Всматриваясь в пропасть - Евгения Михайлова

Ира с Мариной прижались друг к другу на маленьком угловом диванчике. Все происходящее казалось нереальным, но совсем не похожим на детективный сериал. В воздухе этой квартиры, в поведении серьезных, озабоченных людей, когда они приехали, в каждом слове, интонации ощущалось что-то непоправимое. Растаяла надежда, что все обойдется и как-то мирно объяснится.

Эксперт Масленников приехал с лаборантом и большим саквояжем, который он назвал походной лабораторией. Подруги завороженно смотрели, как он брал пробы с кресла, с пола. Как принес из ванной зубную щетку хозяйки и маленькую щеточку ребенка. Как рассматривал расчески, осторожно доставал волоски.

– Это надо перепроверять, – через какое-то время сказал он Сергею и Земцову. – Но, похоже, кровь и свежие отпечатки на кресле и полу принадлежат как раз пропавшему товарищу Сергея. Кровь – точно не мальчика и не его бабушки. Налетчики, по всему, были в перчатках.

Люди из группы Земцова снимали и рассматривали записи видеокамер в квартире, принесли материал с камеры в подъезде.

– Прямо чертовщина какая-то, – почти виновато произнес Слава Земцов, глядя на Сергея. – Три амбала в балаклавах вытаскивают из квартиры тело в пластиковом мешке. И оно может принадлежать только взрослому мужчине. Потом они его же заталкивают в багажник машины. Номер просматривается, кроме двух первых цифр или букв. Никаких следов исчезновения бабушки и внука мы не нашли. Мои ребята поехали по маршруту машины…

Сергей на мгновение застыл и даже сжал виски руками, как будто пытаясь поймать какую-то блуждающую идею.

– Так. Тут в кресле пытали Алексея. Не исключено, что убили. Валентина с Ваней могли быть в спальне, его комнате, на кухне… Ну да, они были на кухне. Раз там у нее вырвали и разбили телефон.

Он вышел из комнаты, какое-то время пробыл в кухне, а потом позвал:

– Сюда! Дурак я. Валентина как-то пожаловалась, что она ходила раньше в подвал кормить бездомных кошек, а потом их отравили. Я подумал, что она с улицы туда попадает. Совсем забыл, что существуют еще такие допотопные дома, в дворницкой квартире которых есть выход на черную лестницу. Оттуда – в подвал. Вот дверь у них, она ее замаскировала, как в «Золотом ключике». Ключ от подвала, наверное, у нее остался. Ключ от этой двери тоже у нее, она ее закрыла снаружи. Я вышибаю, Слава? Ты не против? Тогда пошли со мной. Остальные пусть продолжают работать.

И через двадцать минут они вернулись. Сергей нес на руках маленького, худенького мальчика с шапкой каштановых кудрей. Ребенок крепко обнимал его за шею. Земцов нес полураздетую женщину, которую он прикрыл курткой.

– Александр Васильевич, – сказал он. – Она без сознания. Но жива. Пацан пытался ее реанимировать. Это и есть владельцы квартиры.

Он отнес Валентину в ее спальню, Масленников велел принести туда побольше горячей воды, полотенца, взял свой саквояж, и они с лаборантом закрыли дверь изнутри.

Сергей все еще растерянно стоял посреди комнаты с ребенком на руках. Ваня так крепко к нему прижался, что оторвать его можно было только силой.

– Ваня, – подошла к ним Ирина, – Ванечка, нам только что настоящий полковник рассказал, что ты спас свою бабушку. Я так тобой горжусь. Нам надо купаться, есть, укладываться спать. Ты такой герой, что можешь отдохнуть. Иди ко мне на ручки. Я все сделаю, покормлю уже в постели. Поспишь, а я буду рядом, пока бабушка не встанет. Мы договорились?

– Да, – прошептал Ваня и обжег Иру горячим взглядом огромных карих глаз.

Из квартиры уехали все мужчины, отправились на поиски Алексея. При женщинах все тщательно обходили вопрос о том, живое или мертвое тело было в пластиковом мешке.

Ира с Мариной остались. Марина записала инструкции Масленникова, какие лекарства давать и что колоть Валентине, и отправилась в ее спальню. Ира устроилась в большом кресле рядом с кроватью Вани. Он уже немного порозовел и светился после купания, как цветок, который раскрывается по утрам. Ирина покормила его сырниками с большой чашкой какао. Он попросил не выключать настольную лампу. Его глаза уже слипались, но пережитый ужас все не давал ребенку уснуть. Ира мучительно пыталась вспомнить какую-то сказку. Что-то когда-то, наверное, читала. Но охранная система ее памяти тщательно стерла все, что связано со страшным словом «детство». Она до сих пор на улице обходит детей взглядом: ей кажется, что если посмотрит, то обнаружит только следы взрослых преступлений.

Она поймала вопросительный и зовущий взгляд Вани, поняла, что ребенок ждет утешения и ласки. Он уже успел привыкнуть к любви. Ира на мгновение застыла, ощущая себя окаменевшим ископаемым. Она ничего не чувствовала, кроме страшного напряжения и ответственности. А потом ее глаза помимо воли нежно обласкали личико малыша, руки сами потянулись и обняли теплое, благоуханное тельце. Господи, как же это все… Она не знала! Она прожила почти сорок лет и не знала, что есть такое высшее блаженство, как запах родного ребенка. Этот ребенок ей родной, потому что она никогда не была так близко к другому. И потому что его судьба так похожа на ее собственную. Ирина подумала, как долго и умело она скрывала свое уродство, женскую и человеческую ущербность, рожденную давным-давно болью, страхом и унижением. Но все это вдруг оказалось такой засохшей от времени шелухой рядом с настоящими детскими переживаниями, рядом с надеждой и ожиданиями маленького мальчика, который вдруг обрел настоящую семью и сразу начал ее терять… Сначала отец, сейчас Валентина… Выживет ли она, бог весть. И совсем неизвестно, жив ли верный опекун, который заменил отца… Возможно, Ваня считает Алексея отцом, он ведь так мало знал Игоря. И что этот чудесный малыш видел и чувствовал в долгие часы вернувшегося к нему кошмара…

Ира легла на краешек кровати Вани, баюкала его, пела что-то, случайно услышанное. И да, она экспромтом придумала очень красивую сказку, которая не кончалась до тех пор, пока длинные ресницы спокойно и безмятежно не опустились на нежные детские щеки. Ира не пропустила ни одной секунды этой части ночи и утра. У нее не было сомнений в том, что она проживает самое полное и,