Мамочка в законе - Наталья Александрова

Зайкин тормознул опытного бомбиста, и тот за десять минут домчал его до места, ловко миновав все пробки.

Перед дверью Ивана Павловича Василий был почти вовремя, с опозданием всего на пять минут. Правда, коллекционер славился патологической точностью и даже пятиминутное опоздание считал недопустимым, но сегодня, на радостях от того, что Вася ему принес, он должен быть снисходительным.

Зайкин нажал на кнопку звонка, и тут же за дверью раздался глухой басовитый лай. Загремели засовы, и на пороге появился хозяин квартиры, придерживая за ошейник огромного светло-серого зверя.

Вася уже бывал дома у Ивана Павловича и видел его сторожа и телохранителя — огромную канадскую собаку породы маламут. Имя у пса было простое и незатейливое — Белый Клык, или для краткости — просто Клык. Клык производил на гостей неизгладимое впечатление: он был огромен, свиреп и очень напоминал светлого полярного волка. С таким телохранителем коллекционер чувствовал себя в полной безопасности.

— Спокойно, Клык, спокойно, — проговорил Иван Павлович, с трудом оттаскивая собаку от двери, — это свои.

Он поднял глаза на Васю и осведомился:

— Все в порядке?

— В порядке, в порядке, — ответил Зайкин, боязливо протискиваясь в квартиру.

— А что-то у вас вид какой-то испуганный!

— А вы своего людоеда уведите, вот и будет вид нормальный!

— Да что вы, неужели вы его боитесь? — Хозяин квартиры ехидно усмехнулся. — Клык — он хороших людей никогда не обижает, он у меня очень разборчивый!

— А как он отличает хороших людей от плохих? — поинтересовался Василий, следуя за коллекционером по длинному полутемному коридору. — Я бы у него с удовольствием поучился, а то прожил на свете почти сорок лет, а и то не всегда отличаю!

Иван Павлович не ответил. Он вошел в свой просторный кабинет, со вкусом обставленный мебелью красного дерева, сел за письменный стол, жестом указал Василию на гостевое кресло и только тогда проговорил:

— Ну-с, выкладывайте, что принесли. Простите, что ничем не угощаю — не терпится, понимаете ли, посмотреть. Вот взгляну на нее, и тогда уж выпьем с вами за удачное завершение работы…

Тут не только та марка, о которой вы говорили, — ответил Василий, открывая портфель и вынимая заветный альбом, — тут еще кое-что имеется, тоже наверняка интересное.

— Посмотрим, посмотрим, — Иван Павлович потирал руки в предвкушении, — посмотрим, что вы мне принесли…

Он глубоко вздохнул, вооружился лупой в аккуратной хромированной оправе и раскрыл альбом.

Белый Клык устроился возле ног хозяина. Он глубоко вздохнул и зевнул, продемонстрировав свои действительно белоснежные и неправдоподобно огромные клыки.

Василий наблюдал за лицом коллекционера, и в его душе возникло легкое беспокойство. На лице Ивана Павловича вместо ожидаемого восторга и трепета появилось недоумение и беспокойство. Коллекционер перевернул страницу альбома и снова склонился над его содержимым. Затем он торопливо перевернул следующую страницу, еще одну… недоумение на его лице сменилось обидой, как у ребенка, которому в день рожденья вместо ожидаемого самоката подарили коричневые шерстяные носки.

— Позвольте, — проговорил он, подняв глаза от альбома, — это что — шутка? У вас странное чувство юмора, молодой человек!

— Что такое, что случилось? — забормотал Зайкин, суетливо выбираясь из кресла и устремляясь к столу. — В чем дело, Иван Павлович? Разве это не то, что вы заказывали?

— В чем дело? — возмущенно повторил коллекционер. — Такого я не собирал даже в детстве, когда покупал свои первые марки на деньги, сэкономленные от завтраков! Вы надо мной хотели посмеяться? Так вот имейте в виду — хорошо смеется тот, кто смеется без последствий!

Василий развернул к себе альбом и склонился над ним.

На первой марке была изображена удивительно толстая, хорошо отмытая свинья, подпись под которой сообщала, что это — свиноматка белой степной породы. Рядом с этой свиноматкой располагался упитанный и серьезный хряк сибирской северной породы. Ниже можно было полюбоваться мощным и угрюмым хряком ливенской породы и необъятной свиноматкой украинской степной белой. Вся серия марок называлась «Отечественное свиноводство».

Василий никогда не представлял себе, что породы свиней так многочисленны и разнообразны.

— Хряк муромской породы, — прочитал он вслух, перевернув следующую страницу.

— Любуетесь? — осведомился Иван Павлович, с трудом сдерживая ярость. — Ну-ну, будем считать, что вы уже пошутили, теперь наступила моя очередь немножко повеселиться. Клык, проводи господина Зайкина! Вежливо проводи, ты меня понимаешь?

Через несколько минут Василий, прихрамывая, спускался по лестнице.

Отлично выдрессированный маламут не причинил ему серьезных увечий, но изысканная одежда Василия превратилась в набор тщательно изодранных тряпочек и годилась теперь только для экипировки огородного пугала, и то, если у этого пугала не слишком строгие запросы. Все тело Зайкина мучительно болело, как будто его только что пропустили через соковыжималку или кофемолку, каковые так любит изображать на своих полотнах модный художник Пиворакин. Василий тяжело вздыхал, постанывал и потирал многочисленные ссадины и ушибы. Мечтал он только об одном — добраться до дома и залезть в горячую ванну… хотя дорога домой, безусловно, окажется очень непростой — вряд ли кто-нибудь захочет подвезти человека, только что прожеванного и выплюнутого маламутом!

Василий как в воду глядел. Машины пролетали мимо него одна за другой, при виде его эксклюзивного наряда не притормаживая, а, наоборот, увеличивая скорость. Зайкин скрипел зубами от бессильной злости.

Перед его внутренним взором стоял старичок из скромных «Жигулей», благородно возвративший ему портфель… старичок с такими честными глазами, которых просто не может быть у порядочного человека!

Что делать? Угнать машину? В таком виде нечего и думать. Приличную машину можно угонять только в приличном виде. У него сейчас такой вид, что никто не подумает, что он собирается уехать на собственной машине. Люди решат, что он попросту хочет что-то спереть — зеркало снять или сумку утащить, если дверь не заперта. При таком раскладе бдительные старухи во дворах сразу же поднимут тревогу. Могут и побить. Да и ехать по городу в таком виде чревато — первый же гаишник остановит.

Боже мой! — мысленно воскликнул Василий. До чего он докатился! Где приличное кашемировое пальто? Где сытый спокойный вид? Где проникновенный взгляд с поволокой, который так привлекает к нему женщин? При мысли о женщинах Василий чуть не застонал в голос. Даже если ему повезет и он доберется до дома, не попав по дороге ни в милицию, ни в вытрезвитель, нужно будет еще объясняться с мамочкой, которая, разумеется, придет в ужас от вида ее ненаглядного Васеньки. Ну, вопрос с одеждой, конечно, можно решить быстро. Но как быть с многочисленными ссадинами и синяками, которые не только не украшают его лицо, но просто неприемлемы при его работе? Какая женщина поверит исцарапанному мужчине? Пока все не заживет, на работе можно поставить крест. И это в тот самый момент, когда на горизонте у него такой перспективный кадр! Дочка Сигильдеева! При ее глупости и наивности можно сорвать с дуры большой куш. Хотя… яблочко от яблоньки недалеко падает, потому что папаша Сигильдеев, видно, тоже небольшого ума, раз разрешил доченьке тратить денежки без всякого контроля.

Отчаяние придало Василию сил, он достал из бумажника стодолларовую купюру и помахал ей в воздухе. Его расчет на человеческую жадность оказался верен. Через некоторое время остановилась ржавая «копейка».

— Эй, болезный, — спросил водитель — юркий мужичок мелкого вида, — это где же тебя так черти драли?

— А тебе какое дело! — сердито ответил Василий. — Везешь — так вези!

— За такие деньги я и какого-нибудь восставшего из ада повезу! — охотно ответил мужичок. — Или живой труп к примеру!

— Я же тебя не спрашиваю — чего ты на таком ржавом ведре ездишь! — рассердился Василий.

— А вот как раз от тебя сотку баксов получу, доложу и куплю подержанную «пятерку»! — жизнерадостно сообщил водитель. — Благосостояние неуклонно растет!

На счастье Василия, возле подъезда он никого не встретил. Лифт ехал вниз, и Василий благоразумно решил его не ждать, а подниматься пешком. На лифте спускалась домработница Катя, которая ехала домой после трудов праведных, предвкушая дома на свободе чтение статьи про Софию Ротару.

Дверь Василию открыла мамочка. Открыла, не спрашивая и не взглянув в глазок, потому что он машинально позвонил специальным, только им с мамочкой известным звонком.

Мамочка распахнула дверь и, уставясь на Василия, заорала от неожиданности. Василий поднял глаза на мамочку и заорал от страха.