Расколотый идол - Гидеон Эйлат

Он задержался на том месте, где расстался со своими шутниками. Огляделся по сторонам и негромко свистнул. Ответом ему было молчание. Решив, что Пролаза и Саба, гели остались живы, сразу направились к храму Иштар, он «прятал меч в ножны и пошел на площадь.

Они ждали его у входа. Саба ухмылялась, Пролаза нервно посмеивался. У светловолосой женщины край подола был в темных пятнах, тщедушный вор зажимал тряпкой неглубокую рану на левом предплечье.

Конан с облегчением вздохнул.

— Теперь можно и в храм, — сказала Саба. — Грехи замаливать.

— Без стенобитной машины? — Конан указал на тяжелую, обитую медью стрельчатую дверь. Наверняка она была заперта изнутри на несколько засовов.

— Не беспокойся. — В полумраке блеснули зубы Пролазы. — Пока я на задворках с тем оборванцем в прятки играл, кое-что заприметил. Пошли.

Поплутав на захламленном заднем дворе, они отыскали труп бандита с умело перерезанным горлом — Пролазе он служил ориентиром. Одна из клетей справа от покойника находилась как раз под чердачным окном. Конану не составило труда забраться на крышу клети, оттуда он протянул руку Сабе, а затем помог забраться Пролазе.

— Саба, становись ему на плечи, — скомандовал немедиец, — А я залезу на тебя.

— Ты? — возмутилась молодая женщина. — Залезешь на меня? Только в розовых мечтах!

— Тьфу ты! — осерчал Пролаза. — Я же не в этом смысле. Успокойся, в моих розовых мечтах нынче только Мелинда.

Стоя на плечах кряхтящей от натуги и ругающейся Сабы, он ковырял ножом оконную раму. Ожерелье из отмычек, с которым Пролаза никогда не расставался, на этот раз ему не понадобилось. Затем, извиваясь ужом, он полез в окошко и надолго скрылся с глаз. Когда Саба заявила, что терпение у нее лопнуло, сейчас она на все плюнет и пойдет домой, сверху ой на голову свалилась толстая пыльная веревка.

С чердака они по крутой узкой лестнице спустились на хоры. Конан поминал вполголоса Крома, то и дело увязая в паутине, спотыкаясь о вещи, которые, на, его взгляд, не могли иметь никакого отношения к храму. Наконец они увидели медное изваяние — Иштар, сидящую верхом на крылатом чудовище с бычьей головой. Бросались в глаза огромные гениталии быка и столь же непомерной величины груди и живот Иштар — они символизировали плодородие.

— А, явился, — прозвучал в голове Конана сварливый голос- Ты уже знаешь, что эта парочка сделала с моим любимым телом? Сколько себя помню, я обитал в благородном медовом ониксе, а теперь по их вине вынужден ютиться в этой кастрюле. Знаешь, почему они до сих пор живы? Я еще не придумал казни, которой они достойны. Головная боль — это цветочки, клянусь рогами этого чудища. Да ты хоть представляешь себе, недолговечный, что значит не иметь собственного тела? Жалкий человечишко, тебе не вообразить даже крошечной толики моего смятения. Верни мни мое тело! — заорал он вдруг, и Конану показалось, будто храм наполнился медным гулом. Саба и Пролаза одновременно вскрикнули и скорчились от боли.

— Я был таким счастливым, — пожаловался Урук. — Жизнь казалась волшебной сказкой, я никому не желал зла. Пузо меня слушался беспрекословно, исполнял любое мое желание. Но он меня предал! — снова перешел на крик Ониксовый. — И скоро поплатится за это! И эти два червяка, которых ты привел с собой, и та глупая усатая шемитка! Что это у меня внизу?

Конан сообразил, что Ониксовый имеет в виду громадный детородный орган быка.

— Такая же штука болтается между ног у Пуза, он гордится ею больше, чем своими куриными мозгами. Зачем это нужно богу, ответь, человечишка! — Это был крик души. — Верните мне мое тело!

— Послушай, Ониксовый, — сказал Конан, — если я возвращу тебе тело или раздобуду точно такое же, ты оставишь в покое Пузо и моих друзей?

— Шемитка и маленький вор твои друзья? — спросил Ониксовый после недолгих раздумий. — И девка тоже?

— Да, — ответил Конан.

— Девку я в покое не оставлю, — сказал Ониксовый. — Она мне нужна.

— Для чего, — удивился Конан.

— Я хочу, чтобы ее принесли мне в жертву. Она меня ненавидит, я это чувствую. Да, пусть будет так. Верни мне ониксовое тело, убей предателя Пузо и намажь мой лоб кровью белокурой танцовщицы. Если выполнишь эти три задания, останешься жив. На рассвете в храме соберется много верующих. Они хотят чуда и получат его — я буду говорить с ними. Пообещаю все, что ни захотят, а взамен потребую, чтобы они расправились с моими врагами. Понимаешь, к чему я клоню, киммериец? У тебя и так земля горит под ногами, как тебе нравится мысль, что, кроме бандитов Пуза и слуг ростовщика, за тобой будут охотиться сотни религиозных фанатиков? Учти, от Пуза и Губара спрятаться можно, но тот меня — нигде.

«Кажется, на этот раз я влип», — обреченно подумал Конан.

Он потянул к лестнице стенающих спутников.

— Пошли на свежий воздух. Здесь нам больше делать нечего.

— А кстати, как Урук отнесся к твоему вселению? — обернулся Конан к медному быку уже на хорах.

— Какой еще Урук? — мрачно отозвался Ониксовый. — Не знаю я никакого Урука.

Они вернулись на чердак и по веревке спустились в грязный двор.

— Ну, я пошла. — Саба шагнула в сторону.

— Эй, куда это ты собралась? — Конан поймал ее за рукав.

— Домой. К питонам, барабанам и кадуцеям.

— Бесполезно. От Ониксового под старушечьей личиной не спрячешься. Нет, мы поступим по-другому. Надо собрать по кускам его тело, лишь тогда у нас появится шанс.

— Ага, и принести меня в жертву этой медной кастрюле, — добавила Саба, — и сразиться с тысячью головорезов Пуза и фанатиков Иштар.

— Если мы восстановим его тело, — увещевающе произнес Конан, — и покажем его Ониксовому, и пригрозим снова разбить, если не согласится на наши условия, он наверняка дрогнет. — Киммериец повернулся к Пролазе. — Сейчас же дуй в лавчонку, где продал свою часть идола. Хоть выкупи, хоть укради, хоть глотку хозяину перережь, но чтобы утром камни были у Сабы. Там и встретимся.

— Я иду с тобой, — сказал он Сабе. — Мне надо выспаться, чует мое сердце, завтра будет трудный день.

— Ну, ты шустрый! — с притворным недовольством протянула Саба, но видно было, что в ее голове созрел какой-то план. — А ты чего зенки вылупил? — набросилась она на Пролазу, который все еще стоял рядом. — Сказано тебе — дуй, вот и дуй.

— Я тоже с вами, — заныл Пролаза. — Меня Мелинда ждет.

— Ничего, подождет, — усмехнулся Конан. — Небось не соскучится. Гляди, Пролаза, если утром не увижу твоих камешков, к Мелинде наведаться ты уже никогда не захочешь.

Пролаза испуганно ойкнул и скрылся в темноте.