америки вместе со своими бедствующими братьями из России. В да­лекой республике за океаном снова воссоединялись братские массы, давно разъединенные политическими границами вследствие разде­лов старой Польши между соседними государствами.

Если в Галиции евреи страдали от торжествующего национа­лизма поляков, то в Богемии они чувствовали давление растущего национализма чехов. Старый чешско-немецкий спор не был разре­шен введением австро-венгерской дуалистической конституции. Чехи претендовали на третье место в монархии и на широкую государ­ственную автономию, подобную венгерской, а между тем их остави­ли при скудном земском самоуправлении. Немецкое меньшинство в Чехии так же усердствовало в германизации края, как поляки в опо­лячении Галиции, а чехи против этого оборонялись. И чехи и немцы тянули евреев к себе, причисляя их к своему составу на основании официального признака «обиходного языка», каковым раньше был преимущественно немецкий. В период 1880— 1900 гг. в Богемии чис­лилось около 95 тысяч евреев, а в Моравии 45 тысяч, что в пропор­ции ко всему населению составляло меньше двух процентов. Снача­ла евреи, более близкие к немцам по языку и культуре, записыва­лись в большинстве говорящими по-немецки и усиливали собою ряды германизаторов, возбуждая тем негодование чехов. Но по­степенно, по мере развития немецкого антисемитизма и вследствие естественной необходимости ладить с большинством населения, усилилось тяготение к союзу с чехами, и к концу XIX века боль­шая половина евреев (54%) в Богемии числилась в разряде гово­рящих по-чешски; только в Моравии сохранилось еще преоблада­ние говорящих по-немецки (77%). В этой атмосфере страстной на­циональной борьбы нелегко было для евреев их положение меж двух огней. Глухая вражда, а иногда и экономический бойкот да­вали себя чувствовать то с одной, то с другой стороны. В котле политических страстей, Праге, дело иногда доходило до уличных столкновений. Среди чехов-шовинистов была распространена пе­сенка: «Еврею и немцу гореть на одном костре». По части антисе­митизма чехи оказались хорошими учениками немцев. Юдофоб­ские памфлеты пражского профессора Ролинга распространялись и на чешском языке. Против этого напора с двух сторон богемско-мо­равское еврейство было еще слабее, чем галицийское, которое давле­нию извне могло противопоставить пассивное сопротивление густых, культурно обособленных масс, между тем как в чешских провинциях евреи были и численно меньше, и культурно менее обособлены. К самому концу XIX века в Богемии разыгрались события, которые могли напомнить старой еврейской Праге о давно прошедших вре­менах религиозных войн.

В 1897 г. чешско-немецкая распря достигла крайнего напряже­ния. Министерство Бадени, уступившее чехам в вопросе о равноправ­ности их языка, пало под напором протестов со стороны немцев; обструкция и скандалы в рейхсрате повели к его роспуску. В Праге на этот вызов ответили погромами, направленными против немцев и евреев с немецкими фамилиями. В первые дни декабря чехи разгро­мили здания немецкого университета, театра и других общественных учреждений; при разгроме же магазинов они не делали различия меж­ду немецкими и еврейскими. Из Праги погромы перекинулись в про­винциальные города Богемии (Наход, Мельник и др.), где были слу­чаи нападения на синагоги и еврейские школы. Там, где не было не­мецкого населения, евреи замещали его: их били вместо немцев. Это, однако, не помешало немцам-антисемитам там, где они были сильны (например, в городе Эгере), устраивать враждебные демон­страции и против чехов и против евреев.

Прошло два года, и антисемиты обеих враждующих националь­ностей соединились для общего похода против евреев на почве риту­ального процесса, без которого не обходилось тогда ни одно поря­дочное антисемитское движение. Весною 1899 г., в сезон ритуальных обвинений, найден был в лесу близ чешского городка Полна труп чешской девушки, швеи Агнесы Груши, с перерезанным горлом. Аре­стованный по подозрению в убийстве молодой еврей Леопольд Гильзнер был предан суду только потому, что некоторые свидетели виде­ли его в день убийства за городом на опушке леса еще с двумя, необ­наруженными евреями. Обвиняемый упорно отрицал свою вину, и суду не удалось даже выяснить мотив преступления: половой аффект или месть. Но уже до суда антисемитские газеты, немецкие и чеш­ские, прокричали на всю страну, что здесь совершено коллектив­ное ритуальное преступление. Чешский антисемит д-р Бакса, высту­пивший на суде в роли гражданского истца, прямо заявил, что слу­чай в Полне подтверждает существование «еврейского сообщества, убивающего наших христианских сограждан для получения их кро­ви». Защитник подсудимого возразил: «Только позорной агитации антисемитской прессы можно приписать то, что Гильзнер сидит на скамье подсудимых: благодаря этой агитации поднято обвинение при отсутствии всяких улик против Гильзнера, только потому, что он еврей». Суд в Куттенберге признал Гильзнера виновным в соверше­нии убийства при участии еще некоторых лиц и приговорил его к повешению (сентябрь 1899). Антисемиты ликовали: они писали в сво­их листках и брошюрах, что ритуальные преступления евреев уже доказаны судом, хотя на самом деле приговор суда совершенно не указывал на какой-либо религиозный мотив преступления. Темная толпа поверила, и пошла новая полоса антиеврейских эксцессов — в Праге, Полне, Голлешове и других местах.

Против внушенного антисемитами судебного приговора вы­ступил с протестом один из лучших политических деятелей Богемии, пражский профессор Томас Масарик, позднейший президент Че­хословацкой Республики. В своей брошюре «Необходимость пере­смотра Полненского процесса» он на основании подробного анали­за дела пришел к заключению, что совершена страшная судебная ошибка под влиянием общественных страстей. «Настоящим анали­зом Полненского процесса, — говорит он, — я хочу по мере сил ис­купить позор нашей журналистики, которая лживой и вызывающей передачей дела Дрейфуса (в 1898 и 1899 гг.) подготовила собствен­ную чешско-австрийскую дрейфусиаду. В действительности весь Полненский процесс разыгрался под тяжелым давлением