Операция «Ходики» - Минель Левин

Я плохо его слушал. Гладил Тайгу. Она жалась к моим ногам.

Телефон звонил настойчиво. Я не торопился брать трубку. Я знал, что означает этот звонок.

Тайга склонила голову на бок: ну, что же ты? В глазах ожидание: а если нас позовут?

— Слушаю! — сказал я.

— Товарищ майор, машина вышла.

— Хорошо. — Я медленно положил трубку. Вот и все. И ничего нельзя изменить.

А Тайга бросилась за поводком: гулять?

Я научил ее приносить поводок и бархатную ленту с медалями. Она положила их у моих ног.

Я не шелохнулся.

«Ну, что же ты?» — нетерпеливо тронула лапой.

Я думал. От штаба части до моего дома пятнадцать минут езды. Значит, еще есть время. Я прижался к ней и закрыл глаза. Она стала лизать мне руки…

Вот так же она лизала мне руки в ту ночь, когда случилось ЧП. Вернее, руки она лизала мне уже на следующий день. Но для нас он был продолжением той трудной ночи и, значит, я не ошибся.

Нарушители иногда используют домашних животных — лошадей, ослов, верблюдов, волов — для преодоления вспаханной полосы на линии государственной границы, а затем перегоняют их обратно. В таких случаях на этой полосе, еще ее называют контрольной, остается след вола или, скажем, лошади в наш тыл и обратно за границу. Может сложиться впечатление, что животное случайно перешло границу и вернулось домой.

Именно так решил тогда пограничный наряд, в составе которого были солдаты-первогодки. Они даже не стали докладывать на заставу, а продолжали службу. Дежурный узнал о происшествии лишь несколько часов спустя, когда наряд вернулся с границы.

К месту происшествия срочно выехала группа пограничников во главе с начальником заставы. Это был опытный офицер. Он сразу во всем разобрался.

В нашу сторону шла ровная дорожка следов» оставленных копытами двух лошадей. Такие следы обычно оставляют управляемые животные. Лошади, идущие сами по себе, оставляют извилистые следы.

В одном месте кони останавливались. Начальник заставы отчетливо различил следы топтания.

— Все ясно, — сказал он. — Без седока лошадь никогда не будет топтаться на месте.

Вероятно, нарушителя переправили через границу, а затем проводник увел лошадей.

Каким-то образом неизвестному удалось преодолеть сигнальную систему. Дальше начинался каменистый грунт, который не сохранил следов.

Вот тогда-то и вызвали нас с Тайгой.

С момента нарушения границы прошло много времени, но я был уверен в Тайге. И она не подвела.

След вывел нас в пески. Огромное желтое море казалось бесконечным.

Огненный диск солнца подбирался к зениту. Мы давно уже изнемогали от жары. Песок накалился, и я чувствовал его жар сквозь толстые подошвы сапог.

С тревогой следил я за Тайгой. Она дышала тяжело, но, видимо, мы настигали нарушителя, потому что она рвалась вперед, и мы едва поспевали за ней.

Он спрятался среди могил на старом мусульманском кладбище. Решил не сдаваться без боя. Я спустил Тайгу с поводка. Она подкралась к нему и, одним прыжком оказавшись рядом, прижала к земле.

Она все-таки сожгла лапы. Мы только сейчас это заметили. Ожог второй степени, словно бежала по раскаленным углям. Не могла подняться. Я остался с ней, и она лизала мне руки.

Вот так же она лизала мне руки. Но сейчас я уеду, а ее возьмет к себе мой старый приятель, офицер, с которым мы вместе кончали военное училище и служили в одной части. У него тринадцатилетний сынишка, Тимур. Он-то и будет ухаживать за Тайгой. Они друзья — Тимур и Тайга. Когда я уезжал, Тимур был с ней. Но тогда он жил в моей комнате. А теперь Тайга переедет к ним и неизвестно, как она это воспримет.

«Чепуха, — успокаивал я себя. — Привыкнет».

За окном раздалась автомобильная сирена. Почти сразу позвонили в дверь.

Вбежал Тимур, стал обнимать Тайгу. Я был рядом, и она лишь вежливо вильнула хвостом. Она будет его признавать, когда поймет, что снова осталась с ним.

Тимур обычно писал, как она ведет себя в мое отсутствие. Я немедленно отвечал и давал советы.

Он ее перекармливал. Все время ему казалось, что она недоедает. А потом жаловался, что у нее расстройство желудка. Я ругал его в письмах и объяснял, как надо давать биомицин.

Она неохотно выполняла команды.

— Добивайся беспрекословного выполнения! — требовал я.

Но она все делала как-нибудь. Ждала меня и, дождавшись, мгновенно преображалась.

— Вот видишь, — говорил я Тимуру. — В другой раз постарайся заслужить ее доверие.

— Как? — спрашивал он.

— Лаской.

— Так я уже ее заласкал!

Он был прав. Но Тайга любила только меня. Его она терпела по необходимости.

Это-то и тревожило меня сейчас, когда мы должны были расстаться навсегда.

Будет ли Тайга любить мальчика так же самозабвенно, как любила меня? Удастся ли ему заслужить такую любовь?..

Договорились, что Тимур будет писать мне раз в неделю. А если появится необходимость — то и чаще.

Я взял чемодан и пошел к дверям. Тайга схватила поводок и забежала вперед.

— Ты останешься дома, — сказал я.

Я и раньше ей так говорил, и она отступала. Но на этот раз мое беспокойство, вероятно, передалось ей. Она словно окаменела.

Я на нее прикрикнул. Она глядела на меня своими понимающими, преданными глазами, в которых уже поселилась тоска.

Я отвернулся. Она протянула лапу.

— Пусти! — сказал я почти грубо и хлопнул дверью.

Потом я пять часов летел в самолете и все время думал о ней. И в Академии она не выходила у меня из головы.

Тимур писал часто. Он сразу привел Тайгу к себе. Они жили на другом конце города в новом микрорайоне.

Тайга на следующий день убежала.

Он вскочил в автобус и раньше ее оказался у моей бывшей квартиры. Туда уже кто-то въехал. Мальчик перехватил Тайгу у подъезда. Она вырвалась и стала царапаться в дверь. Ее впустили… Запахи были новые. И все здесь было не так. Но она легла на том самом месте, где раньше была ее подстилка, и ни за что не хотела вставать. С большим трудом удалось Тимуру увести её.

Она плохо привыкала на новом месте. Нехотя ела. Нехотя гуляла.

Лето стояло жаркое. Как-то Тимур пошел с ребятами купаться на Душанбинку. Вода в этой речке ледяная — с гор. И Тайгу он, разумеется, взял с собой. Она любила купаться. И на этот раз оживилась.

Он бросил палку в стремительный, бурный поток.

— Апорт!

Она охотно выполнила команду. Принесла палку. Он снова бросил, и она опять принесла.

Потом он купался, и она — с ним. Он замерз и вылез на берег. Она разыскала палку, подала ему. Он снова бросил ее в реку.

Они забыли о времени, и лишь когда солнце стало садиться, вернулись домой.

Ночью Тайга чихала. Утром не притронулась к пище. У нее оказалось воспаление легких.

И тут Тимур проявил себя с самой лучшей стороны. Он купил шприц и делал ей уколы пенициллина, строго следуя предписаниям врача.

Она лежала в его комнате. Он вставал ночью, поил ее теплым молоком и бульоном. Чего он только не делал! И Тайга стала поправляться. А однажды, разбудив его носом, протянула лапу.

Так она признала его хозяином и всю свою любовь, всю свою преданность отдала ему.

Она очень скучала, когда мальчик уходил. Чувствуя это, он почти не расставался с ней. В городе часто видели неразлучных друзей — мальчика и овчарку чепрачной масти. Она шла, прижимаясь к его ноге, и гордо несла свою красивую голову, ни на кого не обращая внимания.

Потом начались занятия в школе. Тимур стал оставлять Тайгу дома. Если кто-нибудь был в квартире — отец или мать Тимура — она вела себя спокойно. Но стоило ей остаться одной, как начинала волноваться. Вероятно, у собаки появилась боязнь, что ее снова бросят.

Тимур написал мне, что однажды застал Тайгу за странным занятием. Она стояла на балконе, как бы примеряясь к железной решетке.

Я понял: она спрыгнет с третьего этажа, если вдруг решит, что так надо. И ничего ее не остановит, даже боязнь высоты, потому что самым страшным для нее было снова потерять хозяина.

Я дал телеграмму: «Уходя, обязательно запирай дверь на балкон».

Тимур ответил, что так и делает. Но я не успокоился и в каждом письме напоминал ему об этом.

Потом он вдруг замолчал. Я не вытерпел и позвонил его отцу в часть.

Предчувствие не обмануло меня. На этот раз Тимур оставил дверь на балкон отрытой. Он опаздывал в школу и забыл про дверь. С улицы увидел на балконе Тайгу. Она впилась в него глазами.

— Назад! — крикнул он и махнул рукой. Но она уловила только жест и восприняла его по-своему. Легко оттолкнувшись сильными лапами, она перемахнула через решетку.

— Жива? — с замиранием спросил я.

— Жива, — ответил отец Тимура. — Только что толку? Серьезное повреждение позвоночника. Отнялись задние конечности. Врачи говорят, безнадежно. Предложили усыпить, но Тимур и слушать не хочет. Пытается выходить.