Карл Великий (Небесный град Карла Великого) - Анна Ветлугина

   — Как будет угодно Вашему Величеству.

Монах ушёл с Роландом.

   — Ну что же, Афонсо, продолжай, — велел король, укладываясь на шкуры, — нам необходимо освежить в памяти мысли мудрейшего Августина, дабы не совершить ошибки.

Когда я вышел из королевского шатра — дождь давно закончился. В моей сумке лежал новый пергамент, предназначенный для описания сегодняшнего боя. Впечатления переполняли меня. Вспоминались то свирепые саксы, швыряющиеся топорами, то юное округлое лицо королевы, побледневшее от страдания. Но больше всех меня занимал Карл. Почему-то так получалось, что любые его поручения, даже самые мелкие, казались мне значительными, и сама моя жизнь рядом с ним приобретала особенный смысл.

Итак, мне предстояло создать исторический труд. Не в библиотечной тишине, неторопливо, как, наверное, пишут настоящие летописцы, а в грязной палатке, наполненной грубыми воинами, да к тому ещё нужно успеть в срок. Ну что же, справлюсь. Не зря ведь именно меня поцеловала молния.

Размышляя так, я двигался к лесу в поисках укромного местечка, чтобы потом, начав работать, не отвлекаться. Вот уже и лес, но мне хотелось забраться подальше. Вдруг из-за дерева появилась замурзанная крестьянская девочка лет тринадцати и уставилась на меня во все глаза. Вздрогнув, я сделал шаг назад. Она — за мной. Я повернулся и быстро пошёл вглубь леса. Она не отставала.

   — Что тебе надо? — я разозлился не на шутку. — Прекрати ходить следом!

   — Хильдеберт. — Она произнесла только одно слово. Имя моего дяди. Всё сжалось у меня внутри.

   — И что Хильдеберт? — спросил я, будто не понимая.

   — Он передаёт привет и хочет знать, как дела у его племянника, — бойко протараторила девчонка.

   — У меня всё замечательно. Шёл дождь, теперь перестал. Все здоровы. Большой привет дяде Хильдеберту. Ну? Что тебе ещё нужно от меня?

   — Ваши новости, — ответила эта мерзавка, совершенно не собираясь уходить.

   — Послушай, если мне захочется поговорить с моим дядей о жизни, — я сделаю это лично, без помощи сомнительных личностей. Иди отсюда.

Не дожидаясь ответа, я бросился напролом сквозь заросли к лагерю. Никто меня вроде бы не преследовал.

Всё равно странно — откуда в этих диких лесах дети, знающие моего дядю?

Забившись в палатку, я попытался разложить письменные принадлежности. Не так-то это оказалось легко, хоть и воины мне не мешали по причине своего отсутствия. Поставив чернильницу на землю, я тут же чуть не опрокинул её. Пришлось выйти наружу, разложить всё на большом пне и стать перед ним на колени.

Подробно я описывал всё сегодняшнее сражение. Работа мне очень нравилась, а главное — можно было отвлечься от неприятных мыслей о дяде. Но только записи закончились, как невесёлые думы охватили меня с новой силой. Понятно, что дядя не оставит меня в покое. Если бы меня преследовал посторонний человек — я бы давно уже попросил у короля защиты, но жаловаться на брата родной матери...

   — Храбрый писарь, ты никак проглотил лягушку? — Роланд подошёл незаметно и теперь с любопытством вглядывался в моё лицо.

   — Отчего же, ваша... — я начал вспоминать, его титул, — ...светлость?

   — Если бы ты видел сейчас своё лицо! Точно лягушку... хотя нет, тут, может, и целая жаба была! Глотни вина — полегчает.

   — Да вино же в походе ограничено...

Он расхохотался:

   — Надо просто знать благодатные источники и припадать к ним иногда. Пойдём, покажу один, вместе припадём. А ты петь-то умеешь? Должен вроде бы, я знаю, ты в монастыре воспитывался.

   — Умею. Но только григорианские хоралы.

   — А про прекрасных дам?

   — Про дам не умею...

Роланд вздохнул:

   — Где ж мне найти умельца-то... Есть такая дивная баллада о прекрасной Женевьеве, да только она на два голоса, вот беда! Раньше с Его Величеством пели, а теперь у него один Град Божий на уме. Ладно, пиши, писарь, не буду мешать.

Назавтра я зачитывал свой труд Его Величеству. Он ни разу не перебил меня, а по окончании сказал:

   — Ты очень прилежен и наблюдателен, Афонсо, только не умеешь вычленять главное и делать правильные акценты. Без этого невозможно создать настоящую летопись.

Заметив моё огорчение, король прибавил:

   — Твой труд несомненно ценен, мы сохраним его для обработки другими книжниками. А теперь подожди-ка здесь. Мы, помнится, обещали защитить тебя от стрел. Хотя главная защита человека в Господе.

Карл позвонил в колокольчик. Тут же появился слуга. На вытянутых руках он нёс кольчугу. Она выглядела легко и изящно, будто кружевная. Однако когда я взял её в руки — то чуть не присел от нежданной тяжести. Король засмеялся:

   — Это тебе не пергамент с чернильницей! Ничего. Привыкнешь — даже чувствовать скоро перестанешь. Но это ещё не всё, — продолжал король, и в глазах его мелькнула знакомая мне искорка. — Тебя необходимо познакомить с оружием по-настоящему, и сейчас мы это сделаем. Положи-ка пока кольчугу.

Он вытащил из ножен короткий меч. Тёмный, без украшений, только гарда скована как-то необычно и сложно — с дополнительными тонкими изогнутыми прутьями, защищающими кисть.

   — Пошли.

Мы покинули королевский шатёр. На свободном пространстве между палатками Карл остановился. Крутанул меч в руке, быстро словно сверкнула тёмная молния. Потом протянул оружие мне:

   — Бери, не бойся!

Заранее напрягши руку, чтобы не получилось, как с кольчугой, я осторожно взялся за витую гарду.

   — Смотри, — продолжал он, — кончик клинка должен словно висеть на небе, а рукоять свободно движется туда-сюда...

Тут до меня дошло, что король сам, своей собственной персоной взялся обучать меня, ничтожного мальчишку из захудалого, к тому же сомнительного рода.

   — Ваше Величество... За что мне такая милость, что мой король тратит на меня своё бесценное время?

   — Хорошо, что ты считаешь это милостью, такое отношение говорит о твоём благородстве. Но на самом деле мне приносит удовольствие учить молодых людей искусству боя. А сейчас так случилось, мне учить некого.

Действительно, раньше король всюду возил с собой маленького Пипина. Почему он не взял мальчика сейчас? Конечно, на войне опасно, но ведь самого Карла отец брал в военные походы сызмальства. Да и Хильдегарда находится в лагере, невзирая на своё особое положение. Может, она невзлюбила Пипина, ведь она ему как-никак мачеха? Но разве можно заподозрить нашу королеву в злых чувствах?

   — Афонсо, ты никак задумался? В бою много думающие лишаются головы в первую очередь. Э, да у тебя рука дрожит. Рано тебе ещё приступать к искусству поединка. Научись пока просто держать оружие. Вот так.

Он вытянул перед собой руку. Передал мне меч и ушёл.

Задание показалось бессмысленным. К тому же рука быстро заболела. Я опустил её и, ковыряя мечом землю, начал снова думать о дяде. Его придётся обманывать.

Смогу ли я? По моему лицу ведь можно прочесть всё, о чём я думаю. Причём без труда.

А что, собственно, выражает лицо, когда человек неумело обманывает? Замешательство, неудобство, что-то в этом роде. Тогда нужно всего лишь пустить дядю по ложному следу. Придумать такую историю, при которой замешательство на моём лице будет выглядеть уместно...

   — Так-то ты выполняешь приказы короля? — послышался за моей спиной голос Карла.

Вздрогнув от неожиданности, я так ковырнул клинком уже размягчённую землю, что взлетевший фонтан песка попал мне в рот. Король расхохотался:

   — Видать, молния, что тебя укусила, имела весёлый нрав! С тобой не заскучаешь. А теперь — держать оружие. Если увижу, что опять ленишься, — выгоню из переписчиков.

Он снова ушёл. Я держал меч. Сначала превозмогая боль в руке, потом боль в боку от онемевшей руки, потом головокружение. Вышло солнце — лучи ударили прямо в лицо. В глазах поплыли красные круги. Я подумал, что сейчас упаду в обморок, но не упал, и снова превозмогал... Подпёр онемевшую руку второй. Стало чуть удобнее, но что-то потекло из носа, а я уже боялся пошевелиться, а тут ещё прилетели мухи...

   — Афонсо... — в полузабытьи я даже не узнал голос Карла. — Хватит, опусти руку.

Он протянул мне платок, но онемевшая рука не смогла его взять. Тогда Его Величество сам вытер моё лицо от противных струек, и я увидел пятна крови.

   — Мало кто из моих воинов простоял бы столько, — тихо сказал он и спросил: — А если бы я не пришёл сейчас?

   — С-стоял б-бы. — Губы почему-то слиплись и стали непослушными.

   — Я запомню твоё усердие. И меч этот ты заслужил.

Глаза короля были совсем тёмными, без намёка на искорки.

Этой ночью на наш лагерь напали. Я проснулся от криков и звона. Воинов в палатке не было. Нащупал кольчугу, подаренную королём, попытался надеть, но в темноте спросонья никак не мог разобраться, где в этой груде колечек ворот и рукава. В этот момент звуки отчаянной схватки раздались совсем близко. Сейчас рухнет палатка. Но нет, откатились дальше. Я наконец разобрался с кольчугой. Поняв, что в ней и с мечом не смогу двигаться быстро, всё же осторожно выполз наружу.