Карл Великий (Небесный град Карла Великого) - Анна Ветлугина

Так я и сделал. Радегунда поворчала, но подобрала подобающую одежду и даже запудрила мне царапины, предварительно смазав их целебной мазью.

Пир превзошёл все мои ожидания. Ради Хильдегарды Карл оставил свою любовь к скромности. Он даже позволил себе жениться, не закончив траура по брату, хотя всегда, насколько я знаю, строго исполнял все церковные обряды. Я думаю, он просто обезумел от любви. Никогда и никого он не любил так, как Хильдегарду. Несомненно она отличалась красотой, но только позже узнав благородную душу королевы, я понял чувства Его Величества.

...На столах стояли сахарные скульптуры, жареные лебеди, многослойные пироги. Посреди пиршественного зала журчал винный фонтан. Мне стало жалко, что матушка не видит этого великолепия, но, осматривая гостей, я заметил её за самым дальним столом. Дядя тоже был здесь, только сидел, разумеется, намного ближе к королевской чете.

Зазвучали струны лютен. Музыканты наперебой славили короля и его прекрасную избранницу. И вдруг послышался резкий мальчишеский голос:

   — Нехорошо, что у нас здесь такие излишества, в то время, как бедняки не могут даже купить хорошего белого хлеба.

Все испуганно завертели головами, пытаясь разглядеть дерзкого мальчонку. Я с ужасом посмотрел на Его Величество — что он сделает с наглецом, голос которого показался мне смутно знакомым. Но Карл улыбался и вовсе не выглядел разгневанным.

   — Дорогая Хильдегарда, — сказал он, — твоё сострадательное сердце восхищает нас не меньше твоей ослепительной красоты!

«Голос у неё, как у погонщика быков», — вспомнил я кухонные сплетни в замке Карломана. Конечно, преувеличение, но всё же никогда бы не подумал, что юная и прекрасная девица может говорить столь резко. Она между тем, нимало не смущаясь, продолжала:

   — Я хотела бы, если мне будет позволено, пойти в город и поделиться с нищими этой прекрасной пищей.

Карл посмотрел на неё обожающим взглядом и велел немедленно седлать лошадей. Бертрада поджала губы. Хотела сказать что-то колкое, но Хильдегарда улыбнулась королеве-матери с таким искренним дружелюбием, что та уже не смогла сердиться и только улыбнулась в ответ.

Его Величество задумался:

   — Но как же ты, дорогая, собираешься раздавать бедным еду? Уверена ли ты, что твоя доброта не совершит ошибки? Ведь как только ты выедешь с блюдом на улицы города — соберётся толпа ротозеев, желающих получить кусок из рук самой королевы. Они уж точно оттеснят настоящих бедных.

Хильдегарда звонко расхохоталась.

   — Ах! Неужели мой король мог представить меня, разбрасывающую кусочки еды на улицах Нуайона? Конечно, нет! Я попрошу отрядить со мной помощников, чтоб тащили мешки со снедью, и поеду к настоятелю того красивого храма с башенкой, где была наша свадьба. Святой отец уж точно знает, кто у него в приходе по-настоящему беден.

   — Господь благоволит тебе, мой король! — воскликнул Роланд. — Твоя избранница не только хороша собой и добра, но ещё и умна. Настоящая королева! Выпьем же за неё!

Его голос потонул в радостных возгласах. Каждый, не стесняясь, выражал своё восхищение. Шум всё нарастал. Король подмигнул Роланду. Тот поднёс к губам Олифан. Мощный раскатистый звук накрыл собою зал, и гомон стих.

Когда кубки за королеву были допиты, Карл отрядил обещанных помощников, меня в их числе. Мне дали мешок с жареной бараньей ногой и мех вина, остальным тоже — какую-то снедь. Хильдегарда вскочила в седло легко, словно кузнечик, и процессия выехала из замка.

Я ехал позади королевы и пытался понять, сколько ей всё-таки лет. Она вдруг повернулась и уставилась на меня с любопытством:

   — Афонсо... скажи мне, а молния ведь очень больно кусается?

Я смутился:

   — Не могу сказать, Ваше Величество, в тот момент сознание почему-то покинуло меня.

   — А сколько же лет тебе было тогда?

Я осмелился подъехать ближе.

   — Около двенадцати, Ваше Величество.

Она надула пухлые губки, раздумывая о чём-то. Потом рассудительно сказала:

   — Это от страха. В двенадцать лет люди ещё совсем дети, всего боятся. Мне вот уже почти четырнадцать, и я бы, наверное...пожалуй, сейчас... не испугалась.

Можно, наверное, было обидеться на такое — ведь она заподозрила меня в трусости. Но сказала так беззлобно и доверительно, что плохих мыслей не возникло. Я тогда понял, что это — моя настоящая королева, которую я буду любить высокой любовью, и, если будет нужно, с радостью отдам за неё жизнь.

Пробыв в Нуайоне несколько дней, мы отправились в Ахен. Король, обожавший купание, постоянно стремился в этот город из-за горячих источников. Королева стойко преодолела верхом всю дорогу, несмотря на то, что ей полагалась собственная великолепная повозка.

В Ахене я ощутил в полной мере, что хороший король может быть настоящим отцом для своих подданных. Карл встречался с городскими жителями, без устали рассказывал им о Граде Божьем и о славной миссии быть народом этого Града. После его речей все, кто мог держать оружие, почувствовали решимость идти в Рим на помощь папе, если таковая понадобится.

Жители Ахена прониклись ожиданием великих перемен. На главной площади города король лично производил расчёты и обмеры, замышляя новый храм, равного которому не было во всём Франкском королевстве.

Наши чтения опять возобновились, но проходили они не по утрам, а после обеда. Утро король посвящал своей супруге.

Теперь процесс чтения радовал меня ещё больше — ведь читал я Аристотеля.

Карлу очень нравилась чёткость определений этого философа, его рассуждения об этике и политике. По нескольку раз я прочитывал Его Величеству учение о первоначалах всего сущего и чувствовал ни с чем не сравнимый восторг, когда мой король внимал моей любимой книге. Он даже просил меня выписывать некоторые фразы.

Помимо чтения любимыми занятиями короля были охота в близлежащих лесах и купание в источниках. На одно из таких купаний Его Величество созвал весь свой двор, точно на пир. Вода оказалась удивительно приятной — не слишком горячая и не холодная, да ещё с мелкими щекочущимися пузырьками. И все мы — огромная толпа — казались друг другу одной семьёй. В какой-то момент я оказался совсем рядом с Карлом. Он подмигнул мне:

   — Римляне-то понимали, как нужно жить. Ничего, мы возродим эту великую империю! Будет у нас Град Божий. И храмы будут и колонны мраморные. Всё, как у римлян, только лучше.

Мне показалось, что сейчас самое время начать исполнять поручение моей матушки. То есть воздействовать на короля в нужную нам сторону. Я осмелился сказать:

   — Но в беломраморных римских храмах должны жить римские боги. Разве не так?

Король внимательно посмотрел мне в глаза:

   — Мальчик, укушенный молнией! Ты же хорошо знаешь, что на свете нет других богов, кроме одного. Зато есть люди, которые ещё не знают этого. Как мы сможем помочь им, если не будем иметь сами крепкой веры?

Мои щёки запылали от стыда. Пересилив себя, я всё-таки спросил:

   — Почему же тогда вы, Ваше Величество, так охотно интересуетесь трудами нехристианских учёных — римских и греческих?

   — Мы берём у них формы. И римляне, и греки умели изготовлять прекрасные сосуды, но наполнить их вином Бог повелел нам.

Он помедлил немного, словно раздумывая, стоит ли говорить это мне, но всё же сказал:

   — Твой Аристотель весьма хорош. Мы обязательно воспользуемся его учением о государстве. Но его несотворимая материя и ум-перводвигатель не придут к нам на помощь в тяжёлое время. На это способен только Господь — ведь Он отдал Своего единственного сына в жертву за наши грехи.

Я не помнил, как выбрался из королевских купален и оказался в своей комнате. Из меня словно вынули стержень, держащий всё моё существо. Не так важно было то, что Карл никогда не придёт к язычеству и напрасны ожидания моих родственников и остальных членов храма Афины. Самое страшное в том, что я сам уже не смогу радоваться стройной и строгой картине аристотелевского мироздания. Король показал мне её ущербность и сделал это так убедительно! Мне негде искать духовного пристанища. Ростки христианской веры безжалостно вытоптаны матерью, в деревянную Афину, пахнущую горелым мясом, мне уже никогда не поверить. А культ Абсолютного Знания, который я возвёл в своей душе, безвозвратно рухнул, погиб, захлебнувшись в горячих ахенских источниках. Наверное, всё же, умирая, Бахкауф успел отравить их своим ядовитым хвостом!

Но, может быть, сам наш король может отравить душу сильнее Бахкауфа? Его власть над душами огромна. Я помню, как на моих глазах он силой своих речей покорил советников Карломана, сделав их своими союзниками. Да ведь и сам я счастлив служить ему, когда не задумываюсь. У него есть удивительный дар. Служа ему — служишь не человеку, но великой идее. Наверное, он сможет построить свой Град Божий. Только найдётся ли в этом Граде место для меня?