Смерть в Лиссабоне - Роберт Уилсон

Что же касается дипломатов, то в отсутствие посла, умевшего каждого ставить на место, они воспряли духом и бесстыдно врали, самоутверждаясь. В результате у Фельзена сложилось впечатление, что основная работа вершится не здесь, а в коридорах власти и гостиных лиссабонских отелей.

Расположения к нему не прибавил и вопрос, который он, не удержавшись, задал: каким образом их треп сможет вылиться в тонны вольфрама, провозимые грузовиками через границу? Присутствующие снисходительно проигнорировали вопрос, намекнув лишь на некие сложные переговоры. Сказали, что результат этих переговоров он вскоре ощутит. Из чего Фельзен сделал для себя вывод, что абвер и Интендантский отдел не слишком рады вторжению СС на их территорию. Ему предстояло действовать в одиночку.

После ужина они вышли на крыльцо в ожидании машин, которые должны были отвезти их в Эшторил, и Фельзен был неприятно поражен яркостью горевшего повсюду света. Все окна паласиу, громадные, чуть ли не двухметровые, пылали и переливались огнями люстр и канделябров. Покидая Байшу вечером на такси, он заметил, что «Ньяса», все еще стоящая на якоре у причалов под погрузкой, тоже беспечно освещена огнями. И это в то время, когда Берлин уже два года как погружен во вдовий траур. Там, если после затемнения зажжешь папиросу на улице, в концлагерь можно угодить. Машины движутся в полной темноте, вслепую, как кроты. Вся Европа — угольный ящик для Лиссабона.

Вдруг по городу разнеслись хлопки, словно ружейные выстрелы. Один из молодых членов миссии, несколько перебравший за ужином, закричал: «Вторжение!» — и загоготал.

Португалец с каменным лицом невозмутимо прошествовал к машинам. Фельзен сел рядом с Позером на заднее сиденье «мерседеса». По крутому склону они спустились вниз к Алькантаре и устремились на запад, прочь из городка.

— И что это за «вторжение»? — спросил Фельзен.

— Ежевечернее напоминание о том, кто в доме хозяин, — отвечал Позер. — Салазар разрешает португальцам выбивать ковры только после девяти вечера.

Они проехали Белен, мимо ярко освещенных домов и подсвеченных памятников.

— Не привыкли еще к свету, герр гауптштурм-фюрер? — осведомился Позер. — Нервничаете после Берлина с его зенитками и сигналами воздушной тревоги? Здесь все как на прошлогодней всемирной выставке. Лондон горел, Франция пала, а Лиссабон гордо демонстрирует миру свою восьмисотлетнюю независимость.

— Не совсем понимаю ход ваших мыслей, герр Позер.

— Вы же гуляли сегодня.

— Вы посоветовали мне посетить парк в Эшт-реле, что я и сделал. Прошелся по Байру-Алту, спустился к Шиаду, а оттуда в Байшу.

.

— А, по Байру-Алту… — протянул Позер. — А рынок на Праса-да-Фигейра[11] видели? В это время года он не так уж и воняет. А как вам эта крысиная нора Моурария? А зловонная Алфама?

— Я прошел до замка Сан-Жорже и на такси вернулся обратно.

— Стало быть, какое-то представление о Лиссабоне получили, — сказал Позер. — А теперь, когда увидели салазаровскую столицу вечером, поймете, почему я называю ее шлюхой. Это именно шлюха, дешевая шлюха из арабских крестьянок, вечерами нацепляющая на себя диадему.

— Наверно, вы слишком долго пробыли здесь, Позер.

— Ну а Салазар — он вечно говорит одно, а делает другое, благоволит кому-то, потом подставляет подножку. Берет швейцарские франки и золотые слитки, а после дает неограниченный кредит британцам, хотя мечет на них громы и молнии за блокаду его импорта из колоний… В общем, что там говорить! Мавр есть мавр, готов играть в скотинку о двух спинках с кем только пожелает, — горестно закончил Позер.

— Ну а вы считаете, что если платите шлюхе, то она должна быть вам верна? Так недолго от нее и искренней любви потребовать.

— Именно, Фельзен, — холодно проговорил Позер. — Впрочем, я забыл о вашем богатом опыте в этом вопросе.

Они ехали по новой приморской магистрали Маржинал. Мимо проносились огоньки деревенек — Кашиаш, Пасу-де-Аркуш, Оэйраш, Каркавелуш, Пареде, — овеваемых черной дышащей громадой невидимого Атлантического океана.

Позер хмурился. Они подъехали к ярко освещенным фасадам отелей «Парковый» и «Паласиу». Темнели лишь кроны высоких американских пальм перед входом. Позер указал на казино — невысокое здание современной архитектуры, из которого доносилась музыка. От него начинался спуск к набережной. По краю парка протянулась шеренга машин. Мальчик-посыльный вынул из багажника и понес их вещи, а Фельзен с Позером прошли под высокой романской аркой в отель.

— Вот, познакомьтесь, — сказал Позер, направляясь к конторке портье. — Это Фельзен, — обратился он к остролицему мужчине за конторкой.

Портье пролистал свой гроссбух и, не отрывая от него взгляда, что-то буркнул посыльному.

— Разговаривать с ним не обязательно, — сообщил Позер, — он будет знать, что вам нужно, прежде чем вы успеете подумать.

Портье промолчал.

— Располагайтесь, Фельзен, а после я все покажу вам, — сказал Позер и, посмеиваясь, взглянул на портье. — С цветами не беседуйте. Телефоном не пользуйтесь. Верно я говорю?

В ответ портье лишь медленно прикрыл глаза.

Позера Фельзен нашел в баре. Покинув компанию работников миссии, они ушли в парк и в благоуханной вечерней прохладе двинулись к казино.

— Портье знает, что если мы говорим громко, то лишь для того, чтобы быть услышанными всеми.

— Наверно, потому-то в баре и пусто.

— Нет, позже он заполнится. Вот увидите.

— Им стоит сделать заведение привлекательнее. Скажем, не помешало бы приглашать женщин.

Они вошли в вестибюль казино одновременно с маленькой темноволосой, сильно накрашенной женщиной. Она скинула манто и дорогую шляпу и проследовала в бар в сопровождении двух мужчин, значительно моложе ее. Когда она вошла, все в зале как по команде повернулись в ее сторону.

— Это что, заморская королева? — спросил Фельзен.

— Это королева Лиссабона, — ответил Позер.

— Дочь какой-нибудь арабской шлюхи? — спросил Фельзен, и Позер захохотал.

— Ее зовут мадам Бранеску. Выдает визы в американском консульстве. Видели, сколько людей мечтало сесть на «Ньясу»?

— И с каждого она получает.

— Полтора года назад вы бы на нее и не взглянули. Худая как щепка, одежда изношена до того, что через нее газету читать можно, а вот поди ж ты… Говорит на четырнадцати языках и, уверяю вас, все четырнадцать использует.

Они вошли в бар. Женщина и ее спутники только усаживались, но официант уже стоял возле их столика. Несмотря на роскошную одежду, прическу и макияж, привлекательностью женщина не отличалась. Фельзен представил, какова она была раньше. Незаметная, серая мышь, некрасивая коротышка в приемной преуспевающего адвоката. Никто ее не замечает, она же, как портье, видит всё и всё наматывает на ус, учится. И вот вам пожалуйста: теперь эта маленькая женщина дарует надежду или повергает в отчаяние тысячи людей, ютящихся в лиссабонских пансионах.

Извинившись перед Позером, Фельзен подошел к ее столику. Спутники женщины сверлили его взглядами. Обратившись к ней на безупречном английском, он спросил, не желает ли она потанцевать. Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, знакомо ли ей оно, затем окинула опытным взглядом оценщика его одежду и обувь.

— Как я слышал, мадам Бранеску превосходно танцует. Я и сам танцую неплохо. По-моему, мы могли бы показать класс.

Она хотела было обдать его холодом, но он и сам умел это не хуже. Улыбнувшись, она подала ему руку.

— Вы ведь не англичанин, верно? — сказала она, выходя с ним на середину зала, сопровождаемая пристальными взглядами окружающих. — И вы хромаете.

— Я вас не разочарую.

— Вы швейцарец, а может быть, австрияк? Выговор как будто похож.

— Я немец.

— Не люблю немцев, — сказала она, моментально переходя на его родной язык.

— Но мы же еще не дошли до Бухареста.

— Если немцы только и делают, что «доходят», захватывая по очереди то одну страну, то другую, то они самые большие «доходяги» нашего времени.

— По этой-то причине и вы находитесь здесь?

— По той причине, что немцы если не убийцы, то хамы. Что и привело меня сюда.

— Не знаю уж, с какими немцами вы водили знакомство.

— С австрийскими. Я долго жила в Вене.

— Но вы ведь румынка, не так ли?

— Да, румынка.

— Позвольте мне продемонстрировать вам нехамскую сторону нашей натуры.

Она посмотрела с некоторым сомнением на этого швабского крестьянина, но он тут же увлек ее в свинг, после которого она едва отдышалась, запыхавшаяся и изумленная. В свинг Фельзен пустился с ней не без колебания, так как не был уверен в ловкости мадам Бранеску, но оказалось, эта баба умела вертеть задницей. Они протанцевали три танца и закончили под жидкие хлопки.