Всматриваясь в пропасть - Евгения Михайлова

но, по всему, они из архива суда. Короче, мы на него вышли. Он сейчас на деле в Подмосковье, но очень заинтересовался и едет в Москву. Надо бы всем вместе встретиться. У вас в квартире можно?

– Конечно, – потрясенно ответила Марина. – Только я в квартире подруги Ирины, это она, собственно, начала искать. Мы ждем, сейчас пришлю адрес, но позвоните хотя бы минут за пять, чтобы нам морально приготовиться.

Она отложила телефон и не сказала, а выдохнула:

– Ирка, там какой-то побочный ребенок и частный детектив с судебными файлами. Мне немного не по себе: куда мы вломились. Накапай мне вина.

Ирина трясущимися руками налила подруге бокал вина, сама была не в состоянии перевести дыхание. Марина выпила бокал в несколько глотков, на мгновение задумалась. Затем воскликнула:

– Так, может, это и прекрасно! Все живы, просто есть какой-то побочный ребенок… Которого скрывают от самодовольной индейки Алены.

– Но как-то странно, – произнесла Ира. – Фамилия человека, с которым Алексей переписывается по поводу ребенка, – Сикорский или Сикорская. Как у друга Игоря. Но у Игоря нет детей, жены, кажется, тоже.

Сначала к ним приехал симпатичный и отстраненный от действительности очкарик Петя, который сразу уткнулся в свой планшет и ни разу не посмотрел на обитательниц квартиры, только, не глядя, протянул руку за тарелкой с едой. Ближе к полуночи явился эффектный, уверенный в себе блондин, который представился Сергеем Кольцовым. Он был спокойным, держался очень непринужденно, но Ира и Марина сразу заметили, что он встревожен.

– Приветствую всех, – сказал он с порога, – хотелось бы сразу узнать, кто из вас та знакомая Алексея, которая начала поиски?

– Это я, – сказала Ира.

– Мы можем поговорить подробно: как узнали, что встревожило и вообще все детали?

– Конечно.

Ира провела Кольцова в угол гостиной, где у нее стоял письменный стол с компьютером.

– Сразу скажу, – начала она смущенно. – Я Алексею никто. Случайное знакомство: я упала, он помог встать и отвез домой. Потом они с женой пригласили нас с Мариной к себе в День святого Валентина. И все. Столько времени прошло, я о нем ничего не знала. А сегодня меня вдруг нашла его жена Алена. Сказала, что он дома не ночевал, не звонил, не отвечает на звонки, на работе его нет. И вот уже скоро сутки, как о нем ничего неизвестно. У жены принцип – не искать, а я не могу обратиться в полицию как посторонняя… Потому Марина привлекла своего друга…

– Понятно. Вы не могли бы как можно точнее передать ваш разговор с женой? Буквально по словам. Хорошо запомнили?

– Я запомнила, конечно. Просто мне не все удобно говорить.

– Вот с того, что особенно неудобно, и начните. Как правило, это важнее всего.

После разговора они подошли к обеденному столу, за которым сидели Марина и Петя.

Айтишник по-прежнему торчал в планшете, время от времени он находил на ощупь какую-то еду и метко попадал ею в рот. Марина внимательно посмотрела на лицо подруги – все в красных пятнах – и подумала: «Бедняга. Допрос был с пристрастием».

– Дамы, – произнес Сергей, – разрешите мне выпить стоя, а закуску завернуть с собой. В последний раз я ел примерно сутки назад. Мне надо срочно ехать. Тем присутствующим, которые не в курсе, что я сообщил Ирине, коротко скажу. Валентина Сикорская, переписку с которой взломал Петя, – мать Игоря Сикорского. Ваня – приемный сын Игоря. Валентина – приемная бабушка. У них больше никого нет. Биологическая мать по факту уголовница, способна на любой криминал. Подробнее расскажет Ирина. Я ставлю в известность своего боевого товарища – полковника Земцова, заведующего отделом похищений и убийств – и еду на место. В квартиру Валентины Сикорской, далее – по следам. Я Валентине, кстати, звоню с того момента, как узнал об исчезновении Алексея. Телефон не отвечает. И да. Это серьезно.

Я боюсь

Валентина прикоснулась губами ко лбу ребенка. Ваня, кажется, уснул или просто закрыл глаза от изнеможения. Лобик был горячим и влажным, ладошки ледяные, дыхание прерывистое, из пересохшего приоткрытого рта вместе с подавленным плачем вырываются отдельные слова. Валентина поняла только два: «Я боюсь».

У нее нет часов. Телефон она уронила в кухне, когда они убегали. Схватила только со стола пакет с бутылкой молока и батоном. Это было утром. Сейчас, наверное, ночь. Ваня выпил молоко, они вместе съели по кусочку батона, растягивали его, как могли. И мальчик уже давно, несколько часов, наверное, просит пить. В подвале есть кран, но Валентина не может его открутить своими руками, окровавленными и разорванными до костей. Она сняла свою блузку и собирала капли сырости со стен и труб, затем прикладывала ее к запекшимся губам ребенка.

Я боюсь… Эти слова разрывали ее сердце. Они с Игорем спасали этого золотого мальчика, который уже познал всю боль и мерзость жизни, для того, чтобы он никогда и никого не боялся. Но ничего не вышло. Игоря нет, а они с Ваней бегут от жестоких и кровожадных подонков, прячутся в пустом и грязном подвале. Сердце Валентины болит так страшно, что у нее мелькает мысль об инфаркте, о мгновенной смерти. Рядом с беспомощным ребенком, который никогда не сможет сам отсюда выбраться. И эта картинка – погибающий в полном одиночестве Ваня – рождает в ней такую ненависть, такую ярость, что боль тает в огне, отступает, будто испуганный враг на поле боя.

Наконец ребенок крепко уснул, ровно задышал, крепко прижавшись к Валентине. Она постелила ему свою куртку, укрыла шерстяной юбкой, под голову положила свои сапоги, закутав курткой. Сама лежала, полуголая, на бетоне и горела, работая в режиме источника спасительного тепла для Вани. Как же она его любит. Даже сейчас, в этом аду, Валентина ощущает его присутствие рядом и свою любовь как великий дар и благо.

Она не могла шевельнуться, чтобы не разбудить ребенка, и стала вспоминать ясно и подробно, по порядку, все, что произошло.

Рано утром, перед